Реконструкция Юга

Реконструкция Юга — период в истории США после окончания Гражданской войны, с 1865 по 1877 годы, в который происходила реинтеграция проигравших в войне южных штатов Конфедерации в состав США и отмена рабовладельческой системы на всей территории страны.

В истории США под термином реконструкция подразумевают, во-первых, исторический период после Гражданской войны между Севером и Югом, а во-вторых, преобразование Юга в период примерно с 1865—1866 по 1877 годы с изменением структуры власти и общества в бывшей Конфедерации. Три принятые к Конституции поправки повлияли на всю страну. В разных южных штатах реконструкция началась и закончилась в разное время; в конце концов, завершением этого процесса в целом считают компромисс 1877 года.

Реконструкция обсуждалась ещё во время войны, а всерьёз она началась после издания Прокламации об освобождении рабов 1 января 1863 года. Политика Реконструкции была осуществлена после того, как рабовладельческий Юг оказался во власти федеральной армии. Президент Авраам Линкольн во время войны создал реконструкционное правительство в нескольких южных штатах — Теннесси, Арканзасе и Луизиане, и предоставил земли для бывших рабов в Южной Каролине.

После убийства Линкольна президент Эндрю Джонсон пытался следовать политике своего предшественника и назначил новых губернаторов летом 1865 года. Вскоре он заявил, что цели войны — национальное единство и ликвидация рабства — были достигнуты, и, следовательно, реконструкция завершена. Однако республиканцы в Конгрессе отказались признать «мягкую» политику Джонсона (объявившего себя независимым политиком и президентом) и принять в свой состав новых членов Конгресса от Юга. Победа радикального крыла республиканцев в 1866 году на выборах в Конгресс дала им достаточно мест в палате представителей, чтобы преодолеть вето Джонсона и в 1867 году начать «радикальную реконструкцию». Ввиду желания радикалов партии республиканцев принимать экстремальные методы для Юга США были осуществлены попытки голосования за Импичмент Эндрю Джонсона, провалившиеся ввиду отсутствия лишь одного голоса в Сенате. За мягкую политику Джонсона обвиняли в предательстве.. Конгресс отстранил от власти все гражданские органы местного самоуправления в южных штатах и передал все их полномочия военным. Новые выборы были проведены под контролем армии, а лицам, ранее участвовавшим в органах власти Конфедерации, было запрещено выставлять свои кандидатуры.

В большинстве южных штатов после этого в органах местного самоуправления оказались и представители негров. Однако в ответ на Юге появились многочисленные тайные расистские организации, в том числе Ку-клукс-клан, осуществляющие политику террора и насилия. Неудачи республиканских властей усугубил экономический кризис 1873 г. В конце концов республиканские правительства потеряли поддержку избирателей южных штатов, и к власти на Юге вернулись демократы.

В 1877 г. участие армии в государственном управлении на Юге было прекращено. Демократические правительства южных штатов не восстановили рабовладение, но приняли дискриминационные законы, называемые законами Джима Кроу. В результате негры стали гражданами второго сорта, и расистские принципы превосходства белых по-прежнему господствовали в общественном мнении. Монополия демократической партии на власть на территории Монолитного Юга продолжалась после этого до 1960-х годов.

Освобождение рабов

В августе 1861 г. президент Линкольн подписал первый закон о конфискации имущества рабовладельцев мятежных штатов Юга. В июле 1862 г. за ним последовал ещё один такой закон. Они оговаривали лишение мятежников прав на владение рабами и землями при том условии, если они продолжают сопротивление федеральным властям. Однако когда генерал Фримонт, командующий вооруженными силами США в рабовладельческом штате Миссури, не присоединившемся к Конфедерации, объявил там военное положение и конфисковал собственность граждан, воевавших на стороне Конфедерации, Линкольн отменил его решения и отстранил его от должности. Этот шаг президент объяснял необходимостью сохранить лояльность рабовладельческих штатов, остававшихся в составе США (Миссури, Кентукки, Мэриленд и Делавэр). В мае 1862 г. то же самое произошло и с генералом Хантером, пытавшимся освободить рабов мятежных штатов Южная Каролина, Джорджия и Флорида. На тот момент Линкольн ограничился лишь освобождением рабов в федеральном округе Колумбия. Рабы, освобождавшиеся согласно подписанным им законам, могли быть приняты в армию и воевать против своих бывших хозяев, граждан Конфедерации, с оружием в руках.

Программа Линкольна по освобождению рабов на всей территории США предусматривала денежную компенсацию их владельцам за счет средств федерального бюджета. Чтобы компенсации не стали чрезмерным финансовым бременем, Линкольн хотел, чтобы освобождение рабов происходило медленно и постепенно, в течение приблизительно двадцати лет. Однако рабовладельческие штаты не проявили интереса к программе Линкольна. Для разрешения проблемы будущего освобожденных рабов, которые могли подвергаться в дальнейшем преследованиям на территории США, в 1863 г. Линкольн пытался организовать для них программы устройства колоний за пределами США (на Гаити и в Панаме), но они не пользовались успехом и, в конце концов, Линкольн от них отказался.

