Сражение при Порт-Ройале

Сражение при Порт-Ройале
Основной конфликт: Гражданская война в Америке
сражение при Порт-Ройале
Дата	3 — 7 ноября 1861 года
Место	пролив Порт-Ройал, Южная Каролина
Итог	Победа Союза
Противники
США КША
Командующие
Сэмюэл Дю Понт Томас Шерман Томас Дрейтон Джосайя Тэттнэлл
Силы сторон
77 кораблей 12 653 чел. 44 орудия 3 077 чел.
Потери
31 чел. 63 чел.

Сражение при Порт-Ройале (англ. The Battle of Port Royal) — одна из первых десантных операций во время Гражданской войны в США. Военно-морской флот и армейский экспедиционный отряд северян в ходе этого сражения сумели овладеть проливом Порт-Ройал в Южной Каролине.

Предыстория

Приготовления северян

В начале Гражданской войны военному флоту США была поручена задача блокировать побережье южных штатов, однако паровые корабли, котлы которых работали на угле, нуждались в гаванях для регулярного пополнения топлива и припасов. Эта проблема была поручена вниманию специальной Комиссии по стратегии блокады (англ. Blockade Strategy Board) под председательством капитана Сэмюэла Фрэнсиса Дю Понта, созданной распоряжением министра военно-морского флота Гидеона Уэллса.

Комиссия изложила свои взгляды на блокаду побережья Южной Каролины в своем втором отчете, датированном 13 июля 1861 года. Члены комиссии считали, что для обеспечения блокады Чарлстона необходимо захватить один из близлежащих портов. Особенное внимание они уделили трём гаваням: заливу Булс к северу от Чарлстона, проливам Сент-Хелена и Порт-Ройал к югу от Чарлстона. Последние две гавани также можно было использовать для блокады Саванны. Комиссия считала Порт-Ройал наилучшим выбором, но, учитывая высокую обороноспособность этого порта, не сочла возможным рекомендовать его захват.

В сентябре, после захвата фортов в заливе Гаттерас, Уэллс разделил Атлантическую блокадную эскадру (англ. Atlantic Blockading Squadron) на две эскадры — Северную и Южную. В октябре сухопутные силы экспедиции начали формироваться в Аннаполисе, а морские — в Нью-Йорке. Точкой рандеву была назначена гавань Хэмптон-Роудс, где экспедиционный отряд задержался на неделю из-за плохой погоды. 23 октября на первой полосе газеты New York Times была опубликована статья, предавшая огласке планы северян. В статье были перечислены все корабли эскадры, имена капитанов и полковых командиров. Газеты южан перепечатали этот материал дословно. Хотя цель экспедиции названа не была, по некоторым деталям командование конфедератов догадалось, что речь идет о Порт-Ройале.

28 октября транспорты с углём и боеприпасами под конвоем 18-пушечного шлюпа Vandalia и вооружённого шестью 32-фунтовыми пушками барка Gem of the Sea первыми покинули Хэмптон-Роудс. На следующий день за ними последовали оставшиеся транспорты и 17 боевых кораблей. Каждый капитан получил от Дю Понта запечатанный конверт с указанием цели экспедиции — пролива Порт-Ройал.

Эскадра в полном порядке достигла мыса Гаттерас, но когда 1 ноября корабли вошли в воды Южной Каролины, погода резко ухудшилась. К середине дня Дю Понт вынужден был распорядиться, чтобы корабли перестали держать строй. Большая часть кораблей сумела выдержать шторм, но некоторые затонули или вернулись обратно из-за полученных повреждений. Канонерская лодка Isaac Smith вынуждена была выбросить за борт почти все пушки, чтобы остаться на плаву. Три транспорта: Union, Peerless и Osceola — затонули или были выброшены на берег, но потерь среди их экипажей не было. Транспорт Governor, малопригодный для открытого моря, с шестьюстами морскими пехотинцами под командованием майора Джона Рейнольдса на борту тоже затонул, спасти удалось всех, кроме семерых человек, и примерно половину амуниции.. Транспорт Winfried Scott едва не затонул, но, передав 500 человек из 50-го Пенсильванского полка на канонерскую лодку Bienville, команда сумела устранить течь и благополучно прибыть в точку рандеву. 4 ноября к эскадре присоединился паровой фрегат Susquehanna под командованием капитана Джеймса Лэрднера, ранее участвовавший в блокаде г. Чарлстона. Разбросанные по морю корабли начали прибывать ко входу в пролив Порт-Ройал 3 ноября, а последний корабль прибыл четыре дня спустя.

