Русская религиозная философия

Ру́сская религио́зная филосо́фия — направление в истории русской философии XIX—XX веков, возникшее на волне православного духовного возрождения второй половины XVIII века и получившее, в дальнейшем, широкое распространение среди крупнейших философов Российской империи и русского зарубежья. Русская религиозная философия угасла как традиция в конце XX века с уходом из жизни крупнейших её представителей из числа философов русского зарубежья, а также таких мыслителей как А. Ф. Лосев, С. С. Аверинцев, А. В. Мень, проживавших в СССР.

Интерес к возрождению традиции русской религиозной философии возник у многих философов в России после распада СССР, в частности, идеи русской религиозной философии были переосмыслены в трудах С. С. Хоружего.

История

Предпосылки возникновения

Важнейшей предпосылкой появления русской религиозной философии стала православная полемическая литература XVI—XVII веков: в полемике с иезуитами русское православное духовенство создало богатое религиозно-философское наследие, заложившее основу для религиозной философии. Православные образовательные центры XVI—XVII веков в Остроге, Киеве, Смоленске, Москве и других городах подготовили почву для появления философской православной мысли, получившей своё первое воплощение в трудах видных духовных деятелей XVIII века, в частности, в кружке Григория Сковороды, а также среди московских мартинистов, распространявших западноевропейскую протестантскую литературу. Н. Полторацкий писал об истоках русской религиозной философии: «Русская религиозная мысль существовала и в допетровской России, - своё главное назначение она видела в обосновании идеи русского православного царства, - и было бы неправильно, как это неоднократно делал Бердяев, говорить о ней, как о явлении малозначительном. В этом проф. Карташев (коллективный сборник статей "Православие в жизни") несомненно прав. И все же верно, что русская философская мысль, не пройдя через период, соответствующий западноевропейскому средневековью с его схоластикой, по-настоящему оформилась только в петровской, петербургской России, Произошло это после того, как в XVIII веке в России жил и творил провозвестник русской религиозной философии Сковорода, и после того, как в XIX веке Россия на зов Петра откликнулась грандиозным явлением русской культуры и русского самосознания - Пушкиным».^[1]

Недовольство секуляризацией церкви среди дворян, а также тесное знакомство с пиетистами, привело к возникновению в России широкого интереса к возрождению духовности в русской религиозной жизни. Результатом этого возрождения стал уникальный по своей природе синтез православной религиозности с западноевропейской мистической литературой XVI—XVIII веков, в частности, с трудами таких протестантских деятелей как Иоганн Арндт, Себастьян Франк, Якоб Бёме, Иоганн Гихтель, Кристоф Этингер, Франц фон Баадер, Луи де Сен Мартен, Юнг Штиллинг и др. Наиболее яркие и интересные воплощения этот религиозно-философский синтез получил в трудах Григория Сковороды, Ивана Лопухина, Александра Радищева, Николая Новикова, Семёна Гамалеи, Александра Лабзина. Их авторские труды о церковной жизни и христианской духовности, а также многочисленные переводы западноевропейской «душеполезной литературы» заложили основу для зарождения «соборной философии» XIX—XX веков.

Русская религиозная философия в Российской империи

Расцвет русской религиозной философии был связан с подъёмом славянофильских настроений после победы России в Отечественной войне 1812 года. Успех русской армии в войне против французской коалиции сплотил общество вокруг ценностей славянства, получивших высшее выражение в идее «соборности», объединившей народ в трудную минуту перед лицом опасности. Наиболее полно концепция соборности и жертвенности русского народа была раскрыта в трудах славянофила А. С. Хомякова.

И. В. Киреевский видел в зарождении русской религиозной философии выражение гармонии государственной и народной жизни в России. Он писал:

Всё, что препятствует правильному и полному развитию Православия, всё то препятствует развитию и благоденствию народа русского, всё, что даёт ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, всё то искажает душу России и убивает её здоровье нравственное, гражданское и политическое. Поэтому, чем более будут проникаться духом православия государственность России и её правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее народ и тем крепче его правительство и, вместе, тем оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное возможно только в духе народных убеждений.

К началу XX-го столетия русская религиозная философия состоялась как самостоятельный философский феномен, далеко не всегда получавший одобрительный отклик со стороны православной церкви. Большое влияние на русскую религиозную философию в XX-ом веке оказала «философия всеединства» В. С. Соловьева, тяготевшего к экуменизму и обращавшегося к широким пластам западноевропейской религиозной литературы.

Апогеем русской религиозной философии в Российской империи стало творчество Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, получившее мировое признание не только как литературное, но и как религиозно-философское достояние.

Русская религиозная философия в эмиграции

Среди крупнейших русских религиозных философов в эмиграции были такие мыслители как Н. Бердяев, С. Булгаков, Л. Карсавин, С. Франк.

Русская религиозная философия в подполье СССР

Хотя развитие русской религиозной философии в СССР строго пресекалось, тем не менее, в подполье сохранялась деятельность религиозных кружков, а среди русских философов, ставших советскими гражданами, были некоторые крупные религиозные мыслители, в частности, Павел Флоренский и А. Ф. Лосев.

Важнейшие представители

Напишите отзыв о статье "Русская религиозная философия"

Примечания

↑ [www.spasi.ru/biblt/polt1.htm Полторацкий Н. Русская религиозная философия]

Литература

Левицкий С. А. Русская религиозно-философская мысль XX в. Питтсбург, 1975
Лаут, Рейнхард. Философия Достоевского в систематическом изложении = Die Philosophie Dostojewskis in systematischer Darstellung / Под ред. А. В. Гулыги; Пер. с нем. И. С. Андреевой. — М.: Республика, 1996. — 447 с. — ISBN 5-250-02608-7.

Отрывок, характеризующий Русская религиозная философия

В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.

[1] [www.spasi.ru/biblt/polt1.htm Полторацкий Н. Русская религиозная философия]

[1]