Согласно Прокламации об освобождении рабов, подготовленной Линкольном во второй половине 1862 г., объявлялись свободными все рабы десяти мятежных штатов. Вместе с тем, четыре рабовладельческих штата, оставшихся в составе США (Миссури, Кентукки, Мэриленд и Делавэр), в Прокламации не упоминались, и ряд графств некоторых других штатов также исключался из сферы её действия. Прокламация лишь делала обязательным освобождение рабов, которое могло быть осуществлено по мере оккупации южных штатов федеральной армией согласно ранее принятым конфискационным законам. В результате многие рабы, освобожденные на территории Конфедерации, вступали в федеральную армию, пополняя её ряды.

В 1863 г. отвоеванный у Конфедерации штат Луизиана получил от президента амнистию. Хотя рабы были освобождены, их обязали в течение года работать на плантациях за плату 10 долларов в месяц. Когда всего 10 % мятежников принесли присягу Соединенным Штатам, президент разрешил провести в штате выборы и прислать своих представителей в Конгресс. Но Конгресс отказался принять представителей от Луизианы до тех пор, пока большинство местных жителей не присягнут США.

Формальное освобождение рабов автоматически не сопровождалось легализацией ранее запрещенных браков между белыми и цветными. Дети из таких семей могли быть изъяты властями под предлогом «предоставления им хорошего присмотра и жилья до достижения совершеннолетия». На самом деле детей использовали как бесплатных работников.

В январе 1865 г., когда война подходила к концу, Конгресс принял тринадцатую поправку к Конституции США, запрещающую рабство на всей территории страны. Её ратификация большинством штатов прошла в течение того же года.

В марте 1865 г. федеральные власти создали специальное бюро помощи освобожденным рабам и белым беженцам с Юга. Финансируемое республиканцами, это бюро предоставляло беженцам пищу, одежду, топливо, помогало в поисках работы, поддерживало в ведении переговоров с бывшими владельцами, выделяло конфискованные у рабовладельцев земли в аренду сроком на три года с правом её выкупа в количестве до 40 акров.

Избирательные права

Вопрос об избирательных правах бывших граждан Конфедерации был одним из важнейших в реконструкции. Во-первых, были приняты меры по ограничению избирательных прав побежденных в войне, а во-вторых, в результате освобождения рабов на Юге появилось множество новых граждан, которым следовало избирательные права предоставить.

Наиболее радикальные республиканцы предлагали лишить всех бывших граждан Конфедерации избирательных прав сроком на пять лет. В итоге Конгресс принял решение о временном лишении избирательных прав лишь военных и гражданских лидеров Конфедерации. Сколько из них было в результате отстранено от голосования, точно не известно. По некоторым оценкам, граждан, пораженных в правах, насчитывалось от 10 до 15 тысяч.

Освобожденных рабов на Юге насчитывалось около 4 млн. Если бы все они получили избирательные права, то Юг получил бы дополнительные места в палате представителей Конгресса. Многие северяне выступали против такого решения, а некоторые северные штаты даже приняли законы, ограничивающие в избирательных правах их собственное немногочисленное цветное население.

Президент Линкольн считал, что избирательные права следует предоставить не всем цветным, а прежде всего — ветеранам войны и «самым интеллигентным» гражданским. В 1865 г. его преемник президент Джонсон рекомендовал губернатору штата Миссисипи: «Если вы могли бы расширить электорат на всех цветных, кто может прочитать Конституцию на английском языке и написать своё имя, и на всех, кто владеет недвижимостью на сумму не менее двухсот пятидесяти долларов и, следовательно, платит налоги, то наши политические противники [радикалы в Конгрессе] были бы обезоружены, и вашему примеру могли бы последовать другие штаты».

Не только цветные, но и многие белые на Юге до войны были неграмотны. В Теннесси, Кентукки, Алабаме, Джорджии и Южной Каролине неграмотного населения было не менее 25 %, а в Северной Каролине — до 33 %. В то время как в целом по стране неграмотных было не более 9 %, среди негров их доля составляла 70 %. Лишь к 1900 г. неграмотность была практически ликвидирована.

Тем не менее, к 1867 г. республиканцы провели законы, наделившие избирательными правами все мужское население Юга. В период реконструкции около 1500 негров было избрано в местные органы власти южных штатов. Хотя это было существенно меньше их доли в общем населении Юга, их избранными представителями нередко были грамотные белые. Обсуждался также и вопрос об избирательных правах для женщин, но в эту эпоху он был поднят преждевременно.

После завершения реконструкции в период с 1890 по 1908 гг. южные штаты ограничили избирательные права для цветных и беднейших слоев белого населения, введя образовательные и имущественные цензы.

Чёрные кодексы

После убийства президента Линкольна его преемник Эндрю Джонсон помиловал большинство сдавшихся мятежников-южан. Их даже не предали суду за государственную измену. Из лидеров Конфедерации лишь бывший президент Дэвис отсидел два года в тюрьме, и только один комендант тюрьмы южан, в которой содержались военнопленные северяне, был повешен за военные преступления. По решению президента Джонсона, плантаторам даже вернули земли, конфискованные во время войны. Когда южане вновь смогли выбирать местные органы самоуправления, они отказались признавать социальные перемены, произведенные реформами президента Линкольна, и приняли чёрные кодексы, почти полностью воспроизводившие действовавшие до войны законы о рабах. Лишь действия федерального бюро по делам освобожденных рабов вопреки позиции местных властей и судов предотвратили введение их в действие. Общественное мнение на Севере было возмущено и потребовало от правительства отмены чёрных кодексов, что и было сделано специальным законом 1866 г.

