Пучков, Андрей Александрович
Поделись знанием:
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
| Андрей Александрович Пучков | |
 А. А. Пучков (2014 год) | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: |
СССР, Украина |
| Место работы: |
Институт проблем современного искусства Национальной академии искусств Украины |
| Альма-матер: | |
| Награды и премии: |
|
Андре́й Алекса́ндрович Пучко́в (род. 4 марта 1970, Киев) — украинский архитектуровед, культуролог, историк, библиограф.
Содержание
Биография
Окончил с отличием архитектурный факультет Киевского инженерно-строительного института (1993).
Кандидат архитектуры (1996), старший научный сотрудник (1996), доцент (1999), доктор искусствоведения (2012). Профессор по специальности теория и история культуры (2014). Кандидатская диссертация посвящена исследованию архитектуроведческого наследия А. Г. Габричевского, докторская — поэтике античной архитектуры.
Учителя (в алфавитном порядке): А. В. Босенко, А. П. Мардер, М. С. Петровский, В. В. Чепелик, В. Е. Ясиевич.
Работал в Государственном НИИ теории и истории архитектуры (1993—2003; с 1995 г. — учёный секретарь), Издательском доме А. С.С/А+С, с 2004 г. — в Институте проблем современного искусства Национальной академии искусств Украины (с 2009 г. — заместитель директора по научным вопросам). Член редколлегий ряда научных сборников, член Учёного совета Национального заповедника "София Киевская".
Член президиума, академик-секретарь отделения архитектуроведения Украинской академии архитектуры (с 2007 г.), действительный член УАА (2007; член-корреспондент — с 2003 г.), лауреат Государственной премии Украины в области архитектуры (2006), Премии НАН Украины для молодых учёных (1995), Премии Киевской организации Национального союза художников Украины "Митець" имени Платона Белецкого (2015). Отмечен Серебряной медалью Национальной академии искусств Украины (2011), «Знаком Почёта» Киевского городского головы (2011).
Член Национального союза художников Украины (с 2012 г.) и Союза урбанистов Украины (с 1995 г.).
Председатель специализированного ученого совета К 26.460.01 в Институте проблем современного искусства НАИ Украины по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата искусствоведения по специальности 26.00.01 "Теория и история культуры" (с 2013).
Архитектуроведческая концепция А. А. Пучкова
Архитектура, являясь формой культуры и культурного бытия, может быть вычленена из культуры только с какой-нибудь научной целью путём намеренного наведения на резкость. Остальные формы культуры не то чтобы при таком взгляде сходят на нет, но становятся фоном. Применение частнонаучного инструментария перерастает в увлечение каким-либо одним методом или в отсутствие методики. И тогда метод из средства постижения превращается в причину искажения наблюдаемого материала.
Архитектуровед должен быть занят решением двух взаимоисключающих задач, которые принято воспринимать как задачу единую. С одной стороны, речь идёт об изучении структуры, композиции, устройства косной архитектурной формы, каковой она досталась нам для внешнего или (сказал бы хороший искусствовед) феноменологического изучения/рассматривания. С другой стороны, — о некоем тоже косном тексте, который к косности архитектурной формы отношения не имеет, существуя как бы сам по себе, коренясь в самой природе «слова как такового», хотя и посвящён этой форме, и создан в связи с её существованием, является «плотью деятельной, разрешающейся в событие» (О. Мандельштам). Между этими крайностями располагаются предмет и объект обсуждения.
Таким образом, с одной стороны, предметом всякого архитектуроведческого исследования оказывается реальная материальность архитектурной формы как нехудожественное «нагромождение камней», с другой стороны, — реальная материальность текста об этой форме как художественное (дисциплинированное) «нагромождение слов».
