Сербский, Виктор Соломонович
Поделись знанием:
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
| Виктор Сербский | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
СССР, Россия |
| Род деятельности: |
поэт, эссеист, библиофил |
| Награды: |
Премия «За подвижничество» Фонда имени Дмитрия Лихачева (2005) |
Ви́ктор Соломо́нович Се́рбский (1 мая 1933 — 9 января 2011) — поэт, библиофил, собиратель уникальной библиотеки русской поэзии.
Содержание
Биография
Сербский Виктор Соломонович родился 1 мая 1933 года в тюрьме, в Верхнеуральском политизоляторе, где находилась в заключении его мать. 13 октября 1937 года его родители — Евгения Тиграновна Захарьян (1901—1937, уроженка Тифлиса)[1] и Соломон Наумович Сербский (1906—1937, уроженец Бердичева)[2], убежденные троцкисты, были расстреляны в Магадане, а четырёхлетний мальчик попал в детский дом во Владивостоке.
В 1950 году он с серебряной медалью окончил школу, в 1955 году — Иркутский горно-металлургический институт. С 1955 года работал в Норильске на металлургическом комбинате мастером, начальником участка, начальником цеха. С 1967 года в Братске, в «Братскгэсстрое» — директором Центрального Механического завода. С 1976 на Братском заводе отопительного оборудования был начальником производственно-диспетчерского отдела, затем зам. директора по производству. Награждён медалями «За трудовую доблесть», «За доблестный труд», «Ветеран труда». Дважды избирался депутатом Совета народных депутатов города Братска.
В 1989 году В. С. Сербский был одним из инициаторов создания отделения общества «Мемориала» в городе Братске.
Разыскивая в приоткрывшихся архивах НКВД-КГБ сведения об обстоятельстве ареста и гибели своих отца и матери, Виктор Соломонович смог, уже будучи взрослым, впервые получить копии тюремных фотографий своих родителей и несколько казённых документов. Эти материалы легли в основу книги[3] — [45parallel.net/viktor_serbskiy/besedy_s_portretami_roditeley/ «Беседы с портретами родителей»]. После выхода этой книги автор получил множество отзывов. Вот некоторые из них:[4]
Прочёл я эту крошечную книжечку, которая, пользуясь фетовскими словами, «томов премногих тяжелей». Очень трудно отделить «литературу» от страшного существа, этой, увы, типичной советской судьбы…Юрий Нагибин</div></blockquote>
Ваша книга — духовная преграда на пути к забвению, к успокоению совести, к прощению «за давностью содеянного». <p style="text-align:right;"> Вилли ПетрицкийВы включили в текст документы и нашли для текста тон, позволяющий с ними соседствовать. Поэзия — это способ сказать правду, невидимую взору, и поэтому правда, обнажённая в своей ужасающей полноте, сама по себе становится поэзией. <p style="text-align:right;"> Поэль КарпВ.С. Сербский являлся членом Союза российских писателей, членом Ассоциации библиофилов России, был принят в Международное Пушкинское общество. Награждён премией «Интеллигент провинции» иркутского филиала Российского фонда культуры (2001 год)[5], Почётной грамотой мэра города Братска (2003 год).
В 2005 году В.С. Сербскому была присуждена [www.lfond.spb.ru/prizes/asceticism/2005.html премия «За подвижничество» Фонда имени Дмитрия Лихачёва].
В 2008 году В. С. Сербскому присвоено звание Почётного гражданина города Братска.
Умер В. С. Сербский 9 января 2011 года. Похоронен в Братске.
21 июня 2013 года состоялось долгожданное событие в культурной жизни Братска — торжественное открытие мемориальной доски на доме по ул. Приморской,49, где жил и собирал свою библиотеку В.С.Сербский.