При поддержке федерального бюро, негры отказались и от действовавшей до войны системы организации труда на плантациях и добились от нанимателей семейного подряда и оплаты труда на основе испольщины. Тем не менее, бывшие рабы попали в жесткую экономическую зависимость от землевладельцев, и их положение кроме того усугублялось послевоенным спадом производства, падением мировых цен на хлопок, а также финансовой задолженностью и бедностью самих плантаторов, в которую они впали в результате войны и реконструкции, подорвавших их экономическое положение.

Чтобы держать бывших рабов в повиновении, белые южане сформировали тайные организации, чьи патрули терроризировали цветное население. По оценкам современников, ими были казнены без суда сотни людей.

Количество убийств и нападений на негров очень велико; мы можем сделать лишь приблизительные оценки того, что происходит в этой части Юга, где военных гарнизонов сравнительно мало, и от военных регулярных докладов о положении дел мы не получаем. Я сам могу лишь упомянуть, что в течение своего двухдневного пребывания в Атланте был свидетелем того, как один негр был заколот прямо на улице и ещё три отравлены, один из которых умер. Когда я был в Монтгомери, одному негру порезали горло с явным намерением убить, другого подстрелили, но оба выжили. Несколько газет, упоминавших об этих случаях, давали оценки количества убийств в данном месте за определенный период времени. Печальный факт в том, что совершивших эти акты насилия нельзя причислить к классу, который можно было бы назвать сбродом.

Оригинальный текст (англ.)  

The number of murders and assaults perpetrated upon Negroes is very great; we can form only an approximative estimate of what is going on in those parts of the South which are not closely garrisoned, and from which no regular reports are received, by what occurs under the very eyes of our military authorities. As to my personal experience, I will only mention that during my two days sojourn at Atlanta, one Negro was stabbed with fatal effect on the street, and three were poisoned, one of whom died. While I was at Montgomery, one negro was cut across the throat evidently with intent to kill, and another was shot, but both escaped with their lives. Several papers attached to this report give an account of the number of capital cases that occurred at certain places during a certain period of time. It is a sad fact that the perpetration of those acts is not confined to that class of people which might be called the rabble.

— Carl Schurz, "Report on the Condition of the South", December 1865 (U.S. Senate Exec. Doc. No. 2, 39th Congress, 1st session).

Хотя президент Джонсон счел реконструкцию законченной, как только южные штаты в 1865 г. ратифицировали тринадцатую поправку к Конституции США, сообщения о терроре на Юге и чёрных кодексах вынудили Конгресс отказаться принять в свой состав представителей с Юга. Федеральное бюро по делам освобожденных рабов должно было прекратить свою деятельность в течение года после окончания войны. Но в 1866 г. Конгресс продлил его полномочия. Джонсон наложил вето на это решение, а Конгресс в ответ отказался признавать реконструкцию законченной. Через несколько месяцев Конгресс сумел преодолеть вето президента и сформулировал собственную политику реконструкции.

Радикальная реконструкция

Историки называют период, когда реконструкцию контролировал Конгресс, в котором преобладали радикальные республиканцы, радикальной реконструкцией. Вопреки позиции президента Джонсона были приняты ещё две поправки к конституции США. Четырнадцатая поправка оговаривала условия предоставления гражданских прав жителям США, уравнивая в правах белых и цветных, а пятнадцатая поправка прямо запрещала лишать их избирательных прав на основании принадлежности к той или иной расе. Эти поправки во многом определили направление дальнейшего развития социальной структуры США, хотя полностью они были введены в действие лишь через сто лет.

В 1867 г. Конгресс ввел на территории десяти бывших штатов Конфедерации управление военной администрацией, разбив их на пять военных округов (первый — Виргиния, второй — Северная и Южная Каролины, третий — Джорджия, Алабама и Флорида, четвёртый — Арканзас и Миссисипи, пятый — Луизиана и Техас). Выполнять решение Конгресса обязали 20 тысяч солдат. Только штат Теннесси был вновь допущен в состав США и избежал радикальной реконструкции.

Одной из целей радикальной реконструкции было обеспечение избирательных прав цветного населения. Армия практически не принимала никаких насильственных мер, но фактически осуществляла на Юге режим военного положения, контролируя местные органы власти, выборы и защиту гражданских властей и освобожденных рабов от насилия со стороны секретных организаций рабовладельцев. Лишь после этого к 1870 г. представители южных штатов были наконец допущены в Конгресс, а в 1872 г. всех бывших лидеров Конфедерации за исключением 500 высших амнистировали.