Конечно, архитектурная форма изучается тоже как текст, не сводимый к тексту письменному, но существующий в качестве материала, который иным адекватным образом исследовать нельзя. (Структурализм породил методику рассматривать весь мир как систему знаков, совокупность которых и составляет текст.) Самое удивительное, что, изучая и архитектурную форму как снятую форму текста, и текст об этой форме тоже как снятую форму текста, исследователь порождает ещё один текст, некий свой метатекст, в котором и первый (архитектурная форма), и второй (архитектуроведческое письмо) выступают в свою очередь ещё одним, уже «превращенным текстом»: авторским. Все слова оказываются архитектуроцентричными, исследовательский текст, следовательно, тоже архитектуроцентричным, поскольку в нём обсуждаются вопросы, связанные с архитектурой как формой общественного бытия (в терминологии А. П. Мардера).
В самом деле, если принять понятийное различение на архитектуру и архитектурную форму, где первое — область понятия, второе — материальная конкретность вещи, а всё исторически обусловленное богатство письменных текстов о первом и втором — околоархитектурные размышления, рядящиеся то ли в форму архитектуроведения («теории архитектуры», её истории), то ли эмоционально-поэтических рассуждений, то ли сухого специального документа (например, строительный договор), — с логической неизбежностью будем вынуждены признать, что занятие письмом об архитектуре, в какой бы форме оно себя ни выражало, оказывается полем деятельности архитектуроведа, своеобразного «архитектурного герменевта», изучателя «архитектурных» текстов, которые на поверку — архитектуроведческие.
Архитектуровед, сознает он это или действует полусознательно, «строит», создает особое архитектурное произведение, материальность которого заключена в письменном слове, вещность которого стилистически, орфографически, семантически, по самой природе своей отлична от вещности архитектурного произведения, при помощи этого слова перетолковывается, совпадая с вещностью письма, растя на нём и вырастая. Отсюда архитектуроведение — самостоятельная дисциплина, близкая культурологии, но не тождественная ей, поскольку всякий раз имеет собственные объект и предмет (культурология не имеет строгого объекта, — только предмет: явления культуры), относящиеся к архитектуре как особой форме общественного бытия и выступающие как косные архитектурные формы и косные письменные свидетельства, имеющие внутри себя образы, мотивы, сюжеты, тропы и фигуры. В этой самостоятельности, даже уникальности занимаемого места, — нерв архитектуроведения как герменевтически ориентированной дисциплины «об архитектуре». Он крепится стоическим каноном стилистических достоинств: ясностью (satheneia), сжатостью (syntomia), уместностью (prepon), обработанностью (kataskeyn) и — непременным литературным задором.
Книги
Автор около шестисот опубликованных трудов, среди них:
- Пространственные окрестности теории архитектуры: Опыт архитектонической жестикуляции и культурный контекст. — Киев: НИИТИАГ, 1994. — 84 с.
- Архитектоника книги, или Метемпсихоз библиофила: Архитектор И. Ф. Рерберг и отечественная книга 1930-х годов. — Киев: НИИТИАГ, 1995. — 44 с.: ил.
- Архитектуроведческие этюды. — Киев: НИИТИАГ, 1996. — 104 с. — ISBN 5-8238-0430-X.
- Габричевский: Концепция архитектурного организма в мыслительном процессе 20-30-х годов. — Киев: Изд. дом А. С.С, 1997. — 156 с.: ил. — ISBN 5-7707-8973-5.
- Парадокс античности: Принцип художественно-пластической телесности античной архитектуры. — Киев: НИИТИАГ, 1998. — 408 с. — ISBN 966-7452-02-6.
- Юлиан Кулаковский и его время: Из истории антиковедения и византинистики в России. — Киев: Изд. дом А. С.С, 2000. — 352, XXXII с. ил. — ISBN 966-7452-03-4.
- Пуантилизм античного пространства, или Архитектура в эстетике Платона. — Киев: Изд. дом А. С.С, 2000. — 56 с.: ил. — ISBN 966-7452-13-1.
- Пучков А. А., Бабушкин С. В., Бражник Д. Б., Каракис И. И., Кизема И. И., Несмиянова И. В., Червинский А. С. Архитектор Иосиф Каракис: Судьба и творчество (Альбом-каталог к столетию со дня рождения). — Киев: ОО СТАТУС; "Архитектурный союз"; СИМВОЛ-Т, 2002. — 102 с. — ISBN 966-95095-8-0.