Приготовления южан

Бригадный генерал конфедератов Пьер Гюстав Тутан де Борегар был убеждён, что организовать надёжную береговую оборону пролива Порт-Ройал невозможно, поскольку форты на противоположных берегах пролива будут слишком удалены друг от друга, чтобы поддерживать друг друга огнём. Однако по приказу губернатора Южной Каролины Фрэнсиса Пикенса он подготовил проект возведения двух фортов в устье пролива. Вскоре Борегар был отозван и назначен командующим армией конфедератов в штате Виргиния, а задача строительства фортов была возложена на майора Фрэнсиса Д. Ли из инженерных войск армии Южной Каролины. Перед войной Ли был архитектором и построил несколько церквей в г. Чарлстоне. Строительство обоих фортов началось в июле 1861 года, но продвигалось медленно. В качестве рабочей силы использовали рабов с местных плантаций, с которыми хозяева расставались неохотно. К началу осады строительство ещё не было завершено. Кроме того, первоначальный проект Борегара пришлось изменить из-за отсутствия тяжёлых орудий, на которые он рассчитывал. Чтобы компенсировать меньший калибр пушек, их количество на прибрежной батарее форта Уокер (изначально планировалось установить семь 10-дюймовых колумбиад) было увеличено до двенадцати орудий меньшего калибра и одной 10-дюймовки. Для размещения большего числа орудий пришлось отказаться от защитных траверсов между ними, из-за чего батарея стала уязвима для анфиладного огня. Помимо тринадцати орудий прибрежной батареи на форте Уокер установили ещё восемь орудий на сухопутном фронте, из которых только три могли время от времени стрелять по кораблям. Ещё одна 8-дюймовая гаубица была привезена в форт, но не установлена на лафет, две карронады были зарыты в песок, и впереди вала была установлена одна 12-фунтовая пушка.

Форт Борегар был также вооружён тринадцатью орудиями. Кроме того, в форте находились ещё две старых испанских 6-фунтовых полевых пушки. На флангах форта находились два укрепления меньшего размера, соединенные с фортом траншеями. Одно было вооружено двумя 24-фунтовыми пушками, а другое тремя 32-фунтовыми.

Гарнизоны фортов усилили: в середине августа в форте Уокер и окрестностях размещалось 687 человек. 6 ноября к ним присоединились ещё 450 пехотинцев, 65 кавалеристов и двухорудийная батарея полевых 12-фунтовых орудий из штата Джорджия. Также в непосредственной близости от форта располагались 650 человек из 15-го полка южнокаролинских добровольцев. Гарнизон форта Борегар в силу его изолированного расположения было пополнить трудно. На острове Филипа находилось 640 человек, из которых 149 разместились в форте, а остальные защищали форт от атак со стороны суши. По причине нехватки транспорта все запоздавшие подкрепления были направлены в форт Уокер.

Орудия форта Уокер в день сражения обслуживали две роты (152 человека) из 1-го артиллерийского полка ополчения Южной Каролины; три роты (210 человек) южнокаролинских добровольцев Хейуорда; четыре роты (260 человек) южнокаролинских добровольцев Дунованта.