На выборах 1868 г. победил кандидат республиканцев, герой Гражданской войны Улисс Грант, один из основателей бюро по делам освобожденных рабов и один из главных оппонентов Джонсона, поддерживавших радикальную реконструкцию. Для укрепления федеральной власти президент Грант создал Министерство юстиции США и ещё ряд органов, призванных усилить борьбу с Ку-клукс-кланом и другими секретными организациями Юга. Опираясь на специально принятые законы о защите прав избирателей, эти органы предали суду тысячи южан. Когда в 1871 г. Ку-клукс-клан развязал кампанию насилия в Южной Каролине, Грант направил туда дополнительные контингенты федеральных войск. Аналогично войска использовались, когда возникли подозрения в фальсификации выборов в Нью-Йорке, что вызвало бурную реакцию со стороны демократов. Эти скандалы подорвали доверие к Гранту со стороны избирателей и собственной республиканской партии. Кроме того, к 1870 г. республиканцы склонялись к мнению, что цели Гражданской войны были достигнуты и более насущными вопросами стали экономические и финансовые.

В эпоху реконструкции республиканцы взяли под свой контроль местные органы власти во всех южных штатах кроме Виргинии. Они избрали в местные и федеральные органы власти множество негров. Из них 137 человек ранее проживали на Севере и перебрались на Юг после Гражданской войны. Они были грамотными, в отличие от большинства местного цветного населения. Остальные были лидерами местных общин, нередко церковных.

Расовая принадлежность делегатов конституционных собраний 1867 г.
Штат	Белые	Черные	% белых	Доля белого населения в штате (% на 1870 г.)
Виргиния	80	25	76	58
Северная Каролина	107	13	89	63
Южная Каролина	48	76	39	41
Джорджия	133	33	80	54
Флорида	28	18	61	51
Алабама	92	16	85	52
Миссисипи	68	17	80	46
Луизиана	25	44	36	50
Техас	81	9	90	69

Источник: Rhodes (1920) v 6 p. 199; по Арканзасу сведения отсутствуют.

В федеральные органы власти негры, как правило, избирали представителей из белого населения. Только среди представителей Южной Каролины из пяти конгрессменов четверо оказались негры.

Негры в органах власти в 1870—1876 гг.
Штат	Члены местного законодательного собрания	Сенаторы	Конгрессмены
Алабама	69	0	4
Арканзас	8	0	0
Флорида	30	0	1
Джорджия	41	0	1
Луизиана	87	0	1
Миссисипи	112	2	1
Северная Каролина	30	0	1
Южная Каролина	190	0	6
Теннесси	1	0	0
Техас	19	0	0
Виргиния	46	0	0
Всего	633	2	15
См. E. Foner, Reconstruction: America’s unfinished revolution, 1863—1877 (NY: Harper & Row, 1988), pp. 354–5.

Экономические и социальные реформы

Некоторые историки считают, что освобожденные рабы имели склонности к приобретению образования, для чего в эпоху радикальной реконструкции были предприняты меры по введению всеобщего начального образования. Часть рабов училась читать у белых ещё до Гражданской войны, когда учиться в школах им было запрещено. Ещё до конца войны негры организовывали свои школы, кроме того грамоте обучали в церковно-приходских школах. После войны проблемы образования обсуждали на конституционных собраниях южных штатов. Была создана система государственных школ с сегрегацией по расовому признаку повсеместно кроме Нового Орлеана. Начальные и изредка средние школы появились почти в каждом городе, но городов на Юге было мало. В сельской местности школами были обычно помещения с одним классом, в котором плохо оплачиваемый педагог обучал около половины местных детей. Тем не менее, по мнению консерваторов, система образования была слишком дорогой для разоренных войной регионов Юга, а средства на поддержку системы образования на Юге из федеральной казны не выделялись до 1890 г. Ещё одной проблемой было отсутствие учителей из негритянской среды. Для их обучения были созданы государственные колледжи, в частности, Университет штата имени Алкорна в Миссисипи.

Для вывода Юга из изоляции и послевоенной разрухи каждый южный штат в эпоху реконструкции предпринимал усилия по строительству железных дорог. Однако миллионы долларов, собранных путём займов и субсидий, были разворованы. Только один из аферистов в Северной Каролине потратил на взятки представителям местных властей 200 тысяч долларов, после чего получил миллионы из казны штата и использовал их для биржевых спекуляций и поездок в Европу. Чтобы финансировать образование и транспорт, налоги на Юге в этот период увеличились в среднем в четыре раза. Южане не имели длительной исторической традиции использования общественных средств для нужд образования и инфраструктуры, как это делали на Севере, и налоги здесь до войны были низкими. Тем не менее, общая длина железных дорог на Юге, строительство которых началось в эпоху реконструкции, выросла с 11 тыс. миль (17,700 km) в 1870 г. до 29 тыс. миль (46,700 km) в 1890 г. Владельцами и управляющими железными дорогами были преимущественно северяне.

В США основным источником доходов государственного бюджета является налог на недвижимость. До Гражданской войны налоги на Юге были низкими, в частности, и потому, что землевладельцы имели право самостоятельно оценивать свои земли. В основном источником налогообложения здесь были налоги с продаж, в том числе продаж рабов. Кроме того, налогообложению подлежали граждане, имевшие право голоса, в связи с чем бедняки старались избегать участия в голосованиях. Послевоенная система налогообложения вынудила владельцев земель, не дающих доходов, достаточных для выплаты налогов на недвижимость, распродавать свои владения. В противном случае их конфисковали за неуплату налогов. Лишение крупных землевладельцев их собственности в эпоху реконструкции приводило к выступлениям против повышенного налогообложения.