- Юлиан Кулаковский и его время: Из истории антиковедения и византинистики в России. — 2-е изд., перераб. и доп. — СПб: Алетейя, 2004. — 478 с. — ISBN 5-89329-648-6.
- [www.mari.kiev.ua/PDF/Puchkov_Izbr_St_01.pdf Архитектуроведение и культурология: Избранные статьи. — Киев: Изд. дом А. С.С, 2005. — 608 с.: ил.] — ISBN 966-8613-06-6.
- [mari.kiev.ua/Goroda.pdf Города: От библейских времен до средневековья. — Киев: Изд. дом А+С, 2005. — 208 с.: ил.] — ISBN 966-8613-03-1.
- [www.mari.kiev.ua/PDF/Puchkov_Goroda.pdf Очерки о древних и раннесредневековых городах / ИПСИ АИУ. — Киев: Музична Україна, 2006. — 344 с.] — ISBN 966-8259-24-6.
- [www.mari.kiev.ua/PDF_2011/Maket_Gravury.pdf Sine quibus non: Портреты (Альбом авторских линогравюр). — Киев: Изд. дом А+С, 2006. — 64 с.: ил.] — ISBN 966-8613-05-8.
- [www.mari.kiev.ua/PDF/Ocherki_txt.pdf Архитектурно-культурологические очерки: Феномены. Явления. Вещи / ИПСИ АИУ. — Киев: Изд. дом А+С, 2008. — 176 с.: ил.] — ISBN 966-8613-32-5.
- [www.mari.kiev.ua/PDF/Erechteion_txt.pdf Эрехтейон и его кариатиды: Идио-номографический этюд / ИПСИ АИУ. — Киев: Изд. дом А+С, 2008. — 108 с.: ил.] — ISBN 966-8613-38-4.
- [www.mari.kiev.ua/PDF/Poet_Ant_Archit_TEXT_All.pdf Поэтика античной архитектуры / ИПСИ АИУ. — Киев: Феникс, 2008. — 992, XXXII с. ил.] — ISBN 978-966-651-659-9.
- Архітектура України у державних преміях: 1941—2007 / За заг. ред. М. М. Дьоміна, М. М. Кондель-Пермінової, А. О. Пучкова; Редкол.: М. М. Дьомін (голова), Г. О. Урусов, Т. Г. Друцька та ін. — Киев: Центр історико-містобудівних досліджень, 2008. — 364 с.: іл.
- [www.mari.kiev.ua/PDF_2011/Sonny_Txt_Site.pdf Адольф Сонни, киевлянин: Из истории классической филологии в Императорском университете св. Владимира / ИПСИ НАИ Украины. — Киев: Феникс, 2011. — 296 с.: ил.] — ISBN 978-966-651-872-2.
- [www.mari.kiev.ua/PDF_2012/Kultura_Puchkov.pdf Культура антикварных несходств: Силуэты, профили, личины / ИПСИ НАИ Украины. — Киев: Феникс, 2012. — 448 с.: ил.] — ISBN 978-966-651-947-7.
- [www.mari.kiev.ua/Puchkov_Naris_Site.pdf Нарис історії архітектурознавства / ІПСМ НАМ України. — Київ: Фенікс, 2013. — 196 с.: іл.] — ISBN 978-966-136-112-5.
- «Киев» Осипа Мандельштама в интонациях, пояснениях, картинках / Послесловие А. В. Босенко. — Киев: ДУХ І ЛІТЕРА, 2015. — 216 с.: илл., цв. вкл.: 16 с. — ISBN 978-966-378-395-6
- [www.mari.kiev.ua/Lit_ety_Txt_2016_04_13.pdf О текстах, контекстах и предосудительностях: Пять литературоведческих забав / ИПСИ НАИ Украины. — Киев: Феникс, 2016. — 128 с.: ил.] — ISBN 978-966-136-326-6.