Библиотека русской поэзии
Со студенческих лет, более полувека Виктор Соломонович собирал поэтические сборники, которые издавались в любом уголке нашей страны. Он продолжил традицию литературоведа и библиофила Анатолия Тарасенкова, создателя наиболее полной книжной коллекции русской поэзии первой половины ХХ века. По количеству собранных книг В.Сербский намного превзошёл своего предшественника.
В русском поэтическом мире имя Виктора Сербского знаковое и знакомо многим, кто выпустил хотя бы одну, хотя бы маленькую книжечку стихов. Ни один современный русский поэт, живущий даже на краю земли, не минул его поэтического собрания. Напечатает в типографии сборник, поставит автограф и пришлёт в Братск. В своё время присылали и передавали ему книги Корней Чуковский, Самуил Маршак, Константин Симонов, Давид Самойлов, Павел Антокольский, Александр Кушнер, Олег Чухонцев, Анатолий Жигулин, Булат Окуджава, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Илья Фоняков, Анатолий Кобенков, Сергей Михалков… Список огромен — около десяти тысяч поэтических сборников с автографами русских поэтов со всего света хранится в этой библиотеке! А всего с 1955 года Сербский собрал около пятидесяти тысяч поэтических сборников знаменитых и малоизвестных поэтов.[6]
<p style="text-align:right;">Владимир Монахов, поэт</p>В библиотеке В.С. Сербского, насчитывающей сейчас более 50 000 книг, есть множество уникальных, редких изданий, в том числе книги, которых нет в главных библиотеках страны. Значительная часть книг имеет автографы поэтов и писателей. Особое место занимает раздел, посвящённый политическим репрессиям. Есть пушкинский раздел, большое собрание миниатюрных изданий.
В 1992 году было принято решение исполнительного комитета городского Совета народных депутатов города Братска о создании муниципальной библиотеки на базе книжного собрания В.С. Сербского.
В 2002 году Сербский получил два гранта — Президента России и грант Сороса на развитие библиотеки и создание электронного каталога.
Дочь В.С. Сербского — Екатерина, медик по профессии, получила второе высшее образование, библиотечное, и продолжает дело отца.
Книги
- Зачёт: стихи / Предисл. Б.Окуджавы [7]. — Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1989. — 127 с. с. — 500 экз.
- Беседы с портретами родителей [8]. — Братск: Брат. гор. типография, 1993. — 56 с. — 300 экз.
- Беседы с портретами родителей. — Братск: Брат. гор. типография, 1995. — 80 с. — 500 экз.
- Виктор Дроткив. [9] "На море роман". — СПб.: Четверг, 1996. — 24 с. — (Библиотека русского палиндрома). — 75 экз.
- Экзамен: стихи / Предисловие Б. Окуджавы. — СПб.: Четверг, 1998. — 128 с. — (Миниатюрная библиотека поэзии). — 150 экз.
- Из записок библиофила. — Екатеринбург-Братск: Издание газеты "Штерн", 2000. — 64 с. — 150 экз.
- Из записок библиофила-2. — Екатеринбург-Братск: Издание газеты "Штерн", 2002. — 64 с. — 150 экз.
- [www.krasdin.ru/1999-5-6/s017.htm Беседы с портретами родителей продолжаются]. — Ягоднин.о-во "Поиск незаконно репрессированных". — Магадан: ОАО "МАОБТИ", 2002. — 92 с. — (Архивы памяти; Вып. 10). — 500 экз.
- Заросли судьбы/ Предисл. А. Кобенкова. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2003. — 124 с. — 1000 экз. — ISBN 5-94535-029-X.
- Переход через Ангару: Из записок провинциального библиофила. — Екатеринбург–Братск: Издание газеты «Штерн, 2004. — 90 с.
- Заросли судьбы/ Предисл. А. Кобенкова. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2008. — 176 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-94535-090-8.
Статьи о жизни и творчестве В.Сербского
- Верещагина С. Библиотека — для всех: (рассказ о книголюбах Иркутской области, в том числе из Братска — о В. С. Сербском) // Вост.-Сиб. правда. — 1984. — 2 июня.