Реакция белого населения Юга

Как предоставление бывшим рабам политической и военной власти, так и повышение налогообложения и разорение прежде богатых землевладельцев приводило последних в ярость. Они проводили параллели между завоеванием Юга северянами и войнами США с Англией, обвиняли федеральные власти в тирании и коррупции, и к их мнению присоединилось большинство белых южан. На Юге появилось множество новых легальных и нелегальных политических партий и групп, в том числе Ку-клукс-клан, провоцировавших межрасовые конфликты. Их сторонники считали, что такие организации «успокаивали негров, обеспечивали безопасность жизни и имущества, защищали женщин, останавливали поджигателей, заставляли радикальных лидеров быть умереннее, а негров — лучше работать, вынуждали худших лидеров радикалов покидать регион и возвращали белым чувство своего политического превосходства». В то же время они признавали, что в этих организациях присутствовали элементы, которые «использовали их как прикрытие для неприглядных дел.., и обычаи линчевания сложились в условиях, социальных и юридических, эпохи реконструкции».

Ярость, направленная на бывших рабов на Юге, была велика. Их страдания были безмерны. Но белые тоже были жертвами беззаконного насилия, причем во всех регионах страны, как на Севере, так и в бывших «мятежных» штатах. Ни одна политическая кампания не обходилась без обмена пулями, без челюстей, сломанных палками и камнями, без стрельбы завсегдатаев враждующих клубов. Республиканцы устраивали марши по улицам Филадельфии с револьверными выстрелами и киданием кирпичами, чтобы спасти негров Алабамы от насилия «мятежников»… Целью проекта сделать чернокожих избирателями был не столько их подъём по социальной лестнице, сколько наказание белого населения Юга — захват власти радикалами и её удержание на длительное время как на Юге, так и во всей стране.

Оригинальный текст (англ.)  

Outrages upon the former slaves in the South there were in plenty. Their sufferings were many. But white men, too, were victims of lawless violence, and in all portions of the North and the late "rebel" states. Not a political campaign passed without the exchange of bullets, the breaking of skulls with sticks and stones, the firing of rival club-houses. Republican clubs marched the streets of Philadelphia, amid revolver shots and brickbats, to save the negroes from the "rebel" savages in Alabama... The project to make voters out of black men was not so much for their social elevation as for the further punishment of the Southern white people—for the capture of offices for Radical scamps and the entrenchment of the Radical party in power for a long time to come in the South and in the country at large.

—

Только во время одного из столкновений в Луизиане между вооруженными отрядами черных и белых 13 апреля 1873 г., в пасхальное воскресенье, погибло от 120 до 150 негров, трое белых, и ещё 50 белых было заключено в тюрьму.

К 1870 г. демократы Юга сменили тактику и в интересах борьбы за голоса избирателей заключили союз с частью республиканцев, недовольных политикой президента Гранта, сосредоточившись на экономических проблемах. В результате демократическая партия была вновь допущена к власти сначала в Виргинии и Теннесси, а затем и в большинстве других южных штатов. В Северной Каролине демократы даже добились импичмента губернатора-республиканца и освобождения заключенных им в тюрьму членов Ку-клукс-клана. Экономический кризис 1873 г. также способствовал снижению политического влияния республиканской партии. Многие негритянские лидеры предпочли укреплять своё положение за счет союза с элитой южного общества, а не бороться с ней, и искали мирного решения межрасовых противоречий. К их числу, в частности, относят известного чёрного просветителя Букера Вашингтона. В 1874 г. республиканцы проиграли выборы в Конгресс, и демократы получили большинство в палате представителей. Их успеху способствовал и углубляющийся раскол в республиканской партии, между отдельными фракциями которой доходило до вооруженных столкновений. Так в том же 1874 г. во время выборов губернатора Арканзаса оба кандидата, принадлежавших к разным фракциям республиканской партии, обвиняли друг друга в фальсификациях и устроили локальную войну между своими вооруженными сторонниками (так называемую войну Брукса и Бакстера).

Ряд полувоенных организаций белых южан с 1874 г. действовал уже открыто. Среди них наиболее известна «Белая лига», многими считавшаяся «военным крылом демократической партии». Среди её акций — убийство шести республиканских членов местных органов власти и до двадцати черных свидетелей в Луизиане и попытка отстранения от власти республиканского губернатора Луизианы, пресеченная федеральной армией. Аналогичная организация «Красные рубашки» действовала на территории ряда других штатов. Во время выборов 1875 г. «Красные рубашки» перестреляли или запугали в штате Миссисипи столько республиканцев, что обеспечили победу демократов. Не дождавшийся поддержки федеральной армии республиканский губернатор штата скрылся бегством. Аналогичной атаке республиканцы подверглись в 1876 г. в штатах Луизиана, Флорида, Северная и Южная Каролины. Только в Южной Каролине предвыборная кампания 1876 г. была отмечена убийством около 150 негров и отказом большинства населения двух графств участвовать в выборах.

В то же время на федеральном уровне демократы были согласны с республиканцами в том, что ни южный сепаратизм, ни рабовладение более никогда не должны возродиться и, следовательно, цели Гражданской войны достигнуты, а в дальнейших действиях федеральной армии в мирное время нет необходимости.

