Кунтар, Самир

Самир Кунтар

араб. سمير القنطار‎

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Самир Кунтар (араб. سمير القنطار‎; 20 июля 1962, Аабей, Ливан — 19 декабря 2015, Кунейтра, Сирия) — ливанский друз, член леворадикальной военизированной организации Народный фронт освобождения Палестины (НФОП), признанной террористической организацией в США, Канаде, ЕС, Великобритании и Израиле.

Ранние годы

Родился в состоятельной друзской ливанской семье. В возрасте 13 лет он, сочувствуя положению палестинских беженцев, присоединился к НФОП. По его словам, он получал удовольствие от упражнений в стрельбе из автомата «Калашникова» в ходе ежедневных тренировок в лагере НФО. В 14 лет он бросил школу. В 1978 году пытался с группой боевиков пробраться в Израиль через Иорданию с целью захвата автобуса с заложниками для обмена их на боевиков, заключенных в израильские тюрьмы, но был пойман иорданскими службами безопасности и провел в иорданской тюрьме 11 месяцев.

Теракт

22 апреля 1979 года Кунтар (которому тогда было 16 лет и 9 месяцев) и ещё трое боевиков под его командованием, приплыли из Ливана на резиновой моторной лодке и высадились возле израильского города Нагарии с заданием захватить заложников. Первым был убит полицейский, чью машину они обстреляли. После этого, согласно показаниям Кунтара в суде 6 января 1980, он с другим террористом зашел в дом и позвонили в дверь. Женщина, к которой его подчиненный ошибочно обратился по-арабски через интерком, дверь им не открыла. По версии Кунтара в британской газете «Гардиан», жильцы вызвали полицию, и именно на этот вызов приехал полицейский, который был убит. «Кунтар даже хвастал, что только он выпустил 30 пуль».

Затем они ворвались в квартиру семьи Харан в соседнем доме. Дани Харан успел помочь укрывшейся в их квартире соседке и его жене Смадар спрятаться на антресоли в спальне вместе с двухлетней Яэль, но в этот момент террористы взломали дверь и ворвались в дом, стреляя из автоматам по подозрительным для них местам. Боясь, что Яэль вскрикнет и обнаружит их укрытие, Смадар зажала ей рот рукой. В результате, Яэль задохнулась, а террористам удалось захватить «только» самого Дани и четырехлетнюю Эйнат. По словам Кунтара, он решил, что если они возьмут девочку с собой, то это поможет гарантировать им жизнь.

Внешние изображения
	[www.laad.btl.gov.il/View_files/Nofel_Pic/037959/M_NP_037959_10.jpg] [www.laad.btl.gov.il/show_item.asp?itemId=37959&levelId=28553&itemType=10&template=3 יעל הרן ז"ל (Yael Haran) 31/1/1977 - 22/4/1979]
	[www.laad.btl.gov.il/View_files/Nofel_Pic/037958/M_NP_037958_10.jpg] [www.laad.btl.gov.il/show_item.asp?itemId=37959&levelId=28553&itemType=10&template=3 עינת הרן ז"ל (Einat Haran) 3/1/1975 - 22/4/1979]

По версии «Гардиан», до этого они ворвались ещё в одну из квартир. Там один из террористов был застрелен её жильцом. Боевики убили этого человека, бросив гранату в комнату где он находился.

Дани Харан и его дочь Эйнат были приведены Кунтаром и его сообщниками на берег моря. На берегу между израильскими полицейскими и палестинскими боевиками завязалась перестрелка. По показаниям свидетелей в суде и данным назначенной судом судебно-медицинской экспертизы, Кунтар, обнаружив, что лодка повреждена от выстрелов и уплыть они не могут, застрелил Дани Харана и бросил его тело в море на глазах дочери, а затем убил её, разбив ей голову прикладом. В суде патологоанатом дал показания, что девочка была убита ударами тупого предмета по голове и частички её мозга были обнаружены на прикладе винтовки Кунтара.. Некоторые данные патологоанатомической экспертизы до сих пор частично засекречены и запрещены к публикации

В перестрелке Кунтара с полицией был убит ещё один полицейский. Двое из сообщников Кунтара были уничтожены, а он и Ахмед Абаррас были арестованы.

