Скотт, Даг

Даг Скотт
Douglas Keith Scott
Род деятельности:	альпинист, писатель
Дата рождения:	29 мая 1941(1941-05-29) (82 года)
Место рождения:	Ноттингем, Великобритания
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Награды и премии:
Сайт:	[www.dougscottmountaineering.co.uk/ gscottmountaineering.co.uk]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Даг Скотт, полное имя Да́глас Кит Скотт (англ. Douglas Keith Scott; 29 мая 1941, Ноттингем, Ноттингемшир, Великобритания) — британский альпинист, писатель. Обладатель самой престижной награды в мировом альпинизме «Золотой ледоруб» (2011) в номинации «За достижения всей жизни» (англ. Lifetime Achievement Award). Участник 45 экспедиций в Гималаи и Каракорум, совершивший, в общей сложности, сорок высотных восхождений, из которых половину по новым маршрутам. Член Клуба семи вершин. Среди многих его выдающихся спортивных достижений наиболее известны первое восхождение на Эверест по юго-западной стене (с Дугалом Хэстоном), а также первое восхождение на пик Баннтха-Бракк (Огре) в Каракоруме (с Крисом Бонингтоном).

Кавалер ордена Британской империи (1994) и золотой медали Королевского географического общества (1999). Обладатель ряда почётных званий. Автор нескольких книг. Русскоязычным читателям Даг Скотт стал известен в 1986 году после публикации в альманахе «Ветер странствий» перевода его рассказа «Спасайтесь сами на Людоеде!» (англ. A Crawl Down The Ogre) о восхождении на Огре. В самом начале спуска Даг сломал обе ноги и его возвращение к людям превратилось в битву за жизнь.

Ранние годы

Даг Скотт родился 29 мая 1941 года в Ноттингеме в семье Джорджа и Джойс Скоттов. Отец служил в полиции, был спортсменом, в 1938 году стал чемпионом по боксу на соревнованиях среди полицейских Европы в лёгком весе. Базовое образование Даг получил в начальной школе Robert Shaw Primary School, а затем в средней школе Cottesmore School (в которой со временем стал преподавателем географии). Его путь в большой спорт начался со школьных туристических прогулок в 12-летнем возрасте, а в 1955 году во время одного из походов он впервые увидел скалы Блэк-Рокс (Дербишир) и тренировавшихся на них альпинистов. «Мне стало не то что любопытно, я был потрясён». Через две недели вместе со своим другом Клайвом Смитом Даг вернулся на велосипедах к этим скалам и совершил свой первый подъём по несложному маршруту «Fat Man’s Chimney». В последующие поездки на них он проходил всё более сложные маршруты. Затем были походы по Сноудонии, путешествия автостопом по Югославии и Марокко, первые удачные и неудачные восхождения. В возрасте 17 лет Даг поднялся на Монблан, а в 20 прошёл северо-восточную стену Пиц-Бадиле по маршруту Кассина.

Карьера в альпинизме

В период с 1962 по начало 1970-х годов Даг совершил множество восхождений в Альпах, а также за их пределами. В их числе первое восхождение на Тарсо-Тиероко (Чад, массив Тибести), первый подъём по южной стене на Кох-и-Бандака (англ. Koh-i-Bandaka, Гиндукуш, Афганистан, 6 812 м), восхождение по ребру Бонатти на Пти-Дрю, первое британское восхождение по Salathé Wall на Эль-Капитан (США, с Питером Хабелером). В 1972 году Скотт вместе с Дэннисом Хеннеком (англ. Dennis Hennek), Полом Нанном (англ. Paul Nunn) и Полом Брэйтвейтом (англ. Paul Braithwaite) прошёл новый потрясающий маршрут по восточному ребру на Асгард (Баффинова земля, Scott Route VI 5.9, A1).