Выборы 1876 г. и Компромисс 1877 г

Во время предвыборной кампании 1876 г. расистские организации Юга вновь терроризировали республиканцев и их сторонников. Итоги президентских выборов оказались спорными, кандидаты демократов и республиканцев набрали почти одинаковое количество голосов. Чтобы избежать раскола нации и новой гражданской войны, в начале следующего 1877 г. демократы договорились с республиканцами признать победу их кандидата в обмен на вывод федеральных войск с территории Юга. Так новым президентом США стал Резерфорд Хейз. На момент его инаугурации демократы и их вооруженные сторонники уже контролировали все южные штаты. Волнения происходили даже в Вашингтоне, куда во время инаугурации были введены войска. Негры считали, что реконструкция провалилась, и их гражданские права ничем не обеспечены. Поскольку вывод войск с Юга означал, что у федерального правительства не будет военных средств для проведения политики реконструкции, фактически Компромисс 1877 г. означал её конец.

Выполняя условия Компромисса, президент Хейз 4 марта 1877 г. приказал начать вывод войск из столиц южных штатов (на тот момент они оставались только в Луизиане и Южной Каролине). К 1879 г. тысячи негров покинули территорию Юга и мигрировали в Канзас. Тем не менее, в некоторых регионах (например, в Виргинии) представители чёрной расы сохранили определенное участие в политической жизни. Кроме вывода войск, пост генерального почтмейстера в своей администрации Хейз отдал представителю демократической партии. В дополнение к большинству в палате представителей, демократы получили также большинство в сенате и контролировали теперь весь Конгресс.