- Кобенков А. Позавидуем человеку счастливому // Сов. молодежь. — 1985. — 17 сент.
- Монахов В. Радость пополам с болью: (об издании миниатюры «Зачет») // Крас. знамя. — 1989. — 20 окт.
- Монахов В. Поэзия — не хлеб, но как без неё жить?: (о Библиотеке русской поэзии ХХ в., которая открывается в г. Братске на базе личной библиотеки поэзии В. Сербского) // Крас. знамя. — 1992. — 18 янв.
- Монахов В. Точка ещё не поставлена: (о творчестве В. Сербского) / Вост.-Сиб. правда. — 1993. — 6 июля.
- Моргенштерн И. Причина смерти — расстрел: (отзыв на книгу «Беседы с портретами родителей») // Вечерний Челябинск. — 1993. — 13 нояб.
- Беспрозванный Л. Откровения Братска: Горькая судьба, горькая книга, удивительный спектакль (о книге «Беседы с портретами родителей» и о спектакле, созданном по ней) // Вост.-Сиб. правда. — 1994. — 25 мая.
- Немировский Е. Искусство дарственной надписи // Книжное обозрение. — 1995. — 7 марта. — с. 6.
- Кобенков А. «Старше меня никого…» // Труд-7. — 1996. — 15 марта.
- Кобисский В. «Томов премногих тяжелей»: (о книге «Беседы с портретами родителей») // Забайкальский рабочий. — 1996. — 10 апр.
- Канавщиков А. Народная библиотека: (о библиотеке В. Сербского) // Книжное обозрение. — 1999. — 13 дек. — с. 20.
- Тирских А. Стихи в Сибири — больше чем стихи: (рассказ о приезде в Братск участников Фестиваля поэзии на Байкале сопровождается фотографией Е. Евтушенко с В. Сербским) // Знамя. — 2001. — 3 авг.
- Зачиняева Э. Грант Сороса — Ивану Калите русской поэзии: (библиотека получает второй грант на создание каталога) // Знамя. — 2002. — 20 дек.
- Сербская Е. В. Библиотека русской поэзии ХХ века: история, состав фонда, социальная миссия // Библиотечный вестник Прибайкалья — 2003. — № 2. — с. 69-73.
- Вологдина Л. «Поэзия — мой Бог…»: (библиотекари Братского района о В. С. Сербском) / Знамя. — 2003. — 2 мая; Библиотечный вестник Прибайкалья — 2003. — № 2. — с. 69.
- Захарян С. Собиратель: (рецензия на книгу «Заросли судьбы») // Зелёная лампа. — Иркутск, 2003. — с. 187—188.
- Ястремская Т. «Свеча»: (по произведениям В. С. Сербского поставлен спектакль «Свеча») // Твоя газета. — 2003. — 8 мая.
- Асташкин Е. Единственная в мире библиотека // Литературная Россия. — 2004. — 6 февр.
- Нам выпала честь жить рядом с человеком-эпохой // Брат. университет. — 2004. — 29 окт.
- Дементьева Е. Хранитель поэзии: Библиотека братчанина Сербского — под эгидой ЮНЕСКО: (проблемы библиотеки русской поэзии Сербского) // Аргументы и факты. — 2004. — № 11. — с.3.
Напишите отзыв о статье "Сербский, Виктор Соломонович"
Примечания
- ↑ [www.vse-adresa.org/book-of-memory/bukva-7/name-20/surname-45/repression-6 Евгения Тиграновна Захарьян]
- ↑ [www.vse-adresa.org/book-of-memory/bukva-17/name-42/surname-47/repression-0 Соломон Наумович Сербский]
- ↑ Первое издание книги В.Сербского «Беседы с портретами родителей» вышло в свет в Братске в 1993 г.
- ↑ Газета «Знамя» 18 февраля 1994 г.
