Сегаль, Моше Цви

Моше Цви Сегаль
משה צבי סגל
Род деятельности:	Религиозный и общественный деятель
Отец:	Авраам-Мордехай ха-Леви
Мать:	Геня-Лея Минкина
Дети:	Ишавам, Узит, Алигаль, Цафрира, Ромема, Амишар, Ядон

Моше Цви Сегаль (23 января 1904 — 25 сентября 1984) — раввин, любавический хасид, общественный деятель, активный участник и член руководства многих еврейских движений на Святой Земле.

Биография

Родился 23 января 1904 (6 швата 5664 года по еврейскому летосчислению) в Полтаве (Украина) в семье Авраама-Мордехая (сына Менахема) ха-Леви и Гени-Леи (дочери Нохума) Минкиной (имя Моше-Цви, по всей видимости, семейное у Минкиных: им же был назван двоюродный брат раввина Сегаля по матери — раввин Моше-Цви Минкин-Нерия, главный идеолог движения Бней Акива).

Учился в иешиве Мир. C 1922 года, после того, как иешива Мир переместилась в Польшу, учился в отделениях иешивы «Томхей Тмимим», которая в ходе гражданской войны в России оказались разбросанными по разным городам созданного, тем временем, СССР. Активно участвовал в направляемой шестым Любавическим Ребе, Ребе Ицхаком-Йосифом Шнеерсоном, деятельности любавических хасидов по укреплению духа российского еврейства. Параллельно, вёл активную полуподпольную и подпольную деятельность в рамках сионистской организации «Ховевей Цион».

В 1924 году с родителями отправился в Палестину. Работал каменотёсом. Учился в иешиве «Мерказ ха-Рав» и в педагогическом училище раввина Элиэзера-Меира Лифшица. Участвовал в сельскохозяйственных проектах в Галилее (в частности, в кибуце Кфар-Гилади).

Был членом первой ячейки движения «Бейтар» в Палестине. Учился в «Школе лидеров» этого движения. Во время визита в это учебное заведение основателя и главного идеолога движения, Зеэва Жаботинского, именно Сегалю было поручено выступить перед гостем с главным докладом. 15 августа 1929 года (9 ава 5689 года) он стал одним из организаторов и фактическим главой запрещённой британскими властями политической демонстрации в Иерусалиме. Со знаменем в руках он провел колонну демонстрантов от школы «Лемель» к Западной стене с остановкой на площади Цион, где произнес речь.

В том же году, во время беспорядков, приведших к жестоким столкновениям между арабским и еврейским населением, Сегаль участвовал в организации обороны Тель-Авива. На протяжении последующих двух лет занимался организацией эффективной еврейской самообороны в Галилее, а также популяризацией идеи поощрения «еврейского труда» и партийной деятельностью в рамках «Бейтара».

Провёл несколько дней под арестом за участие в демонстрации протеста во время визита в Палестину британского заместителя министра по делам колоний. Вскоре после этого, 21 сентября 1931 года (в Йом-Кипур 5691 года), в нарушение категорического запрета властей, протрубил в шофар у Западной стены по завершении молитвы. Был немедленно арестован и препровождён в полицейский участок. Освобождён только после личного вмешательства раввина Кука, который заявил, что не прервёт пост, пока Сегаль не будет освобождён.

Весной 1931 года вернулся в Иерусалим, где возглавил местное отделение «Бейтара». В том же году женился на дочери рава Шломо-Яакова Боровского, Рахели, и возглавил организацию охраны южных районов Иерусалима.

В 1932-37 годах занимался организацией боевых отрядов ревизионистов в Тель-Авиве. Организовал несколько некрупных «акций возмездия». В 1937 году вернулся в Иерусалим и основал организацию «Брит хашмонаим». В 1939 году подвергся аресту вместе с другими руководителями боевых групп ревизионистов.

В годы Второй мировой войны активно участвовал в организации деятельности сначала «Эцеля», а затем — «Лехи». Возглавил иерусалимское отделение «Лехи». Во время блокады Иерусалима в ходе Войны за независимость государства Израиль вошёл в совет обороны города.

В 1948-53 годах активно участвовал в деятельности религиозно-сионистского политического движения «Ха-поэль ха-мизрахи». В 1953 году присоединился к основателям поселения Кфар-Хабад. Занимался сельскохозяйственной деятельностью. Возглавил секретариат Кфар-Хабада. Стал одним из создателем молодёжного отделения «Объединения хасидов Хабада» (Цеирей агудат Хабад).

После Шестидневной войны Сегаль инициировал возобновление деятельности исторической хабадской синагоги Старого города — «Цемах Цедек». Возглавил совет жителей еврейского квартала Старого города, а также организацию «Аль хар ха-Шем», которая ставила своей целью возвращение Храмовой горы под еврейский контроль.

Скончался 25 сентября 1984 года (в Йом-Кипур 5746 года по еврейскому летосчислению). Похоронен на Масличной горе. Его именем названа площадь неподалеку от горы Сион.

У раввина Сегаля семеро детей. Всем им он дал оригинальные, собственного сочинения, имена: Ишавам, Узит, Алигаль, Цафрира, Ромема, Амишар, Ядон. Многие внуки раввина Сегаля также носят оригинальные имена, изобретенные их родителями.

Ссылки

• [www.tidhar.tourolib.org/tidhar/view/13/4250 Биография], в книге Давида Тидхара «Энциклопедия еврейских первопроходцев в Палестине и их детей», с. 4250  (иврит)
• Rabbi Moshe Segal, «The Shofar and the Wall» ([www.chabad.org/library/article_cdo/aid/2246/jewish/The-Shofar-and-the-Wall.htm Рабби Моше Сегаль, «Шофар и Стена»]), на сайте Chabad.org  (англ.)

Отрывок, характеризующий Сегаль, Моше Цви

«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»