См. также

• Закон об амнистии 1872 года

Ссылки

• Barney, William L. Passage of the Republic: An Interdisciplinary History of Nineteenth Century America (1987). D. C. Heath ISBN 0-669-04758-9
• Bradley, Mark L. Bluecoats and Tar Heels: Soldiers and Civilians in Reconstruction North Carolina (University Press of Kentucky, 2009) 370 pp. ISBN 978-0-8131-2507-7
• Brogan Hugh. The Penguin History of the United States of America. — London, England: Penguin Books, 1985.
• Brown, Thomas J., ed. Reconstructions: New Perspectives on Postbellum America (2006) essays by 8 scholars [www.amazon.com/gp/reader/0195175956 excerpt and text search]
• [books.google.com/books?id=8ZKybV1mPbcC&pg=PP1&dq=An+uncommon+time:+the+Civil+War+and+the+northern+home+front&cd=1#v=onepage&q&f=false An uncommon time: the Civil War and the northern home front]. — Fordham University Press, 2002.
• Donald, David H. et al. Civil War and Reconstruction (2001), standard textbook
• Du Bois, W.E.B. Black Reconstruction in America 1860—1880 (1935), Counterpoint to Dunning School explores the economics and politics of the era from Marxist perspective
• Du Bois, W.E.B. "Reconstruction and its Benefits, " American Historical Review, 15 (July, 1910), 781—99 [srufaculty.sru.edu/m.matambanadzo/readings/reconstruction_and_its_benefits.pdf online edition]
• Dunning, William Archibald. Reconstruction: Political & Economic, 1865—1877 (1905). Influential summary of Dunning School; blames Carpetbaggers for failure of Reconstruction. [books.google.com/books?hl=en&lr=&id=XgIOAAAAIAAJ&oi=fnd&pg=PR13&dq=Dunning,+William+Archibald.+%27%27Reconstruction:+Political+%26+&ots=hfgL3IVGbC&sig=hJEGx4hCEmMeJr0FqSVkvr9ECPg online edition]
• Etcheson, Nicole. "Reconstruction and the Making of a Free-Labor South, " Reviews in American History, Volume 37, Number 2, June 2009 in Project MUSE
• Fitzgerald, Michael W. Splendid Failure: Postwar Reconstruction in the American South (2007), 224pp; [www.amazon.com/gp/reader/1566637341 excerpt and text search]
• Guelzo Allen C. [books.google.com/books?id=MOFHPTQYqzgC&printsec=frontcover&dq=abraham+lincoln+the+emancipation+proclamation&cd=2#v=onepage&q=abraham%20lincoln%20the%20emancipation%20proclamation&f=false Lincoln's Emancipation Proclamation: The End of Slavery in America]. — New York: Simon & Shuster Paperbacks, 2004.
• Walter Lynwood Fleming [www.blackmask.com/books11c/sequelapdex.htm The Sequel of Appomattox, A Chronicle of the Reunion of the States(1918)]. From Dunning School. [www.historians.org/info/AHA_History/jhfranklin.htm]
• Fleming, Walter L. Civil War and Reconstruction in Alabama 1905. the most detailed study; Dunning School [books.google.com/books?id=k59scrAh_LQC&dq=reconstruction+%22conservative+party%22&lr=&as_drrb_is=q&as_minm_is=0&as_miny_is=&as_maxm_is=0&as_maxy_is=&as_brr=0&source=gbs_navlinks_s full text online]
• Foner, Eric and Mahoney, Olivia. America’s Reconstruction: People and Politics After the Civil War. ISBN 0-8071-2234-3, short well-illustrated survey
• Foner, Eric. Reconstruction: America’s Unfinished Revolution, 1863—1877 (1988) ISBN 0-06-015851-4. Pulitzer-prize winning history and most detailed synthesis of original and previous scholarship.
• Foner, Eric. Forever Free: The Story of Emancipation and Reconstruction. 2005. 268 pp.
• Ford, Lacy K., ed. A Companion to the Civil War and Reconstruction. Blackwell, 2005. 518 pp.
• Franklin, John Hope. Reconstruction after the Civil War (1961), 280 pages. ISBN 0-226-26079-8. By a leading black historian
• Harris, William C. With Charity for All: Lincoln and the Restoration of the Union (1997) portrays Lincoln as opponent of Radicals.
• Henry, Robert Selph. The Story of Reconstruction (1938), popular
• [books.google.com/books?id=ZaB5NiiIKMcC&printsec=frontcover&dq=abraham+lincoln+the+emancipation+proclamation&cd=3#v=onepage&q=abraham%20lincoln%20the%20emancipation%20proclamation&f=false The Emancipation Proclamation: three views (social, political, iconographic)]. — Louisiana State University Press, 2006.
• Jenkins, Wilbert L. Climbing up to Glory: A Short History of African Americans during the Civil War and Reconstruction. (2002). 285 pp.
• Litwack, Leon. Been in the Storm So Long (1979). Pulitzer Prize; social history of the freedmen
• McPherson, James and James Hogue. Ordeal By Fire: The Civil War and Reconstruction (2009)
• Milton, George Fort. The Age of Hate: Andrew Johnson and the Radicals. (1930). [www.questia.com/PM.qst?a=o&d=14804076 online edition]; from Dunning School
• McCarthy Charles Hallan. [books.google.com/books?id=BkAOAAAAIAAJ Lincoln's plan of reconstruction]. — New York: McClure, Philips, & Company, 1901.
• Perman, Michael. Emancipation and Reconstruction (2003). 144 pp.
• Peterson Merrill D. [books.google.com/books?id=D_FjY_ARcGoC Lincoln in American Memory]. — New York: Oxford University Press, 1994.
• Randall, J. G. The Civil War and Reconstruction (1953). Long the standard survey, with elaborate bibliography
• Rhodes, James G. History of the United States from the Compromise of 1850 to the McKinley-Bryan Campaign of 1896. Volume: 6. (1920). 1865-72; Volume: 7. (1920). 1872-77; Highly detailed narrative by Pulitzer prize winner; argues was a political disaster because it violated the rights of white Southerners. [www.questia.com/PM.qst?a=o&d=24644891 vol 6 1865—1872 online]; [www.questia.com/PM.qst?a=o&d=94138962 vol 7 online] [books.google.com/books?id=sJCsjJGGGkEC vol 6 online at Google.books] [books.google.com/books?id=2H0sAAAAMAAJ vol 7 in Google.books]
• Richardson, Heather Cox. West from Appomattox: The Reconstruction of America after the Civil War (2007)
• Simpson, Brooks D. The Reconstruction Presidents (2009)
• Stalcup, Brenda. ed. Reconstruction: Opposing Viewpoints (Greenhaven Press: 1995). Uses primary documents to present opposing viewpoints.
• Stampp, Kenneth M. The Era of Reconstruction, 1865—1877 (1967); short survey; rejects Dunning School analysis.