Гарнизон форта Борегар состоял из трех рот 9-го полка южнокаролинских добровольцев, шести рот 12-го полка южнокаролинских добровольцев и ещё нескольких подразделений — всего 619 человек. Из них лишь 83 человека роты H 9-го полка обслуживали орудия главного форта и 66 человек роты D того же полка обслуживали орудия фланговых батарей.

Параллельно со строительством фортов власти штата Джорджия формировали некое подобие военного флота, оборудовав пушками несколько буксиров и портовых судов. Эти корабли не были способны противостоять флоту США в открытом море, однако, благодаря небольшой осадке, свободно перемещались по мелководью у берегов Южной Каролины и Джорджии. Командовал этими кораблями старший флаг-офицер капитан Джосайя Тэттнэлл. Когда эти корабли были зачислены в военно-морской флот Конфедеративных Штатов, Тэттнэлл возглавил береговую оборону штатов Южная Каролина и Джорджия. В окрестностях пролива Порт-Ройал он держал четыре канонерских лодки: колёсный пароход Savannah, вооружённый одной 32-фунтовой пушкой, и три бывших паровых буксира (Resolute, Sampson [1 × 32-фунтовая гладкоствольная, 1 × 12-фунтовая пушка] и Lady Davis [1 × 24-фунтовая, 1 × 12-фунтовая нарезная пушка]).

Командование сторон

Соединённые Штаты

Осаду пролива с моря осуществляла Южная атлантическая блокадная эскадра (94 корабля) под командованием флаг-офицера Дю Понта. Для осады с суши Военный департамент выделил отряд (12079 солдат и 574 офицера) под командованием бригадного генерала Томаса Шермана, организованные в три бригады под командованием бригадных генералов Эгберта Вили, Айзека Стивенса и Горацио Райта. В планировании операции также принимал участие генерал-квартирмейстер бригадный генерал Монтгомери Мигс.

Конфедерация

17 октября 1861 года бригадный генерал Томас Дрэйтон, выпускник военной академии США, принадлежавшей к влиятельному семейству из Чарлстона, был назначен командующим Третьим военным округом Департамента Южной Каролины, в который входили оба форта, защищавшие Порт-Ройал.

Боевые действия

4 ноября

4 ноября северяне занялись поиском фарватера, поскольку конфедераты заблаговременно сняли все бакены. Гидрографическое судно Vixen под командованием гражданского капитана Чарльза Бутелля в сопровождении канонерских лодок Ottawa, Seneca, Pembina и Penguin занялось промерами дна. К 3 часам дня фарватер был обнаружен и обозначен буями, после чего основные силы северян заняли позицию в пяти милях от фортов, а канонерки Ottawa, Seneca, Pembina и Penguin — в трех милях. Джосайя Тэттнэлл силами своих четырёх канонерок попытался атаковать стоявшую на якоре эскадру, но вынужден был отступить перед превосходящими силами северян.

5 ноября

В 6:40 утра 5 ноября отряд под командованием бригадного генерала Райта — канонерские лодки северян Ottawa (флаг коммодора Джона Роджерса), Seneca, Pembina, Curlew, Isaac Smith и Pawnee — собирался вновь войти в пролив, чтобы вызвать на себя огонь батарей противника и определить их огневые возможности. В это время им навстречу вновь вышли канонерские лодки южан, но их снова отогнали артиллерийским огнём, после чего разведка боем все-таки была проведена.

Когда разведывательный отряд вернулся на якорную стоянку, и капитаны боевых кораблей собрались, чтобы составить план штурма фортов, генерал Шерман поставил флаг-офицера Дю Понта перед фактом, что сухопутные войска не будут принимать участие в операции. Потеря кораблей во время шторма оставила армейский десант без плавсредств и боеприпасов. Шерман считал необходимым дождаться транспорта Ocean Express, который должен был доставить боеприпасы и тяжёлое вооружение, но задерживался из-за непогоды. В 8:30 утра Дю Понт, не желая откладывать начало штурма, приказал своим кораблям перейти в атаку, сосредоточив огонь на форте Уокер. Однако в 14:00 при входе в пролив флагманский корабль, винтовой 42-пушечный фрегат Wabash, имевший осадку 6,7 метра, сел на мель. Через полчаса, когда его удалось стащить с мели, погода ухудшилась, и день заканчивался, поэтому Дю Понт приказал отряду отойти от берега и встать на якорь примерно в шести милях от форта Борегар.