Титульный редактор
- Габричевский А. Г. Теория и история архитектуры: Избранные сочинения. — Киев: Самватас, 1993. — XLIV, 258 с. — ISBN 5-8238-0151-3.
- Кулаковский Ю. А. Школа и мировоззрение Авита, епископа Вьеннского. — Киев: Изд. дом АСС, 1999. — XXVIII, 48 c. — ISBN 966-7452-19-0.
- Уманцев Ф. С. Этюды по теории и истории архитектуры и искусства. — Киев: Главкиевархитектура; НИИТИАГ, 2001. — XII, 352 c. — ISBN 966-7452-31-X.
- Кулаковский Ю. А. Эсхатология и эпикуреизм в античном мире: Избранные работы. — СПб: Алетейя, 2002. — 256 с. — ISBN 5-89329-461-0.
- Кулаковский Ю. А. История Византии: В 3 т. — 3-е изд., исправ. и доп. — СПб: Алетейя, 2003. — Т. 1: 395—518 годы. — 492 с. — ISBN 5-89329-618-4; Т. 2: 518—602 годы. — 400 с. — ISBN 5-89329-619-2; 2004. — Т. 3: 602—717 годы. — 352 с. — ISBN 5-89329-647-8.
- Кулаковский Ю. А. [mari.kiev.ua/Kul_Roma_Lit_txt.pdf История римской литературы от начала Республики до начала Империи в конспективном изложении]. — Киев: Изд. дом А+С, 2005. — LXVI, 260 c.] — ISBN 966-8613-11-2.
Составитель библиографических указателей
- Олександр Георгійович Габричевський (1891—1968). — Київ: НДІТІАМ, 1994. — 32 с.
- Микола Якович Марр (1864—1934). — Київ: НДІТІАМ, 1994. — 16 с. (соавт. Ю. Л. Мосенкис)
- Іван Іванович Мєщанінов (1883—1967), Йосип Абгарович Орбелі (1887—1961). — Київ: НДІТІАМ, 1995. — 24 с. (соавт. Ю. Л. Мосенкис)
- Академик Сергей Александрович Жебелёв (1867—1941). — Киев: НИИТИАГ, 1997. — 46 с.
- Григорий Григорьевич Павлуцкий // Теорія та історія архітектури і містобудування: Зб. наук. пр. НДІТІАМ. — Київ, 1998. — Вип. 2. — С. 168—179.
- Григорий Никонович Логвин // Теорія та історія архітектури і містобудування: Зб. наук. пр. НДІТІАМ. — Київ, 1998. — Вип. 2. — С. 14-19.
- Юлиан Андреевич Кулаковский (1855—1919). — Киев: НИИТИАГ, 1999. — 52 с.
- Адольф Израилевич Сонни // Мова та історія. — Київ, 2002. — Вип. 61. — С.26-38.
- Валентин Иванович Ежов. Библиогр. указатель построек, проектов и научных трудов: К 75-летию со дня рождения. — Изд. 2-е, перераб., исправ. и доп. — Киев: НИИТИАГ, 2002. — 99 с.: ил.
- Елена Марковна Годованюк // Теорія та історія архітектури і містобудування: Зб. наук. пр. НДІТІАМ. — Київ, 2002. — Вип. 5. — С. 13-20.
- Владимир Иванович Тимофеенко // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та збереження культурної спадщини: Зб. наук. пр.ІПСМ НАМ України. — Київ, 2007. — Вип. 5. — С. 382—383.[1]
Избранные статьи
- «Кирилловские черновики» А. В. Прахова (декабрь 1880 — ноябрь 1881 гг.) // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Фенікс, 2007. — Вип. 4. — С. 153—294.
- «Кстати, подумайте, не можете ли помочь…»: Письма М. О. Гершензона и два философских трактата Алексея Фёдоровича Селивачёва (1912—1919 гг.) // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Вид. дім А+С, 2006. — Вип. 3, ч. 2. — С. 147—192: ил.
