Селянинов, Василий Алексеевич

Василий Алексеевич Селянинов
Дата рождения	около 1720
Дата смерти	после 1784
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Годы службы	1740-1784
Звание	корабельный мастер генерал-майорского ранга
В отставке	с 1784

Василий Алексеевич Селянинов (около 1720-после 1784) — русский кораблестроитель XVIII века, построил более 20 судов различного ранга и класса для Российского императорского флота, разработчик проекта «новоизобретённых кораблей», корабельный мастер бригадирского ранга, генерал-майор.

Биография

Селянинов Василий Алексеевич родился в начале XVIII века, около 1720 года. В 1740 году поступил на службу корабельным учеником. Первым судном, которое самостоятельно В. А. Селянинов построил в Санкт-Петербургском адмиралтействе был 36-пушечный прам «Олифант», заложенный 27 ноября 1757 года и спущенный на воду 26 июня 1758 года. В 1761 году корабельный мастер майорского ранга Селянинов был командирован на Соломбальскую верфь в Архангельск, где 20 августа 1762 года заложил два 66-пушечных линейных корабля «Не тронь меня» (спущен на воду 20 мая 1763 года) и «Саратов» (спущен 30 апреля 1765 года), а также 32-пушечный фрегат «Надежда» (спущен 20 мая 1763 года). Корабли участвовали в русско-турецкой войне 1768—1774 годов. 17 февраля 1764 года Селянинов, совместно с корабельным мастером Давыдовым, заложили на Соломбальской верфи 32-пушечный фрегат «Африка». 13 мая 1768 года корабль вошёл в состав Балтийского флота. В 1766—1768 годах Селянинов построил три 22-пушечные пинки: «Лапоминк», «Венера» и «Сатурн». В 1767 году корабел был произведён в корабельные мастера ранга подполковника.

В 1768 году Селянинов вернулся в Санкт-Петербург. В конце года он участвовал в разработке проекта «новоизобретённых кораблей» четырёх типов, которое решило строить Адмиралтейств-коллегия. С 1769 года Селянинов строил в Санкт-Петербурге 74-пушечный линейный корабль «Святой великомученик Пантелеймон» и 78-пушечный «Иезекиль». 9 октября 1770 года в Санкт-Петербургском адмиралтействе корабельный мастер заложил 66-пушечный линейный корабль «Давид Селунский». Однако из-за ветхости стапеля набор был разобран и перенесён на другой стапель, корабль был перезаложен 15 ноября 1773 года. Спуск корабля на воду состоялся 24 июня 1779 года, корабль вошёл в состав Балтийского флота.

В 1771 году Селянинов на Кронштадтской верфи построил 10-пушечные бомбардирские трехмачтовые корабли «Марс» и «Юпитер». В 1772 году корабельные мастера Селянинов и И. В. Ямес разработали чертежи ластовых больших судов, которые смогли бы беспрепятственно проходить через банки от Олонецкой и Соломбальской верфей в Санкт-Петербург. Данные чертежи Адмиралтейств-коллегия утвердила для постройки судов на Олонецкой верфи. 14 июня 1773 года при торжественном спуске кораблей «Святой великомученик Пантелеймон» и «Иезекиль» императрица Екатерина II произвела Василия Селенинова в корабельные мастера полковничьего ранга.

20 января 1776 года Селянинов с двумя штурманскими партиями был командирован на Днепр, чтобы выбрать место для строительства новой верфи и гавани, оценить имеющийся корабельный лес. Адмиралтейств-коллегия на основании изучения собранных материалов и обмеров подтвердила вывод о строительстве гавани и верфи в урочище Александр-Шанц на правом берегу Днепра в 30 км от его впадения в лиман, вскоре там была построена Херсонская верфь.

В феврале 1779 года Селянинов прибыл в Херсон. 21 апреля 1777 года он был пожалован в обер-интенданты. 26 мая 1779 года на Херсонской верфи по повелению Светлейшего князя Г. А. Потемкина был заложен первый на Черноморском флоте 60-пушечный корабль «Святая Екатерина». Строился корабль под руководством мастера В. А. Селянинова. При закладке корабел на 0,3 м увеличил глубину осадки корабля, сделав это без каких-либо объяснений в рапортах Адмиралтейств-коллегий. В 1780 году по заявлению генерал-лейтенанта И. А. Ганнибала Адмиралтейств-коллегия корабль признала негодным. Селянинов был отстранён от его дальнейшей постройки. Весной 1780 года к строительству корабля, переименованного в «Преображение Господне» приступил корабельный мастер Семён Афанасьев. Из-за плохой организации работ строительство корабля затянулось на три года. Корабль был спущен на воду 16 сентября 1783 года.

В 1781 году Селянинов из Херсона вернулся в Санкт-Петербург и достраивал совместно с Ямесом 74-пушечные линейные корабли «Победослав» (спущен на воду 26 июня 1782 года) и «Святая Елена» (спущен 6 сентября 1785 года). 26 июля 1782 года кораблестроители Селянинов и Ямес заложили в Санкт-Петербургском адмиралтействе 100-пушечный корабль «Иоанн Креститель» («Чесма»), который был спущен на воду 6 сентября 1783 года. В 1783 году Селянинов достроил на Галерной верфи в Санкт-Петербурге и спустил на воду 14-пушечный бомбардирский корабль «Гром».

1 января 1784 года В. Селянинов был уволен от службы на пенсию с чином генерал-майора.

Литература

• Веселаго Ф. Ф. [www.runivers.ru/lib/book3183/10230/ Материалы для истории русского флота]. — СПб.: Типография Морского Министерства, 1888. — Т. XII. — С. 109, 114. — 786 с.
• Веселаго Ф. Ф. [www.runivers.ru/lib/book3183/10230/ Материалы для истории русского флота]. — СПб.: Типография Морского Министерства, 1890. — Т. XIII. — С. 46. — 746 с.
• Широкорад А. Б. [91.210.216.1/Books/Военное%20дело/История/Широкорад%20А.Б.200%20лет%20парусного%20флота%20России.pdf 200 лет парусного флота России. 1696—1891]. — М.: Вече, 2007. — С. 21, 27, 29, 30, 31, 32, 73, 75, 153, 276, 277, 288. — 448 с.

Отрывок, характеризующий Селянинов, Василий Алексеевич

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.