Скочиляс, Владислав

Владислав Скочиляс
Владислав Скочиляс
Имя при рождении:	польск. Władysław Skoczylas
Дата рождения:	4 апреля 1883(1883-04-04)
Место рождения:	Величка Краковское воеводство Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Дата смерти:	8 апреля 1934(1934-04-08) (51 год)
Место смерти:	Варшава Польша Польша
Гражданство:	Польша
Жанр:	гравюра, ксилография, офорт,
Учёба:	венская Художественно-промышленная школа, Академия изобразительных искусств в Кракове, мастерская Э. А. Бурделя, Академия графических искусств в Лейпциге
Работы на Викискладе

Владислав Скочиляс (польск. Władysław Skoczylas; 4 апреля 1883, Величка Краковское воеводство Австро-Венгрия — 8 апреля 1934, Варшава) — польский гравёр, живописец, скульптор, педагог. Один из создателей польской графической школы XX века.

Биография

Учиться живописи начал с 1901 года в венской Художественно-промышленной школе, позже в течение двух лет с 1904 по 1906 г. — в Академии изобразительных искусств в Кракове. Ученик художников Теодора Аксентовича и Леона Вычулковского, скульптуре учился у Константы Лашчки.

В 1908-10 годах Скочиляс преподавал рисунок в Школе художественной обработки дерева в Закопане - столице польских гуралей. В этот период он близко познакомился с историей и традициями гуралей, а также гуцулов. С той поры значительная часть гравюр Владислава Скочиляса была посвящена жизни и борьбе карпатских горцев. Поэтому многие работы В. Скочиляса основаны на народных традициях резьбы по дереву, гравюры и лубка.

В 1910—1913 гг. В. Скочиляс жил во Франции и работал в скульптурной мастерской Э. А. Бурделя в Париже. Позднее обратился к графическим техникам, особенно гравюре на дереве — в студии Бертольда в Академии графических искусств в Лейпциге (1913).

В 1918—1920 годах В. Скочиляс — доцент графики факультета архитектуры Варшавского политехнического института. С 1922 года — профессор, заведующий кафедрой Варшавской школы изящных искусств (впоследствии, Академия изящных искусств (Варшава). Воспитал многих мастеров искусства ( в частности, Т. Цеслевского, О. Шаткивского и др.), создал польскую школу ксилографии нового времени.

Был в числе основателей варшавских объединений: Товарищество польских художников «Ритм» (1922) и Товарищество польских графиков «Гравюра» (1925).

На Олимпийском конкурсе искусств и литературы в Амстердаме (1928 г.) Владислав Скочиляс удостоился бронзовой медали за цикл плакатов: «Св. Губерт», «Диана», «Лучник II» и «Лучник III».

В 1930 г. Скочиляс создал цикл гравюр «Старая Варшава».

Похоронен Скочиляс на варшавском кладбище Старые Повонзки.

Творчество

Основное направление творчества В. Скочиляса, кроме живописи, различные виды гравюры. Мастер ксилографии, офорта, акватинты, техники сухой иглы.

Избранные работы

• Ксилографии:
  • Марш опришков (1916)
  • Танец опришков (1919)
• Девушки с корзинами (1928)
• городские и сельские пейзажи (цикл «Старая Варшава», 1930)
  • Профиль гураля (горца) (1911), (сухая игла)
• Офорты:
• Доминиканский костел во Львове (1912)
• Голова старого гураля (1913)
• Гравюра:
  • Яносик
  • Женщина с единорогом

• Skoczylas-Pochód zbojników 2.jpg

  Марш опришков (1916)

• Skoczylas-Profil górala.jpg

  Профиль гураля

• Skoczylas-Głowa górala.jpg

  Голова гураля (1913)

• Skoczylas-Kościół Dominikanów we Lwowie.jpg

  Доминиканский костел во Львове (1912)

• Skoczylas-Madonna w lelujach.jpg

  Мадонна

• Wladyslaw Skoczylas Praczki.jpg

  Прачки (акварель)

Награды и премии

• 1914 году — первая премия на конкурсе им. Г. Грохмана в Закопане
• 1928 год — бронзовая медаль на Олимпийском конкурсе искусства и литературы в Амстердаме

Память

• В марте 1979 г. Почта Польши выпустила в оборот марку с изображение работы В. Скочиляса «Голова юноши».

Литература

• Тананаева Л. И. Очерки польской графики XX века. М., 1972
• Grońska M. Władislaw Skoczyłas. Warszawa, 1966.

Ссылки

• [pinakoteka.zascianek.pl/Skoczylas/Index.htm Произведения В. Скочиляса]

Отрывок, характеризующий Скочиляс, Владислав

И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.