Сагара Саносукэ

Сагара Саносукэ
相楽 左之助
Сагара Саносукэ, персонаж, созданный Нобухиро Вацуки
Произведение	«Rurouni Kenshin»
Появление	Манга: 5-я глава Аниме: 4-я серия
Сэйю	Юдзи Уэда Юрико Футидзаки (ребёнок) Томокадзу Сэки (drama CD)
Информация
Возраст	19 лет
Дата рождения	февраль 1860
Род занятий	кулачный боец
Родственники	Семья Хигасидани (отец, младшие сестра и брат)

Сагара Сано́сукэ (яп. 相楽 左之助, ромадзи: Sagara Sanosuke, в русском переводе аниме Саноцуки или Саносуки Сагара) — вымышленный персонаж, один из главных героев манги и аниме-сериала «Rurouni Kenshin» («Самурай Икс»), придуманный и нарисованный мангакой Нобухиро Вацуки. Вацуки, будучи фанатом Синсэнгуми, отряда сёгунской военной полиции, создал этого персонажа на основе реально существовавшего капитана Синсэнгуми по имени Харада Саносукэ.

Действие манги и аниме происходит в Японии периода бакумацу и последующей реставрации Мэйдзи. Согласно сюжету, Сагара Саносукэ — бывший член Сэкихотая, отряда политических экстремистов, уничтоженного правительством Мэйдзи после прихода империалистов к власти. После того, как Сэкихотай прекращает существование, Саносукэ, обозлённый роспуском отряда и казнью его командира, становится наёмным кулачным бойцом, чтобы усмирить свой гнев дракой. В начале манги он сталкивается с бродячим воином Химурой Кэнсином, который легко побеждает его, убеждая прекратить полукриминальное существование и бескорыстно защищать людей. После этой встречи Саносукэ становится лучшим другом Кэнсина и его напарником в большей части битв.

Среди читателей манги Саносукэ был довольно популярен и во всех без исключения рейтингах персонажей, подсчитываемых журналом «Shonen Jump», занимал второе место, проигрывая только Кэнсину, а кроме того, занял пятое место в опросе, призванном выявить лучшего оппонента Кэнсина. Критики и обозреватели отзывались о Саносукэ весьма положительно, отмечая, что по мере развития сюжета он становится всё более надёжным и заслуживающим доверия человеком. Саносукэ появляется во многих произведениях, относящихся к серии «Rurouni Kenshin», включая анимационный фильм «Rurouni Kenshin: Ishin Shishi e no Requiem», OVA под названием «Rurouni Kenshin: Seisou Hen» и все видеоигры. Кроме того, существуют разнообразные коллекционные предметы, изображающие Саносукэ, такие как брелоки для ключей, налобные повязки и мягкие игрушки.

История создания

В отличие от остальных главных персонажей, Саносукэ был придуман сравнительно поздно, одним из последних. По замыслу Вацуки, Саносукэ должен был стать лучшим другом Кэнсина, способным выводить того из уныния и не давать слишком сильно погружаться в печаль любыми средствами, вплоть до удара по лицу. Несмотря на то, что Саносукэ был одним из основных персонажей, Вацуки ощущал, что реализовал потенциал этого героя не полностью, и считал, что мог бы получить интересный результат, если бы сделал его главным героем вместо Кэнсина.

В отношении внешнего вида прототипом Саносукэ послужил главный герой манги «Arabian Majin Bokentan Lamp Lamp» авторства Такэси Обаты, у которого Вацуки какое-то время работал ассистентом. Вацуки создавал своего персонажа с разрешения Обаты, делая наброски, прибавляя и убирая заимствованные детали облика. Особого внимания создателя удостоились колючие волосы Саносукэ: Вацуки замечал, что столь необычных элементов внешности ему рисовать ещё не доводилось. Кроме того, моделью для внешности Саносукэ послужило описание участника Синсэнгуми Харады Саносукэ, сделанное Рётаро Сибой, автором, писавшим на исторические темы.

В расширенном издании манги (т. н. «кандзэнбан»), выпущенном в Японии в июле 2006 года, содержалась одиночная страничка, на которой Вацуки представил своего персонажа в несколько изменённом виде. Чтобы подчеркнуть ненависть Саносукэ к правительству Мэйдзи, автор нарисовал иероглиф «злой» (яп. 惡 аку) прямо на теле персонажа, как татуировку; в оригинале манги этот иероглиф помещался на одежде Саносукэ, на спине его куртки. Помимо этого, на рисунке Вацуки вооружил своего героя одати, очень длинным мечом, превышавшим по длине даже изначальное оружие Саносукэ, дзамбато. В завершение, персонаж получил одежду с нашитыми пластинками брони, что сделало его более похожим на воина.