- «Но горе тем, кто слышит, как в словах заигранные клавиши фальшивят»: И. Ф. Анненский и Ю. А. Кулаковский // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 8. — С. 431—450.
- «Тектоника эллинов» Карла Бёттихера в «Пропилеях» Павла Леонтьева // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 8. — С. 409—430.
- Contra Michaelem Gasparovum: Correctio ad rationem annalem in «Graecia curiosa» // Містобудування та територіальне планування. — К.: КНУБА, 2006. — Вип. 25. — C. 203—213.
- In memoriam: Михайло Леонович Гаспаров // Мова та історія. — К., 2005. — Вип. 85: In memoriam: Михайло Леонович Гаспаров (1935—2005) / Ред. вип. А. О. Пучков. — С. 4-23.
- Алексей Максимович Миронов об общей и частной роли искусства: Републикация старого текста в новых контекстах // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2015. — Вип. 11. — С. 189–194.
- Архитектура романтической иронии как пластическое основание гротескной культуры (Преддверия А. Г. Габричевского) // Гуманізм і духовність в контексті культури. Кн. 1. Духовність у гуманістичних виявах творчості. — Дрогобич: Дрогоб. держ. пед. ін-т ім. Івана Франка, 1995. — С. 222—230.
- Архитектурная форма античности как организованный хаос бытия // Региональные проблемы архитектуры и градостроительства. — Одесса: Астропринт, 2005. — Вып. 7/8. — С. 524—535.
- Архитектурный текст Гоголя как диалог: Риторические фигуры архитектурной формы и зритель // The Seventh International Bakhtin Conference, Moscow, June 26-30: Book 1/2. — M.: Moscow State Pedagogical University, 1995. — Book 2. — P. 233—240.
- Архитектурный экфрасис Марциала: К постановке проблемы практического применения в архитектуроведении идио-номографического метода // Містобудування та територіальне планування. — К.: КНУБА, 2008. — Вип. 31. — С. 294—311.
- Архітектурна практика України у пошуках перерваної традиції: 1991—2006 роки. Парадоксальні спостереження // Нариси з історії образотворчого мистецтва України ХХ століття / ІПСМ АМУ. — К.: Інтертехнологія, 2007. — Кн. 2. — С. 482—557.
- Гете і Габричевський: Міжвідомчі історико-культурні спостереження // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Хімджест, 2010. — Вип. 7. — С. 177—278.
- Дедуктивные высоты эмпирея и эмпирическая действительность: Гиперболические повороты Олега Боднара // Шлях до гармонії: Мистецтво + математика. Тематичний зб. — Львів: Львів. нац. акад. мистец., 2007. — С. 76-88.
- До питання про соціальний першообраз, екзистенційний сенс та художню виразність архітектурної форми // Технічна естетика і дизайн: Міжвідомч. наук.-техн. зб. — К.: ВІПОЛ, 2002. — Вип. 2. — С. 71-77.
- Древнегреческий архитектор: Реконструкция творческой практики как интерпретация нетворческого ремесла // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Фенікс, 2008. — Вип. 5. — С. 203—272.
- Живое вещество архитектурного процесса: Об одной мыслительной коллизии архитектуроведческого исследования // Теорія та історія архітектури і містобудування: Зб. наук. праць. — К.: НДІТІАМ, 1998. — Вип. 3: На честь Григорія Никоновича Логвина. — С. 52-59.
- Забытая тектология архитектуры: Маленький трактат А. В. Розенберга «Философия архитектуры» 1923 года и большое современное архитектуроведение // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Хімджест, 2010. — Вип. 7. — С. 279—317.
- Искусствоведческие штудии Ф. И. Шмита в контексте современной эстетики // Самватас. — 1993. — № 8. — С. 82-87.
- К выяснению принципа изобразительной обнаженности скульптур древнегреческих божеств // Художня культура: Актуальні проблеми: Науковий вісник / ІПСМ АМУ. — К.: Вид. дім А+С, 2006. — Вип. 3. — C. 427—431.