Суд

Суд был закрытым, и его материалы, включая показания Кунтара, были обнародованы лишь спустя 30 лет, уже после освобождения Кунтара. Газета Едиот Ахронот сообщает, что в 2008 году гриф секретно был снят со всех материалов дела, за исключением данных патологоанатомической экспертизы, кроме того, до сих пор засекречены показания одного из свидетелей по делу . Имя доктора, давшего показания, что девочка была убита ударом тупого предмета, так же не указывается в обнародованных в 2008 году материалах.

По словам Кунтара, он давал свои показания суду 90 минут на арабском языке. Кунтар назвал суд «цирком» отрицал обвинения в убийстве девочки. Согласно его версии на пляже между боевиками и израильскими полицейскими и солдатами началась сильная перестрелка и Дани Харан был ранен израильтянами. Что случилось с девочкой Кунтар по его словам он не помнит, так как потерял сознания от полученного ранения. По версии Кунтара, Харан не хотел оставлять девочку в доме, и несмотря на требования боевиков взял её с собой.

Хотя Кунтар утверждал, что никого не убивал, поскольку был ранен в перестрелке с полицией до того, как израильтяне погибли и потерял сознание, известно, что ранение Кунтара не было серьёзным, и после задержания он был в состоянии передвигаться самостоятельно (см. фото).

В судебном решении от 29 января 1980 года отмечено, что преступления Кунтара были «низшей точкой нравственного падения, беспрецедентным сатанинским деянием… с которым не сравнится в жестокости ни одно наказание, к которому можно приговорить подсудимого».
Суд счел доказанным, что Кунтар в упор расстрелял мужчину и убил ребенка, пробив ему череп несколькими ударами приклада. По итогам продолжавшихся три месяца заседаний суда, он был приговорён к пяти пожизненным заключениям плюс 47 лет лишения свободы.

Мать Элияху Шахара не дожила до приговора суда, её сердце не выдержало четырьмя днями раньше.

Заключение и обмен

Ахмед Абаррас, второй из оставшихся в живых боевиков, также приговорённый к пожизненному заключению за убийства, был освобожден из тюрьмы в рамках «сделки Джибриля» в 1985 году.

После вынесения приговора, Кунтар женился на арабке-гражданке Израиля и получил академическую степень по социологии в Открытом Университете Израиля. Темой его дипломной работы было «Противоречие между безопасностью и демократией в Израиле».

Ливанская террористическая организация и партия «Хезболла» на протяжении длительного времени пыталась обменять Кунтара на израильских пленных, захваченных в ходе её деятельности. «Хезболла» неоднократно заявляла, что освобождение Кунтара обязательно будет включено в сделку по обмену двух захваченных израильских солдат резервистов Эльдада Регева и Эхуда Гольдвассера на заключенных в израильских тюрьмах.

15 июля 2008 года президент Израиля Шимон Перес подписал помилование Кунтару. В письме, обращенном к Министру юстиции Даниелю Фридману, Перес написал:

«Я хочу подчеркнуть очевидное — мое решение это ни в коем случае не прощение подлых и гнусных поступков этого убийцы. Я не прощаю и не забываю».

16 июля 2008 года Кунтар и ещё четверо заключенных были освобождены и переданы представителям «Хезболлы» в обмен на тела двух израильских солдат.

Отношение к Кунтару в Израиле и арабских странах

В отличие от Израиля, где Кунтар считается террористом и детоубийцей, в арабских странах он считается «борцом за свободу палестинского народа» и примером для подражания. В этих странах широко распространена версия Кунтара, что в гибели девочки и его отца повинны израильтяне.