Описание персонажа

Прошлое

Упоминания о прошлом Саносукэ встречаются на протяжении всего повествования в форме диалогов и воспоминаний персонажей, а в конце третьей части манги имеются несколько глав, посвящённых рассказу о семье Саносукэ. Согласно сюжету, за десять лет до начала событий, описываемых в манге, крестьянский мальчик Саносукэ ушёл из дома и присоединился к Сэкихотаю. Восхищаясь командиром отряда, Сагарой Содзо, Саносукэ взял себе его фамилию (до реставрации Мэйдзи ни одно сословие в Японии, за исключением самураев, не имело фамилий). Участники Сэкихотая от имени правительства Мэйдзи обещали населению снижение налогов, однако пришедшие к власти империалисты столкнулись с финансовыми трудностями и оказались не в состоянии выполнить обещания. Членов Сэкихотая обвинили в мошенничестве, и многие из них, включая Сагару Содзо, были казнены. Саносукэ остался в живых и, терзаемый ненавистью к империалистам и виной за то, что не сумел защитить своего командира, стал наёмным кулачным бойцом в Токио, со временем приобретя репутацию одного из сильнейших в городе.

Характер

В знак своей ненависти к правительству Мэйдзи Саносукэ носит куртку с иероглифом «злой» на спине. Этот иероглиф показывает, что его верность уничтоженному империалистами Сэкихотаю не угасла, и служит напоминанием о том, что он будет защищать невинных обманутых людей, чтобы никому больше не довелось испытать страданий, пережитых им самим. По ходу сюжета образ мыслей Саносукэ оказывает влияние на других персонажей, которые размещают тот же знак на своей одежде. Так поступает, например, Хигасидани Ота, младший брат Саносукэ, и Мёдзин Яхико, один из его друзей.

Несмотря на глубокую ненависть к империалистам, Саносукэ становится лучшим другом Кэнсина, считая его мягким и добрым человеком. Саносукэ сравнивает Кэнсина с командиром Сагарой и находит между ними большое сходство. Кэнсин, в свою очередь, неоднократно утверждает, что Саносукэ — самый надёжный из его друзей, всегда готовый прийти на помощь. Поскольку Саносукэ под влиянием Кэнсина оставляет свои прежние занятия и прекращает участвовать в драках за плату, у него обычно не бывает денег, и он часто просит остальных заплатить за него, хотя никогда не возвращает долгов. Из-за постоянной нехватки средств Саносукэ оказывается должен большую сумму хозяйке одного из токийских ресторанов; эта повторяющаяся на протяжении всего повествования тема служит источником комических ситуаций. Саносукэ устанавливает дружеские отношения со многими другими героями, в особенности с Такани Мэгуми, женщиной-врачом. В ходе своих приключений Саносукэ нередко получает серьёзные травмы, которые обычно и лечит Мэгуми, предупреждая Саносукэ об опасности новых драк. Тот, однако, не внимает её советам, и каждое новое повреждение вынуждает его снова просить о лечении.

Саносукэ любит подраться, чтобы сбросить напряжение, и ищет противников посильнее, чтобы в сражении проверить собственную мощь. На протяжении повествования Саносукэ выказывает глубокое уважение нескольким своим оппонентам, признавая их заслуги независимо от стороны, на которой они стоят. Одним из наиболее уважаемых противников и одновременно злейших недругов Саносукэ считает бывшего участника Синсэнгуми Сайто Хадзимэ. Сам Сайто относится к этому соперничеству с видимым безразличием, тогда как Саносукэ, проиграв несколько драк, рассматривает Сайто как человека, которого нужно превзойти, чтобы стать по-настоящему сильным.

Способности

В начале манги Саносукэ использует в бою огромный меч дзамбато, из-за чего получает прозвище Дзандза (яп. 斬左, дзан-бато но Са-носукэ). Меч не имеет заточенного лезвия, так что Саносукэ сокрушает врагов, пользуясь исключительно размерами и массой меча. После поражения, нанесённого ему Кэнсином, Саносукэ перестаёт надеяться на дзамбато и начинает сражаться со своими оппонентами врукопашную. Несмотря на отсутствие оружия, он является самым сильным союзником Кэнсина, так как обладает нечеловеческой силой и закалкой в бесчисленных драках, в которых он принимал участие с десяти лет. Позже Саносукэ становится ещё сильнее, овладевая кулачной техникой под названием Фута́э но Кивами́ (яп. 二重の極み, «Двухслойный предел»), которой его обучает буддийский монах-отступник Юкюдзан Андзи. Суть этой техники состоит в двух очень быстрых последовательных ударах, выполняемых любой частью тела: первый удар нейтрализует сопротивление материала, а второй полностью разрушает его, пока сопротивление не восстановилось. Вначале Саносукэ обучается выполнять Футаэ но Кивами только правой рукой, но из-за слишком частого использования этой техники начинает испытывать её крайне негативное влияние на кости и мышцы руки, что сильно мешает ему в драках. Позже Саносукэ находит способ уменьшить травмы, обнаруживая, что два удара можно выполнять обеими руками по очереди.