- К ренессансным умозрениям Эрвина Панофски: Опыт культурологических инъекций // Философская и социологическая мысль. — 1993. — № 11/12. — С. 134—153 (соавт. М. Б. Кушнарёва).
- Классика и классицизм: Риторическая практика архитектурной теории // А. С. С. — 2002. — № 8 (40). — С. 83-85.
- Майстерність інтервалу, або Generalized Other Віктора Сидоренка // Сучасне мистецтво: Наук. зб. / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 8. — С. 61-72.
- Металопластика в архітектурі Києва на зламі ХІХ-ХХ століть // Архітектура України. — 1992. — № 1. — С. 34-36: іл.
- Метафора «государство — корабль — храм — птица» в древнегреческой культуре: Архитектуроведческие пролегомены // Региональные проблемы архитектуры и градостроительства. — Одесса: Астропринт, 2002. — Вып. 3/4. — С. 228—240.
- Метафора та метонімія як джерело античної архітектурної термінології // Архітектурна спадщина України. — К.: Головкиївархітектура; НДІТІАМ, 2002. — Вип. 5: Традиції та новаторство у містобудуванні України / За ред. В. І. Тимофієнка та А. О. Пучкова. — С. 307—313 (соавт. П. Я. Махлин).
- Мистецтвознавча особистість і доля її спадщини: Про Григорія Григоровича Павлуцького // Мистецтвознавство України: Зб. наук. пр. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 12. — С. 353—358.
- Моделирование истории архитектуры как её реконструкция и герменевтический акт // Сучасні проблеми архітектури та містобудування: Зб. наук. праць. — К.: КНУБА, 2005. — Вип. 14. — С. 56-61.
- Небоскреб как расшевеление окоченевшей традиции // Сучасне мистецтво: Наук. зб. / ІПСМ АМУ. — К.: ІПСМ АМУ; КЖД «Софія», 2009. — Вип. 6. — С. 233—238.
- Николай Иванович Брунов, архитектурологический компаративист: Очерк из истории архитектуроведения // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 8. — С. 390—403.
- О живописи в театральном пространстве древней Греции: К лекции Г. Г. Павлуцкого «Скенография у греков» // Теорія та історія архітектури і містобудування: Зб. наук. праць. — К.: НДІТІАМ, 2002. — Вип. 5: На честь Олени Марківни Годованюк. — С. 374—386.
- О культуре и судьбах царственного любопытства: Размышления над метафорой "философ на троне", о просвещении и творческом непостоянстве // Сучасні проблеми художньої освіти в Україні / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2015. — Вип. 10. — С.252—273.
- О поэтике, логике и диалектике архитектуроведения // Региональные проблемы архитектуры и градостроительства. — Одесса: Астропринт, 2000. — Вып. 2. — С. 139—143.
- О принципах и границах применимости термина «поэтика» в архитектуроведении // Региональные проблемы архитектуры и градостроительства. — Одесса: Астропринт, 2005. — Вып. 7/8. — С. 344—353.
- Орнаментальні реалії О. М. Ґінзбурга й архітектурознавчі споглядання О. Г. Габричевського: Спроба методологічних кореляцій і культурний контекст // Архітектурна спадщина України. — К.: НДІТІАМ, 1994. — Вип. 1: Маловивчені проблеми історії архітектури та містобудування. — С. 180—187.
- Отечественная архитектурная эстетика 1920-х годов (А. Г. Габричевский, А. И. Некрасов, С. В. Шервинский): Опыт создания паралогического контекста // Архитектура Мира: Материалы конф. НИИТАГ РААСН «Запад — Восток: Личность в истории архитектуры». — М.: Architectura, 1995. — Вып. 4. — С. 45-50.
- Почему же современное искусство хорошо // А. С. С. — 2000. — № 4. — С. 92-94.
- Пространство Византии: Постановка проблемы «архитектуры гротеска» в контексте византийской истории XIII — первой половины XV веков // Самватас. — 1992. — № 7. — С. 143—183.