- ↑ [www.regions.ru/news/1502729/ В Иркутске вручена премия «Интеллигент провинции»]
- ↑ [www.45parallel.net/viktor_serbskiy/ Альманах «45-я параллель»]
- ↑ была первой в стране миниатюрой, вышедшей за счёт средств автора
- ↑ Стихи. Факсимильные копии документов из следственных дел родителей автора, репрессированных в 1937 г.
- ↑ Виктор Дроткив - псевдоним, под которым Виктор Сербский публиковал свои палиндромы
Ссылки
- [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=803 Сербский В. С. Мои родители // Доднесь тяготеет. Т. 2 : Колыма]
- [www.memorial.krsk.ru/panikarov/1uz.htm Иван Паникаров. Узники Колымы. Евгения Тиграновна Захарьян]
- [www.memorial.krsk.ru/panikarov/2%20uz.htm Иван Паникаров. Узники Колымы. Соломон Наумович Сербский]
- [45parallel.net/viktor_serbskiy/besedy_s_portretami_roditeley/ Виктор Сербский. Беседы с портретами родителей]
- [abratsk.ru/lib/serbsky/s_beseda.htm Виктор Сербский. Беседы с портретами родителей продолжаются]
- [www.stihi.ru/avtor/serbsky Стихи Виктора Сербского на сайте «Стихи.ру»]
- [www.memo.ru/2011/01/10/serbsky_k.htm Виктор Сербский. Жертвы политических репрессий на букву «К»]
- [45parallel.net/viktor_serbskiy/ Владимир Монахов. Виктор Сербский — Иван Калита русской поэзии]
- [abratsk.ru/lib/serbsky/serbsky_.htm «В живых, переплетенных кожей судьбах, Его литературная судьба…»: К 70-летию Виктора Соломоновича Сербского]
- [almanax.okclub.org/literatura/serbsky/serbsky_1.htm Анатолий Кобенков. Защищающий слово]
- [magazines.russ.ru/ra/2009/4/mo.html Владимир Монахов. Виктор Сербский, «Заросли судьбы»]
- [www.netslova.ru/moiseev_a/2.html Андрей Моисеев. Две судьбы. Две книги. О поэзии Михаила Сопина и Виктора Сербского]
- [bratsklib.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=75:2011-05-19-00-53-04&catid=36:2011-05-18-03-14-35&Itemid=61 Писатели и поэты города Братска. Сербский Виктор Соломонович]
- [imenabratska.ru/2010/06/serbskij-viktor-solomonovich/ Сергей Кирилов. Сайт «Имена Братска» . Сербский Виктор Соломонович]
- [www.urokiistorii.ru/2316 Любовь Головина. «Людей неинтересных в мире нет, Их судьбы, как истории планет…» (История поиска семьи)]
- [reshetoria.ru/literaturnye_hroniki/meynstrim/news3466.php Не стало Виктора Сербского]
- [rutube.ru/tracks/3971552.html Ушел из жизни Виктор Сербский. Братская студия телевидения]
- [imenabratska.ru/2013/06/ceremoniya-otkrytiya-memorialnoj-doski-na-dome-gde-zhil-i-rabotal-v-s-serbskij/ Церемония открытия мемориальной доски на доме, где жил и работал В.С.Сербский (21 июня 2013 года)]
Отрывок, характеризующий Сербский, Виктор Соломонович
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Категории:
- Родившиеся 1 мая
- Родившиеся в 1933 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Верхнеуральске
- Умершие 9 января
- Умершие в 2011 году
- Умершие в Братске
- Писатели по алфавиту
- Библиофилы России
- Библиотекари СССР
- Персоналии:Иркутская область
- Почётные граждане Братска
- Писатели СССР
- Писатели России по алфавиту
- Писатели России XX века
- Члены Союза российских писателей
- Русские поэты
- Русские писатели XX века
- Машиностроители
- Выпускники Иркутского политехнического института
