Ретт Батлер

Ретт Батлер
Кларк Гейбл в роли Ретта Батлера в «Унесённых ветром»
Пол:	мужской
Семья:	Лангстон Батлер (отец, умер) Элеанор Батлер (мать) Росс Батлер (младший брат) Розмари Батлер (младшая сестра) Жёны: 1. Скарлетт О’Хара 2. Анна Хэмптон (только в сиквеле "Скарлетт")
Дети:	Юджини Виктория "Бонни Блу" Батлер (дочь от брака со Скарлетт; погибла в детстве) Кэти Колум "Китти Кэт" Батлер (дочь от брака со Скарлетт) (появляется в сиквеле "Скарлетт") Уэйд Хэмптон Гамильтон (пасынок; ребёнок Скарлетт от первого брака) Элла Лорина Кеннеди (падчерица; ребёнок Скарлетт от второго брака)
Роль исполняет:	Кларк Гейбл («Унесённые ветром») Тимоти Далтон («Скарлетт»)

Ретт БатлерРетт Батлер

Ретт Батлер (англ. Rhett Butler) — вымышленный персонаж и один из главных героев романа Маргарет Митчелл «Унесённые ветром».

Роль

Ретт появляется в самом начале романа на барбекю в «Двенадцати дубах», плантации Джона Уилкса. Он представлен как «гость из Чарльстона, белая ворона, исключенная из военной академии и не принятая ни одной уважаемой семьей во всём Чарльстоне и, возможно, во всей Южной Каролине». Скарлетт О’Хара привлекает его внимание. Он случайно подслушивает её объяснение в любви Эшли Уилксу в библиотеке. Он осознаёт, что она своенравна и энергична, и что они во многом схожи, включая их отвращение к предстоящей, и впоследствии случающейся, войне с Севером.

Они вновь встречаются уже во время войны, после того, как её первый муж, Чарльз Гамильтон, умер от кори в лагере южан, а сама Скарлетт останавливается у его сестры Мелани и тётушки Питти в Атланте. Ретт, не раз прорывавший морскую блокаду Конфедерации, создаёт скандальную ситуацию и бросает вызов обществу, заплатив самую большую сумму ($150 золотом) на танце-аукционе за право повести Скарлетт в первой паре кадрили, в то время как она все ещё носит траур по мужу.

Ретт, казалось бы, разрушает репутацию Скарлетт, и Джеральд О’Хара, отец Скарлетт, приезжает, чтобы поговорить с ним и забрать дочь домой. Однако Ретт, напоив Джеральда, договаривается с ним — Джеральд возвращается в Тару, а Скарлетт остаётся в Атланте под присмотром тётушки.

Невзирая на приближение войск янки к Атланте, Скарлетт остаётся, чтобы помочь Мелани родить ребёнка, и ей приходится обратиться за помощью к Ретту, чтобы уехать в Тару. Он крадёт лошадь и коляску, чтобы вывезти их всех из осаждённого города. После их побега из Атланты Ретт, в порыве извращённого идеализма, присоединяется к терпящим поражение солдатам Конфедерации в их последнем сражении против генерала Шермана. Прежде чем уйти, Ретт целует Скарлетт и признаётся ей в своей любви. Но Скарлетт даёт ему пощёчину, оскорблённая тем, что он из чувства долга бросает её посреди ужасов войны. Ретт смеётся и уходит, оставляя Мелани, Бо, Скарлетт с её сыном Уэйдом и служанку Присси на дороге.

Спустя много месяцев Скарлетт возвращается в Атланту, на этот раз попросить у Ретта денег для уплаты налогов за Тару. Однако тётушка Питти сообщает, что янки посадили его в тюрьму за кражу золота Конфедерации. Скарлетт, якобы опасаясь за жизнь Ретта, пытается хитростью выманить у него деньги на плантацию. Когда же Ретт разгадывает её уловки, он цинично отказывает ей. Униженная Скарлетт набросилась на Ретта, но из-за перенапряжения теряет сознание в голодном обмороке. Придя в себя, она убегает.

Возвращаясь к тётушке Питти, Скарлетт встречает Фрэнка Кеннеди, жениха её сестры Сьюлин. Узнав, что у Фрэнка есть достаточно денег для выплаты долгов за Тару и собственное дело, Скарлетт лжёт ему, что сестра обручилась с другим, притворяется, что влюблена в него и женит на себе.

Две недели спустя, в магазине Фрэнка, Скарлетт видит Ретта Батлера. Она понимает, что он пришёл туда ради неё, чтобы увериться, что её проблема решена и деньги ей больше не нужны. Во время её беременности он постоянно оберегает её, не давая ей разъезжать по опасному городу в бричке одной.