Краткий обзор сюжета

В начале манги Саносукэ соглашается на предложение своих нанимателей об убийстве Кэнсина, однако после того, как кажущийся безобидным бродячий воин побеждает его, Саносукэ становится одним из союзников Кэнсина и принимает его философию, заключающуюся в защите слабых и нуждающихся. Саносукэ помогает Кэнсину в борьбе с Сисио Макото, опасным заговорщиком, пытающимся свергнуть действующее правительство и завоевать Японию. Саносукэ побеждает монаха Андзи, научившего его технике Футаэ но Кивами и являющегося одним из сильнейших людей Сисио. Несколько месяцев спустя один из врагов Кэнсина по имени Юкисиро Эниси мастерски инсценирует смерть любимой женщины Кэнсина, Камии Каору. Саносукэ, видя безутешного Кэнсина и разочаровавшись в его силе духа, в ярости покидает Токио и после недолгих странствий оказывается в своём родном городке. Там он встречает свою семью и проучивает правительственного чиновника, угрожавшего его родным — избивает его. Вернувшись в Токио, он принимает участие в спасении Каору, а вскоре после этого бежит из страны и начинает путешествие по миру, чтобы избежать ареста за нападение на должностное лицо.

Упоминания в других произведениях

В анимационном фильме «Rurouni Kenshin: Ishin Shishi e no Requiem» Саносукэ помогает Кэнсину остановить мстительного самурая Такими Сигурэ, задумавшего свергнуть правительство Мэйдзи. Саносукэ также появляется в одной из OVA, принадлежащих серии, «Rurouni Kenshin: Seisou Hen». В ней он имеет более реалистичный внешний вид и более эмоциональную натуру, чем в манге и аниме. По сюжету OVA, Саносукэ обнаруживает тяжело раненного Кэнсина во время своих путешествий по континентальной части Азии и устраивает его возвращение в Токио, заявляя при этом, что видит Кэнсина в последний раз. Кроме того, за Саносукэ можно играть во всех видеоиграх по серии «Rurouni Kenshin», включая Jump Super Stars и Jump Ultimate Stars, где есть два варианта этого персонажа: обычный боец и мечник, использующий дзамбато.

Реакция критиков

Несколько интернет-порталов, посвящённых манге, аниме, видеоиграм и другой подобной продукции, опубликовали рецензии, содержавшие критику персонажа. Обозревательница от сайта SciFi.com, принадлежащего американскому каналу Sci Fi, отметила, что многие ситуации, в которые по ходу действия попадает Саносукэ, служат хорошим источником юмора и комизма, но в то же время Саносукэ изображён как трагический персонаж, который испытывает чувство вины и бессилия, будучи не в силах примириться со своим прошлым. Эту трагедию отмечал и критик от Anime News Network, одобрительно высказывавшийся о ней как об инструменте повествования для создания мотивов, побуждающих героя к действию. Обозревательница от сайта Mania.com похвально отзывалась о развитии характера Саносукэ на протяжении повествования и его превращении из врага в одного из самых преданных друзей Кэнсина. Негативные отзывы в основном касались внешнего вида и способностей героя: один из критиков счёл, что Саносукэ со своей необычайной силой и способностью держать удар похож скорее на персонажа видеоигры, не имеющей никакого отношения к реальности, а другой рецензент неодобрительно отозвался о «мультяшной» внешности персонажа, которая впоследствии помешала аниматорам, работавшим над OVA, создать новый, более реалистичный облик героя.

Своё мнение о персонаже высказали и актёры, озвучивавшие его в аниме. Так, Юдзи Уэда, японский сэйю, заметил, что ему было очень сложно озвучивать Саносукэ во второй OVA, так как в ней его персонаж стал значительно старше, а сам Уэда на тот момент уже давно не работал с ролью этого героя. Актёр также заявил, что хотел бы видеть в OVA больше драк с участием Саносукэ, но в конечном итоге был доволен тем, что его персонаж изменился и повзрослел. Лекс Ланг (англ. Lex Lang), озвучивавший Саносукэ в американской версии аниме, в одном из интервью сказал, что первоначально воспринимал своего героя как очень злого и мстительного, но по мере развития сюжета это впечатление изменилось, поскольку Саносукэ, приняв своё прошлое, стал более мирным и дружелюбным. Кроме того, Ланг заметил, что ему показалась очень смешной и забавной сцена из 22-й серии аниме, в которой у Саносукэ внезапно обнаруживается страх перед «железными демонами» — поездами.

Отрывок, характеризующий Сагара Саносукэ

«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…