- Разбирая глаголицу: О традиционности современного искусства // Воля к Безмерному: Опыт постижения метафизического [Ukrainian Art Today Kiev — Paris: Каталог выставки] / Гл. упр. культуры и иск-в КГГА; Киев. музей русск. иск-ва; Благотв. фонд «Культура Украины и мир»; Междунар. арт-студия Украины; ИПСИ АИУ; Авт. идеи и куратор А. Клименко; Куратор Т. Ли. — К.: Оранта, 2008. — С. 50-57.
- Стильоспадкоємність радянської архітектури (1920-ті — початок 1990-х): Спроба побудови соціальної матриці // Нариси з історії образотворчого мистецтва України ХХ століття: У 2 кн. / ІПСМ АМУ. — К.: Інтертехнологія, 2007. — Кн. 2. — С. 77-94.
- Театралогия пространства: Опыт мифологической интервенции // Философская и социологическая мысль. — 1992. — № 9. — С. 16-36.
- Текстова презентація архітектурного образу як мотив світової літератури // Актуальні проблеми мистецької практики і мистецтвознавчої науки (Мистецькі обрії ’2012): Зб. наук. праць / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 4 (14-15). — С. 310—317.
- Тектоническая многомерность культуры барокко: Искусствоиспытательский ракурс // МІСТ: Мистецтво. Історія. Сучасність. Теорія. — К.: Фенікс, 2012. — Вип. 8. — С. 260—269.
- Теоретична спадщина української містобудівної школи // Теорія та історія архітектури [Юбилейный сборник к 50-летию НИИТИАГ]. — К.: НДІТІАМ, 1995. [— Вип. 1.] — С. 117—128 (соавт. В. В. Владимиров, Москва).
- Уявна трансформація радянського архітектурознавства в сучасне українське: Скалярні величини і верстові стовпчики // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та та збереження культурної спадщини / ІПСМ НАМ України. — К.: Фенікс, 2025. — Вип. 11. — С. 220—242.
- Филиация утопических прибежищ космополита в эллинском полисе и римском городе // Містобудування та територіальне планування. — К.: КНУБА, 2009. — Вип. 32. — С. 368—376.
- Эпистолярий искусствоведа как охранительная основа культурной памяти: Письма члена-корреспондента АН СРСР А. А. Сидорова // Сучасні проблеми дослідження, реставрації та збереження культурної спадщини / ІПСМ АМУ. — К.: Муз. Україна, 2004. — Вип. 1. — С. 127—156.
- Юлиан Кулаковский и его «История Византии» в пространствах российского византиноведения: Последний классик летописного жанра и культура жанра // Кулаковский Ю. А. История Византии. Т. 1: 395—518 годы. — 3-е изд., исправ. и доп. — СПб: Алетейя, 2003. — С. 5-48.
- Язык архитектуры как феноменологическая авантюра (Неопубликованные тезисы об аттракционах архитектурной формы) // Самватас. — 1992. — № 5. — С. 351—355.
Как редактор выпустил около двухсот разножанровых изданий (монографии, научные сборники, проза, стихи и т. д.).[2]
Напишите отзыв о статье "Пучков, Андрей Александрович"
Примечания
Ссылки
- [www.mari.kiev.ua/PDF_2011/Puchkov_Bibl_Txt_Site.pdf Андрей Пучков. Библиографический указатель за двадцать лет / Сост. Е. Ю. Ненашева; Вст. ст. Е. Ю. Ненашевой, А. В. Босенко; Редкол.: Г. А. Войцеховская (предс.), Б. Л. Ерофалов, Ю. Л. Мосенкис и др. — Киев: Изд. дом А+С, 2009. — 92 c.]
- [www.mari.kiev.ua Официальный сайт Института проблем современного искусства Национальной академии искусств Украины]
- [www.linguaeterna.com/ru/classic/puchkov.php Сайт Lingua Latina Aeterna (перечень публикаций А. А. Пучкова по классической филологии и истории материальной культуры до 2002 г.)]
Отрывок, характеризующий Пучков, Андрей Александрович
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
