Публий Теренций Афр

Публий Теренций Афр

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Пу́блий Тере́нций Афр (лат. Publius Terentius Afer; 195 (или 185) — 159 до н. э.) — драматург, представитель древнеримской комедии.

Жизнь

Лучшим источником для его биографии является древнее жизнеописание его, принадлежащее Светонию.

Он жил в промежутке между 2 и 3 Пуническими войнами, родом был из Карфагена и принадлежал к какому-то африканскому (или ливийскому) племени, на что указывает его прозвище «Афр».

Попав каким-то образом в Рим, Теренций был рабом у сенатора Теренция Лукана, который, заметив выдающиеся его способности, дал ему тщательное образование, а затем и свободу.

Талантливость Теренция открыла ему доступ в высшие круги римского общества. Лучшая часть молодого поколения римской аристократии, хорошо знакомая с богатой литературой греков, стремилась тогда, под иноземным влиянием, облагородить и отечественную речь, и отечественные нравы.

В центре этого общества находился Сципион Младший, рядом с которым стоял друг его Лелий. К этому кружку примкнул и Теренций. Ободренный своими покровителями, он решился посвятить свои силы комедии.

Творчество

Согласно с вкусами того времени, Теренций не был оригинален; образцом для себя он избрал главным образом греческого комедиографа Менандра, не переводя его, впрочем, буквально, и заимствуя целые сцены у других греческих писателей, например у Аполлодора. В искусстве составлять свои пьесы по произведениям двух авторов или по двум произведениям одного и того же автора (так называемая контаминация) Теренций достиг значительного мастерства, но это указывает, вместе с тем, на недостаток у поэта собственной изобретательности.

Произведения Теренция в силу редкой случайности дошли до нас все, их всего 6:

• «Девушка с Андроса» (Andria)
• «Свекровь» (Hecyra)
• «Наказывающий сам себя» (или Самоистязатель) (Heautontimorumenos)
• «Евнух» (Eunuchus)
• «Формион» (Phormio; имя сводника в пьесе)
• «Братья» (Adelphae)

Эти пьесы, перечисленные в хронологическом порядке, были впервые поставлены на римской сцене в период времени с 166 по 160 гг. до н. э. Наибольший успех имела пьеса «Евнух», которая дана была дважды в один день и получила премии.

Весьма холодно, наоборот, принята была публикой «Свекровь». Во время 1-го и 2-го её представлений народ предпочел оставить театр и смотреть канатных плясунов и гладиаторов. В настоящее время самым выдержанным произведением Теренция как по ходу действия, так и по выработке характеров признаются «Братья». Успех «Евнуха» у римской публики следует объяснять некоторыми пикантными подробностями этой пьесы, герой которой переодевался евнухом и в этом качестве присутствовал при купанье своей возлюбленной. После постановки «Братьев» в 160 до н. э. Теренций предпринял путешествие в Грецию, из которого уже не вернулся: он умер в 159 до н. э., 25 или 35 лет от роду.

Пьесы Теренция сообразно с тем обществом, в котором вращался поэт, отличаются значительно большей чистотой и благородством языка, чем комедии Плавта. Слог Теренция был до такой степени изящен, что враги поэта распускали слух, будто ему помогали в составлении комедий Сципион и Лелий. Наряду с этим Теренций старается избежать в действии всего особенно непристойного. Большое внимание, по-видимому, обращал он на выработку характеров действующих лиц, которые в большинстве случаев гораздо выдержаннее, чем типы Плавта.

Намёков на римскую жизнь у Теренция нет никаких. Эта черта его комедий наиболее способствовала живучести произведений почти до XIX столетия. Пьесы Теренция могли главным образом нравиться избранной публике, а не массе. Похвалы им мы читаем в античном мире у таких авторов, как Цезарь и Цицерон. Близкое знакомство с Теренцием обнаруживают Гораций, Персий и Тацит. Ещё в древности комедии Теренция попали в школы и стали достоянием учёных грамматиков, которые писали к ним разного рода толкования.

Последующая традиция

Рукописей Теренция дошло до нас очень много. Все они, за исключением главного источника для восстановления текста — Бембинского кодекса (V в.; назван по имени прежнего владельца кардинала Бембо, нын. в Ватикане), — восходят к рецензии грамматика III в. н. э. Каллиопия. Некоторые из рукописей (парижская, ватиканская, миланская) снабжены любопытными рисунками.

Ещё в древности комедии Теренция попали в школы и стали достоянием учёных грамматиков, которые писали к ним разного рода толкования. Наиболее ценны между ними комментарии учёного IV в. н. э. Доната, в труде которого содержатся и весьма интересные наставления актёрам.

Интерес к Теренцию не прекращался и в средние века: в IX веке его комедии читались Алкуином на придворных пирах Карла Великого; в X веке против пьес Теренция как источника всяких соблазнов боролась монахиня Хротсвита. В эпоху Реформации Эразм усердно рекомендует Теренция за его язык, а Меланхтон — за выработанность характеров. Во Франции Теренциий оказал влияние на Мольера, особенно на его пьесы «Le dépit amoureux», «L'école des maris» и «Les fourberies de Scapin». В Великобритании много переводов Теренция выполнил Дж. Колмен.