В 1972 году для Дага началась эра восхождений на азиатские гиганты. Весной он принял участие в интернациональной экспедиции Карла Херлигкоффера, ставившей своей задачей пройти неприступную юго-западную стену Эвереста, а осенью присоединился к экспедиции Криса Бонингона, также штурмовавшей эту твердыню (обе попытки закончились неудачно). В 1974-м вместе с Бонингтоном, Хэстоном, Мартином Бойсеном (англ. Martin Boysen), Бальвантом Сэндху (англ. Balwant Sandhu) и Течи Шерпой (англ. Tachei Sherpa) совершил восхождение на Чангабанг (6 864 м), а 24 сентября 1975 года Скотт и Дугал Хэстон взошли на высочайшую вершину планеты по новому экстра-сложному маршруту по юго-западной стене (руководитель экспедиции Крис Бонингтон). Помимо этого они стали первыми британцами, ступившими на вершину Джомолунгмы. Во время спуска с вершины на высоте 8 763 метра Даг и Дугал провели «холодную ночёвку» при температуре ниже −40 С° (без даже минимального набора бивачного снаряжения) в наскоро вырытой небольшой снежной пещере, но смогли самостоятельно спуститься вниз. По словам Скотта, несмотря на перенесённые испытания «это были три самых лучших дня, проведённых в горах». В ознаменование «великого достижения» свои поздравления альпинистам направила Королева Великобритании Елизавета II.

В 1977 году после четырёх предыдущих безуспешных попыток различных экспедиций Скотт и Бонингтон поднялись на одну из самых сложных для восхождения вершин в Каракоруме пик Огре (7 284 м). Но буквально во время первого же дюльфера вниз Скотт сломал себе лодыжки обеих ног. В течение последующих семи дней при поддержке Бонинингтона, а также второй штурмовой связки — Клайва Роулэнда (англ. Clive Rowland) и Мо Энтойна, в условиях штормовой погоды, практически без еды и питья, Скотт на коленях сумел самостоятельно добраться до базового лагеря. За этот спортивный подвиг Дагу была присуждена премия «За спортивную доблесть» (Victoria Sporting Club’s Valour in Sport award) (£ 25 000), однако за несколько дней до церемонии её официального вручения Скотт, планировавший передать эти деньги Фонду Эвереста, отказался от награды: «Ни один альпинист, из тех что я знаю, не примет награду деньгами. Это неприемлемо для альпинистов. Это то, чего нельзя делать» (годом ранее премию получил автогонщик Ники Лауда).

В следующем году Скотт участвовал в экспедиции Бонингтона на К2, а также попытке восхождения на Нупцзе по северному гребню (с Майком Ковингтоном (англ. Mike Covington) и Джо Таскером — обе закончились неудачно. В 1979-м вместе с Таскером и Питером Бордманом Скотт совершил первое восхождение по северному гребню на Канченджангу (в альпийском стиле (без помощи высотных носильщиков)), а также с Джорджем Беттембургом (англ. Georges Bettembourg), Брайаном Холлом (англ. Brian Hall) и Аланом Роузом первым прошёл Северный контрфорс Нупцзе («North Buttress»).

В 1980-х годах Даг Скотт участвовал в трёх попытках восхождений на K2 (по разным маршрутам (1980, 83, 87)), и двух на Макалу (по юго-восточному гребню (1980, 83), были достигнуты высоты 8180 и 8370 метров). В 1981-м он проложил новый маршрут на Шивлинг (по восточному ребру, вместе с Риком Уайтом, Грэгом Чайлдом и Джорджем Беттембургом), считающийся исключительным по совокупности сложности, красоты и безупречности стиля, в котором был пройден. В 1982 году Даг поднялся в альпийском стиле по южной стене на Шиша-Пангму (с Алексом Макинтайером и Роджером Бакстер-Джонсом (англ. Roger Baxter-Jones), а в 1983-м на Броуд-Пик (по классике, со Стивом Састедом (англ. Steve Sustad)).

В девяностых годах двадцатого века Скотт совершал восхождения в различных регионах мира — Индии, Тибете, Антарктиде, Аргентине и других. В 1995 году он стал членом Клуба семи вершин — альпинистом, покорившим высочайшие вершины всех семи континентов. «Своими „дерзкими“ восхождениями в альпийском стиле он доказал, что можно подниматься на самые высокие пики земли лишь с содержимым собственного рюкзака».

Некоторые из восхождений в различных регионах

• 1974 — первое восхождение на пик Ленина по юго-восточному гребню (с Клайвом Роулендом, Полом Брэйтвейтом и Гай Ли)
• 1976 — первое восхождение (в альпийском стиле) по южной стене Денали (с Дугалом Хэстоном)
• 1988 — Дичу-Дрейк (Бутан), Северная вершина массива
• 1992 — Чимтарга (Таджикистан), пик Винсон (Антарктида), Pelagic (Огненная земля)
• 1995 — Джая (Новая Гвинея)

Общественная деятельность

С начала 1990-х годов Даг Скотт начал заниматься активной общественной и благотворительной деятельностью, направленной в основном на улучшение условий жизни коренных народов Азии. С его слов, на проблему нищеты и антисанитарии Даг обратил пристальное внимание после смерти в экспедиции 1990-го года одного из высотных носильщиков. Первым шагом в этом направлении стало строительство небольшого водопровода в одной из пакистанских деревень, затем строительство школы. В 1998 году Скотт учредил благотворительную организацию Community Action Nepal, которая за годы своего существования реализовала множество проектов в сферах здравоохранения, образования, экологии и экономики Непала. Фонд финансируется за счёт добровольных пожертвований, а также за счёт денег, вырученных Скоттом от чтения многочисленных лекций.