Во время облавы в Ку-Клукс-Клана трущобах из-за нападения на Скарлетт, Ретт спасает жизни Эшли Уилкса и нескольких других людей, обеспечив им алиби с помощью держательницы дома терпимости Красотки Уотлинг.

После похорон Фрэнка Ретт делает ей предложение выйти за него замуж. Скарлетт соглашается, частично из-за денег Ретта, а также потому, что он ей нравится и понимает её, как никто другой. Он же хочет заботиться о ней и баловать её, и втайне надеется, что Скарлетт со временем забудет Эшли и полюбит его.

В браке у них рождается дочь Бонни-Блу, всеобщая любимица и красавица. Ради неё Ретт решает внешне измениться и начинает попытки сближения с давно отвергнувшим его со Скарлетт обществом аристократической старой Атланты. После очередного доказательства душевной измены Скарлетт и его последней, и, как ему казалось, неудачной попытки заставить её полюбить его, он на три месяца покидает Атланту. В это время Скарлетт обнаруживает, что снова беременна, но на этот раз ребёнок желанный. Возвращается из Чарльстона Рэтт, и после дикой ссоры на ступеньках Скарлетт падает с лестницы и теряет ребёнка. Она несколько дней находится на грани жизни и смерти, и Ретт, почти обезумев от горя и вины, всё-таки надеется, что она сможет его простить и позовет к постели. Этого не происходит, он понимает, что Скарлетт действительно ненавидит его и решает, что между ними всё кончено, хотя всё ещё продолжает любить её. Но постепенно нерастраченное чувство любви к жене он переносит на их общую дочь. Когда та погибает, упав с пони, и Скарлетт обвиняет его в гибели ребёнка, они окончательно отдаляются друг от друга.

Когда, наконец, Скарлетт понимает, что любит Ретта, становится уже слишком поздно для спасения тех чувств, что он когда-то испытывал к ней, и Ретт оставляет её, бросив напоследок свою знаменитую фразу: «Моя дорогая, мне наплевать». В фильме была увековечена несколько изменённая версия этой фразы: «Честно говоря, моя дорогая, мне наплевать».

Персонаж

По ходу романа Ретт все сильнее влюбляется в Скарлетт, изо всех сил стремящуюся выжить в хаосе окружающей войны. Некоторая информация о Ретте из романа не вошла в фильм. После того, как его семья (в основном из-за отца) отреклась от него, Ретт стал профессиональным игроком. Он участвовал в Калифорнийской Золотой Лихорадке, где, в конечном счёте, в поножовщине заработал шрам на животе. Он, кажется, любит своих мать и сестру Розмари, но находится в неразрешимом противостоянии с отцом. Также, у Ретта есть младший брат, имя которого нигде не упоминается, и невестка (которых Ретт не уважает и не принимает во внимание), владеющие рисовой плантацией. Ретт — опекун маленького мальчика, учащегося в школе-интернате в Новом Орлеане; читатели предполагают, что этот мальчик — сын Белли Уотлинг (которого Белли кратко упоминает в разговоре с Мелани), или же незаконнорожденный сын самого Ретта.

Несмотря на исключение из Вест-Пойнта, в романе Ретт предстает великолепно образованным человеком, знающим все, от Шекспира и до классической истории и немецкой философии. У него есть понимание человеческой природы, недоступное недалекой Скарлетт, и несколько раз он оказывается весьма проницательным по отношению к другим персонажам. Он также хорошо знает женщин, как физически, так и психологически, что Скарлетт считает «недостойным». Мелани очень уважает Ретта, а со временем и начинает симпатизировать ему, как другу. Понимание Реттом человеческой природы распространяется и на детей, и он намного лучший родитель для детей Скарлетт от предыдущих браков, чем она сама; особенно ему симпатичен её сын Уэйд, даже до того, как тот становится его пасынком. После рождения Бонни, Ретт окружает её заботой, которую Скарлетт больше не разрешает проявлять к ней, и становится прекрасным примером любящего отца. Казалось бы, образ вечного холостяка не вяжется с образом заботливого отца, но Ретт обожает и родную дочь, и приёмных детей.

Совершенно особое отношение у Ретта к Мелани Уилкс. Мелани — нежная, великодушная, благородная и бескорыстная — полная противоположность его жене, Скарлетт — предприимчивой, беспринципной и жёсткой, но Ретт искренне уважает и высоко ценит Мелани. Благодаря ей репутация Скарлетт не раз была спасена, ведь больше своей подруги, Скарлетт, Мелани любит только Эшли. Для Ретта, Мелани — образец высоконравственной, благородной и честной женщины, настоящей леди, и Ретт не раз ставит Мелани в пример жене. Только с ней Ретт соглашается поговорить после смерти Бонни, только ей он может доверить все, ведь их судьбы схожи — оба любят тех, кто ими лишь пользуется. Правда, позже, и муж Мелани — Эшли, и жена Ретта — Скарлетт, поймут, что любили не друг друга, а тех, кого уже потеряли — Мелани умерла, а Ретт уходит…

Как и Томас Сатпен из «Авессалом, Авессалом!», Ретт решает присоединиться к Южанам, но, в отличие от своего товарища по конфедерации Эшли Уилкса, проигрыш Юга не оказывает на Ретта духовно парализующего воздействия.