Наиболее полная критическая рецензия текста Теренция в XIX веке принадлежит Umpfenbach’y (Б., 1870); затем заслуживают внимания издания Fabia (П., 1895), Fleckeisen’a (Лпц., 1898, 2 изд.), Dziatzko (Лпц., 1884). Иностранная литература о Теренции до конца XIX века указана в книге Шанца «Geschichte der röm. Litteratur» (ч. 1, Мюнхен, 1898).

Цикл картин большого формата, иллюстрирующий пьесу «Андрия», написал датский художник Николай Абильдгор.

Латинские тексты:

• [www.thelatinlibrary.com/ter.html Латинские тексты комедий]
• [www.archive.org/details/commentidonatian00donauoft Комментарии Доната к комедиям Теренция] (лат.)
• В серии «Loeb classical library» сочинения изданы в 2 томах (№ 22, 23)
• В серии «Collection Budé» пьесы Теренция [www.lesbelleslettres.com/recherche/?fa=tags&tag=T%C3%89RENCE изданы] в 3 томах.

Теренций в России

В России Феофан Прокопович, читая курс пиитики в Киевской академии, преподавал «Российским господам Мольерам»: «кто хочет писать комедию, пусть тот подражает Теренцию».

Издания

Полный перевод всех комедий (А. Хвостова, М. Головина и друг.) был издан в СПб. в 1773 — 74 г.:

• Комедии Публия Терентия Африканского, переведенные с латинского на российский язык. С приобщением подлинника. Т. 1-3. СПб, 1773—1774. (то же в 2 т. СПб, 1773—1774)
  • Т. 1. Андриянка. / Пер. А. Хвостова. Евнух, или Скопец. / Пер. М. Головина. 1773. 444 стр.
  • Т. 2. Еавтон-тиморуменос, или Человек, сам себя наказующий. / Пер. Ф. Рихманна. Аделфы, или Братья. / Пер. К. Флоринского. 1774. 424 стр.
  • Т. 3. Екира, или Свекровь. / Пер. Ф. Мойсеенкова. Формион. / Пер. Ф. Синского. 1774. 380 стр.

Издания:

• Гэавтон тиморумэнос. (Каратель самого себя.) Комедия Публия Теренция Африканца. / Пер. А. Резоали. Киев, 1862. 62 стр.
• Братья. Комедия П. Теренция. / Пер. М. П[етров]ского. Казань, 1873. 87 стр.
• «Andria» в переводе Д. Подгурского (Киев, 1874; оттиск из «Трудов Киевск. дух. акад.» за 1873 г.),
• Сам себя наказывающий. Комедия П. Теренция. / Введ., комм. и рус. пер. А. К. Деллена. Харьков, 1879. 379 стр.
• «Формион» (Комедия Теренция). Перевод А. Н. Сиротинина // Журнал Министерства Народного Просвещения, 1900 г, кн. 4, 5, 6.
• П. Теренций. Андрянка. / Пер. В. Алексеева. СПб, 1896. 69 стр.
• Переселенка с острова Андроса. Комедия П. Теренция. / Пер. С. Николаева. СПб, 1893. 85 стр.
• Братья. Комедия Теренция. / Пер. П. Н. Черняева. Ростов-на-Дону, 1917. 94 стр.

С русскими примечаниями изданы две пьесы Т.: «Heautontimorumenos» — Делленом (Харьков, 1879, оттиск из «Зап. Харьк. унив.» за 1878—79 гг.) и «Eunuchus» — Фогелем (Нежин, 1884; оттиск из «Извест. Неж. инст.», тт. IX и X).

В 1930-е годы все комедии Теренция перевёл на русский А. В. Артюшков (опубликованы издательством «Academia»).

• Теренций. Комедии. / Пер. А. В. Артюшкова под ред. и с комм. М. М. Покровского, вступ. ст. П. Преображенского. (Серия "Античная литература) М.-Л.: Academia. 1934. 643 стр. 5300 экз.
  • переизд.: (Серия «Библиотека античной литературы. Рим»). М., Худож. лит. 1985. 576 стр.
  • переизд.: (Серия «Античная драматургия»). М., Искусство. 1988. 480 стр.
  • переизд.: (Серия «Библиотека античной литературы»). Харьков, «Фолио», 2001. 605 стр.
• Адельфы. Латинский текст, пер. А. В. Артюшкова, введ. и комм. С. И. Соболевского. М., Издательство АН СССР. 1954. 463 стр. 4000 экз.

Литература

• Зотов, «Разбор комедий Т.» («Репертуар» за 1845 г.).
• Языком Т. занимался К. Тресс (работы его см. в «Журн. Мин. нар. пр.», 1877, и в «Варшавских унив. изв.», 1880).
• В. И. Модестов, «Лекции по истории римской литературы» (СПб., 1888);
• Черняев П. Н. Наблюдения над Теренцием и его истолкователем Донатом. Варшава, 1910. 143 стр.
• Черняев П. Н. Быт и нравы по комедиям Теренция. Варшава, 1912. 464 стр.
• Савельева Л. И. Художественный метод П. Теренция Афра. Казань, Изд-во Казан. ун-та. 1960. 208 стр. 500 экз.
• Ярхо В. [www.lib.ru/POEEAST/TERENCIJ/teren0_1.txt Драматургия Теренция: Уроки Человечности] // Теренций. Комедии. М., «Художественная литература», 1985 г.

Источник

• Теренций, Публий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Ватиканский кодекс 3868

Отрывок, характеризующий Публий Теренций Афр

– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.