С 1976 по 1982 годы Скотт возглавлял клуб Alpine Climbing Group, а с 1999 по 2001-й был Президентом Альпийского клуба Великобритании. Является также членом Ноттингемского альпклуба.

Награды и почётные звания

За свои достижения Скотт удостоен ряда наград и почётных званий:

Награды:

• Орден Британской Империи (1994)
• Золотая медаль Королевского географического общества (1999)
• Лауреат премии «Золотой Орёл» от Гильдии писателей и фотографов-путешественников (2005)
• Лауреат премии «За достижения всей жизни» John Muir Trust (2005)
• Золотой ледоруб в номинации «Карьера в альпинизме» (2011)

Почётные звания:

• Почётный магистр искусств Университета Лафборо
• Почётный магистр педагогики Университета Ноттингем-Трент
• Почётный магистр искусств Ноттингемского университета

Библиография

• Doug Scott. Восхождения по большим стенам = Big Wall Climbing. — Oxford University Press, 1981 (1-st edition 1974). — 348 с. — ISBN 978-0718209674.
• Doug Scott. Восхождения в Гималаях. Мой путь к высочайшим вершинам = Himalayan Climber: A Lifetime's Quest to the World's Greater Ranges. — Random House, Inc., 1992. — 192 с. — ISBN 978-0871565990.
• Doug Scott. Шиша-Пангма. Первое восхождение по южной стене в альпийском стиле = Shisha Pangma: An Alpine Style First-ascent of the South Face. — Baton Wicks Publications, 1999. — 288 с. — ISBN 978-1898573364.
• Doug Scott. Трудный путь к Эвересту = Up and About: The Hard Road to Everest. — Vertebrate Publishing, 2015. — 416 с. — ISBN 978-1-910240-41-0.

Литература

• Maurice Isserman, Stewart Weaver. Fallen Giants. A History of Himalayan Mountaineering from the Age of Empire to the Age of Extremes. — Yale University Press. — USA, 2008. — 592 p. — ISBN 978-0-300-11501-7.

Ссылки

• [www.climbandmore.com/climbing,292,0,1,climbers.html Doug Scott (b. 1941, Great Britain)]. Piotr Drożdż. Проверено 24 июня 2016.
• Vincent Gillioz. [www.mountainreport.ch/eng/4/4_DougScott.php Doug Scott An Englishman in the Himalayas]. Mountain Report. Проверено 24 июня 2016.
• [www.everesthistory.com/climbers/dougscott.htm EverestHistory.com: Doug Scott]. EverestNews.com. Проверено 24 июня 2016.
• [www.heason.net/speakers/portfolio/doug-scott/ Doug Scott]. Heason Events. Проверено 24 июня 2016.
• Maxine Willett. [www.mountain-heritage.org/entity.php?ID=196 Scott, Douglas Keith (1941-)]. Mountain Heritage Trust. Проверено 24 июня 2016.
• [www.youtube.com/watch?v=dCL83Ox3DAs Doug Scott on Surviving Everest and The Ogre]. Trail magazine. Проверено 24 июня 2016.
• [www.alpinist.com/doc/ALP02/faces-scott Douglas Keith Scott]. Alpinist. Проверено 24 июня 2016.
• [archive.is/20120914072803/www.risk.ru/i/post/40/40279_full.jpg 1], [archive.is/20130417191954/www.risk.ru/i/post/40/40280_full.jpg 2], [archive.is/20130417124714/www.risk.ru/i/post/40/40281_full.jpg 3], [archive.is/20130417184504/www.risk.ru/i/post/40/40282_full.jpg 4], [archive.is/20130417105747/www.risk.ru/i/post/40/40283_full.jpg 5] страницы альманаха «Ветер странствий» с рассказом Дага Скотта. 1986 г.

Отрывок, характеризующий Скотт, Даг

Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.