В 2004 году официальный орган ПА — газета «Аль-Хайат аль-Джадида» — опубликовала статью о Кунтаре, в которой он был назван «маяком для будущих поколений», «героем Палестины» и «достойным примером для подражания»

Руководство Палестинской автономии присвоило в 2006 году Кунтару звание почетного её гражданина

Согласно агентству MEMRI, после своего освобождения, в интервью ливанскому телеканалу Future TV, Кунтар в частности сказал:

• Кунтар: Если вы спрашиваете, убивал ли я израильтян — спасибо Аллаху, да.
• Вопрос: Включая детей?
• Кунтар: Нет. Я горжусь этим, и по воле Аллаха, у меня будет шанс убить ещё больше израильтян. Что касается детей, это другой вопрос…

В том же интервью он вновь обвинил в убийстве Эйнат израильских военных и утверждал, что их действия в Нахарии были такими же неэффективными, как в случае теракта на Прибрежном шоссе в 1978 году и бойни в средней школе в Маалоте в 1974 году, в ходе которых, по его словам, заложники также погибли по вине израильтян.

По следам торжеств, устроенных «Хезболла», в честь освобожденных боевиков, участие в которых приняла практически вся политическая элита Ливана, сайт newsru.co.il со ссылкой на официальное письмо катарского телеканала «Аль-Джазира», сообщил, что руководство канала признало, что освещение празднеств по случаю прибытия в Ливан осуждённого за детоубийство Кунтара было «неэтичным» и «нарушающим принятые нормы».

После возвращения в Ливан, Кунтар возглавил ливанский Комитет солидарности с Кубой.

В августе 2008 года глава правительства Израиля Эхуд Ольмерт подверг критике поведение председателя ПНА Махмуда Аббаса, встретившегося в Бейруте с Кунтаром после его освобождения.

В ноябре 2008 года президент Сирии Башар Асад лично вручил Кунтару «Знак почета».

Сообщения о смерти

29 июля 2015 года в израильских СМИ появились сообщения со ссылкой на сирийскую правозащитную организацию, штаб-квартира которой находится в Лондоне, о предполагаемой смерти Кунтара в результате авиаудара по группе боевиков в деревне сирийских друзов Аль-Хадер недалеко от границы с Израилем. В результате этой атаки погибли пять человек — двое боевиков «Хезболлы» и трое членов организации «Комитеты народного сопротивления». В дальнейшем сообщения о смерти Кунтара были опровергнуты.

19 декабря 2015 года Кунтар был убит в результате удара ракеты, выпущенной самолётом по дому в пригороде Дамаска, в котором он находился. Здание было полностью разрушено. «Хезболла» утверждает, что удар был нанесен израильским самолетом, однако ответственность за убийство взяла на себя Свободная армия Сирии.

См. также

• 1979 Nahariya attack  (англ.)

Ссылки

• [www.washtimes.com/world/20060807-111009-8857r.htm Plot to free terrorist may have led to fight] // «Washington Times», 08.08.2006.
• [www.frontpagemag.com/Articles/ReadArticle.asp?ID=10765 Israel’s Deadly Prisoner Deal] (сайт журнала «Front Page magazine»).
• [archive.is/20121205101842/www.washingtonpost.com/ac2/wp-dyn?pagename=article&node=&contentId=A2740-2003May17&notFound=true The murder, described by Smadar Haran — the only member of the Haran family who survived] (статья в «Washington Post» «The World Should Know What He Did to My Family»).
• [www.cnsnews.com/public/content/article.aspx?RsrcID=17776 Hizballah Wants Israel to Free Child-Killer] // «Cybercast News Service», 18.08.2006.
• [israelnationalnews.com/news.php3?id=110830 Prisoner Exchange reports].
• [www.cnsnews.com/ViewForeignBureaus.asp?Page=/ForeignBureaus/archive/200607/INT20060718b.html CNSNews.com].
• [news.bbc.co.uk/2/hi/middle_east/5340364.stm Nasrallah demands militant freed] // «BBC», 12.09.2006.
• [cursorinfo.co.il/novosti/2006/09/13/kuntar/ На повестке дня — освобождение убийцы семьи Харан].
• [www.mignews.co.il/news/society/world/160708_223654_28622.html Рассказ о том, кто такой Самир Кунтар]

Отрывок, характеризующий Кунтар, Самир

– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?