• Stampp, Kenneth M. and Leon M. Litwack, eds. Reconstruction: An Anthology of Revisionist Writings, " (1969), essays by scholars
• Summers, Mark Wahlgren. A Dangerous Stir: Fear, Paranoia, and the Making of Reconstruction (2009) [www.amazon.com/Dangerous-Stir-Paranoia-Reconstruction-America/dp/0807833045/ excerpt and text search]
• Trefousse, Hans L. Historical Dictionary of Reconstruction Greenwood (1991), 250 entries
• [books.google.com/books?id=7svFnyOLknUC&pg=PP1&dq=The+Library+of+Congress+Civil+War+Desk+Reference&cd=1#v=onepage&q&f=false The Library of Congress Civil War Desk Reference]. — New York: Simon & Shuster Paperbacks, 2002.
• Woodward C. Vann. [books.google.com/books?id=azoAk_r9cP8C&printsec=frontcover&dq=compromise+of+1877&cd=1#v=onepage&q&f=false Reunion and reaction: the compromise of 1877 and the end of reconstruction]. — Oxford University Press, 1966.
• American Annual Cyclopedia…1868 (1869), [books.google.com/books?id=maIoAAAAYAAJ&dq=ulysses+intitle:cyclopedia&lr=&as_drrb_is=b&as_minm_is=0&as_miny_is=1869&as_maxm_is=0&as_maxy_is=1873&as_brr=0&source=gbs_navlinks_s online], highly detailed compendium of facts and primary sources
• American Annual Cyclopedia…for 1869 (1870), large compendium of facts, thorough national coverage; includes also many primary documents [books.google.com/books?id=ZyMVAAAAYAAJ&dq=1866+intitle:annual+intitle:cyclopedia&lr=&as_drrb_is=b&as_minm_is=0&as_miny_is=&as_maxm_is=0&as_maxy_is=1870&as_brr=0&source=gbs_navlinks_s online edition]
• [books.google.com/books?id=LJ4YAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=intitle:annual+intitle:cyclopedia&lr=&as_drrb_is=b&as_minm_is=0&as_miny_is=1865&as_maxm_is=0&as_maxy_is=1877&as_brr=3&source=gbs_book_similarbooks Appleton’s Annual Cyclopedia…for 1870] (1871)
• [books.google.com/books?id=Jp8YAAAAIAAJ&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0#v=onepage&q=&f=false American Annual Cyclopedia…for 1872] (1873)
• Appleton’s Annual Cyclopedia…for 1873 (1879) [books.google.com/books?id=c6QoAAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=intitle:american+intitle:cyclopedia&lr=&as_drrb_is=b&as_minm_is=0&as_miny_is=1879&as_maxm_is=0&as_maxy_is=1879&as_brr=0&cd=2#v=onepage&q=&f=false online edition]
• [books.google.com/books?id=2WcMAAAAYAAJ&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 Appleton’s Annual Cyclopedia…for 1875] (1877)
• Appleton’s Annual Cyclopedia …for 1876 (1885) [books.google.com/books?id=r6MYAAAAIAAJ&source=gbs_navlinks_s online edition]
• [books.google.com/books?id=Do4EAAAAYAAJ&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0#v=onepage&q=&f=false Appleton’s Annual Cyclopedia…for 1877] (1878)
• Barnes, William H., ed.,[www.hti.umich.edu/cgi/t/text/text-idx?sid=70e7f9526905ba30&idno=ABZ4229.0001.001&view=header&c=moa History of the Thirty-ninth Congress of the United States. (1868)] summary of Congressional activity.
• Berlin, Ira, ed. Freedom: A Documentary History of Emancipation, 1861—1867 (1982), 970 pp of archival documents; also Free at Last: A Documentary History of Slavery, Freedom, and the Civil War ed by Ira Berlin, Barbara J. Fields, and Steven F. Miller (1993)
• Blaine, James.Twenty Years of Congress: From Lincoln to Garfield. With a review of the events which led to the political revolution of 1860 (1886). By Republican Congressional leader [books.google.com/books?id=CBLOAAAAMAAJ vol 2 online]
• Fleming, Walter L. Documentary History of Reconstruction: Political, Military, Social, Religious, Educational, and Industrial 2 vol (1906). Presents a broad collection of primary sources; vol 1 on national politics; vol 2 on states [books.google.com/books?id=1OoLAAAAIAAJ&dq vol 2 online]
• Ford, Lacy K., ed. A Companion to the Civil War and Reconstruction. (2005). 518 pp
• [docsouth.unc.edu/holden/holden.html Memoirs of W. W. Holden (1911)], North Carolina Scalawag governor
• Hyman, Harold M., ed. The Radical Republicans and Reconstruction, 1861—1870. (1967), collection of long political speeches and pamphlets.
• Lynch, John R. The Facts of Reconstruction. (New York: 1913)[www.gutenberg.org/files/16158/16158-h/16158-h.htm Full text online] One of first black congressmen during Reconstruction.
• Edward McPherson, [books.google.com/books?vid=LCCN04007498&id=kaG2Am68tuAC&pg=PP3&dq=mcpherson+period+of+reconstruction The Political History of the United States of America During the Period of Reconstruction (1875)], large collection of speeches and primary documents, 1865—1870, complete text online. [The copyright has expired.]
• Palmer, Beverly Wilson and Holly Byers Ochoa, eds. The Selected Papers of Thaddeus Stevens 2 vol (1998), 900pp; his speeches plus and letters to and from Stevens
• Palmer, Beverly Wilson, ed. The Selected Letters of Charles Sumner 2 vol (1990); vol 2 covers 1859—1874
• Pike, James Shepherd [www.hti.umich.edu/cgi/t/text/text-idx?c=moa;idno=AFK4119.0001.001 The prostrate state: South Carolina under negro government (1874)]
• Reid, Whitelaw [www.hti.umich.edu/cgi/t/text/text-idx?c=moa;idno=AFJ8942.0001.001 After the war: a southern tour, May 1, 1865 to May 1, 1866. (1866)] by Republican editor
• Sumner, Charles [cdl.library.cornell.edu/cgi-bin/moa/moa-cgi?notisid=ABK2934-0012-69 «Our Domestic Relations: or, How to Treat the Rebel States» Atlantic Monthly September 1863], early abolitionist manifesto
• [www.hti.umich.edu/m/moajrnl/browse.journals/debo.html?sid=4214fd5d270a6573025ab1d49d8151fa DeBow’s Review] major Southern conservative magazine; stress on business, economics and statistics
• [blackhistory.harpweek.com/ Harper’s Weekly] leading New York news magazine; pro-Radical
• [www.thomasnast.com/TheCartoons/NastCartoons.htm Nast, Thomas. magazine cartoons] pro-Radical editorial cartoons
• [www.gilderlehrman.org/teachers/module11/mod_primary.html Primary sources from Gilder-Lehrman collection]
• The New York Times daily edition online through ProQuest at academic libraries

Отрывок, характеризующий Реконструкция Юга

– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.