В сиквелах — как в официальных («Скарлетт» Александры Рипли и «Люди Ретта Батлера» Дональда Маккейга), так и в неофициальном «Ветра Тары» Кейт Пинотти — Скарлетт в конечном итоге удается вернуть Ретта.

Поиски исполнителя роли Ретта

Кларк Гейбл был почти немедленно признан идеальным на роль Ретта Батлера для фильма «Унесённые ветром» 1939 года как публикой, так и продюсером Дэвидом Селзником. Но, поскольку у Сэлзника не было актёров с долгосрочными контрактами, ему пришлось вести переговоры о займе актёра с другой студией. Гэри Купер был первым выбором Селзника благодаря контракту с Самуэлем Голдвином, включавшему общую распределительную компанию, United Artists, с которой у Селзника был контракт на восемь картин. Однако, Голдвин отказался от переговоров. Warner Bros. предложила Бетт Дэвис, Эррола Флинна и Оливию Де Хевилленд на главные роли в обмен на распределение прав. Когда Гэри Купер отказался от роли Ретта Батлера, он был против этого. Дословно, он сказал: «Унесённые ветром будут величайшим провалом в истории Голливуда. Я рад, что в лужу сядет Кларк Гейбл, а не Гэри Купер». Но впоследствии Селзник решил пригласить Кларка Гейбла, и нашёл способ занять его у Metro-Goldwyn-Mayer. Тесть Селзника, начальник MGM Луис Барт Майер, в мае 1938 предложил оплатить половину бюджета фильма в ответ на следующие условия: 50 % прибыли отходит к MGM, распространение фильма будет осуществляться родительской компанией MGM, Loew’s Inc., и эта компания получает 15 % сборов с фильма. Селзник принял это предложение в августе, и Гейбл был нанят. Но эта договорённость означала задержку до тех пор, пока Selznick International не закроет контракт на восемь картин с United Artists. Гейбл неохотно согласился на эту роль. В то время он опасался разочаровать публику, у которой сложилось ясное представление о персонаже, которое он не обязательно сможет передать в своём исполнении.

Адаптации и сиквелы

• В фильме 1939 года роль Ретта исполнил Кларк Гейбл.
• В мини-сериале «Скарлетт» (1994 год) по одноимённому роману роль Ретта исполнил Тимоти Далтон.
• В музыкальной постановке Такарадзука Ревью Ретта играли несколько лучших звёзд группы, включая Юки Амами (в настоящий момент — киноактриса), Юу Тодороки (в настоящее время — одна из директоров группы) и Йока Вао (бывшая главная исполнительница мужских ролей в труппе Космос (Soragumi / Cosmos troupe), покинула группу в июле 2006).
• В мюзикле «Унесённые ветром» Маргарет Мартин роль Ретта Батлера исполнил Дариус Данеш.
• «И забрал их ветер» Элис Рэндол — либо параллельная история, либо, по решению суда, пародия. События в ней излагаются от лица рабов.
• Роман Дональда Маккейга «Люди Ретта Батлера» изложен от лица Ретта Батлера.
• Во французском мюзикле «Унесённые ветром» Жерара Пресгусвика роль Ретта Батлера исполнил Винсент Никло

Семейство Батлеров

Батлеры состояли в числе знатных семейств Чарльстона. Они принимали существенное участие в основании города (в то время, как многие другие семьи, такие как Ансоны, Паркеры, Беннеты, Мэйбэнки и Лукасы возникли в колониальной истории несколько позже). Ретты и Баттлеры по-прежнему заметны на сегодняшний день.

В вымышленной семье Батлеров старший ребёнок — Ретт. В «Унесённых ветром» названо только имя его младшей сестры Розмари; его брат и невестка кратко упоминаются без имен. В сиквеле «Скарлетт» родителей Батлера зовут Стивен и Элеанор, младшего брата — Росс. В этой книге Ретт женится на Энн Хэмптон после развода со Скарлетт и воссоединяется с ней только после смерти Энн. Вторую дочь Ретта и Скарлетт зовут Кэти.

В приквеле и сиквеле «Люди Ретта Батлера» его родителей зовут Лангстон и Элизабет, брата — Джулиан. В этом романе важную роль играет сын Белли Уотлинг; в конце он оказывается сыном другого мужчины, хотя и сам считал себя сыном Ретта.

Отрывок, характеризующий Ретт Батлер

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.