6 ноября

День 6 ноября выдался ветреный, и Дю Понт отложил атаку ещё на один день. Тем временем капитан флота (начальник штаба) Чарльз Генри Дэвис обратился к нему с предложением вести обстрел фортов, не останавливая корабли. Эта тактика принесла северянам успех во время боя в заливе Гаттерас. Согласно окончательному решению Дю Понта, эскадра должна была войти в пролив посередине, попутно обстреляв оба форта. Миновав форты, самые крупные корабли должны были повернуть последовательно влево и атаковать форт Уокер. Миновав форт, они должны были снова повернуть и повторять манёвр, пока задача не будет выполнена. Более легкие суда должны были пройти вглубь пролива и отбивать атаки канонерских лодок Тэттнэлла.

7 ноября

7 ноября на море наступило затишье. В 8:30 утра эскадра северян построилась в две колонны и двинулась вглубь пролива. Колонну главных сил составляли десять кораблей: флагманский Wabash (коммодор Джон Роджерс), колёсный 15-пушечный фрегат Susquehanna (капитан Джеймс Лэрднер), канонерские лодки Mohican (шесть пушек, коммодор Сильванус Гордон), Seminole (пять пушек, коммодор Дж. Гиллис), Pawnee (десять пушек, лейтенант Р. Уайни), Unadilla (четыре пушки, лейтенант Н. Коллинс), Ottawa (четыре пушки, лейтенант Т. Стивенс), Pembina (четыре пушки, лейтенант Джон Бэнкхед), пароход Isaac Smith (лейтенант Дж. Николсон) и парусный шлюп Vandalia (двадцать пушек, коммодор Ф. Хэггерти). Ещё несколькими днями ранее Isaac Smith остался без пушек, которые пришлось выбросить за борт во время шторма, однако тащил на буксире шлюп Vandalia. Колонна прикрытия состояла из пяти канонерских лодок: Bienville (девять пушек, коммодор Чарльз Стидман), Seneca (четыре пушки, лейтенант Дэниел Эммен), Curlew (семь пушек, лейтенант Уэтмоу), Penguin (пять пушек, лейтенант Т. Бадд), и Augusta (девять пушек, коммодор Пэрротт). Канонерка R. B. Forbes (две пушки) и вооружённый буксир Mercury (одна пушка) оставались в арьергарде и защищали транспорты.

Сражение началось в 9:26 утра, когда одна из пушек форта Уокер сделала выстрел в сторону приближающегося флота северян (снаряд разорвался сразу по выходе из ствола, не причинив никому вреда). Сразу после этого открыли огонь остальные орудия фортов, а корабли северян, в свою очередь начали стрелять по фортам с обоих бортов. Большая часть снарядов с обеих сторон перелетала цели. Корабли Дю Понта прошли вдоль берега и в 10:00 достигли точки поворота, однако повернули в соответствии с планом только Wabash и Susquehanna. Третий корабль в ордере, канонерка Mohican под командованием коммодора Сильвануса Уильяма Гордона остановилась за пределами досягаемости орудий форта Уокер и продолжала вести по укреплениям южан анфиладный огонь. Решение Гордона привело в замешательство остальные корабли северян, и они тоже вышли из строя. После того, как Wabash и Susquehanna трижды прошли вдоль форта Уокер, приближаясь к нему на 200—300 метров, к ним в кильватер неожиданно пристроилась канонерка Bienville. В 11:30 снаряд северян сбил флаг на форте Уокер. Во время боя к отряду присоединился винтовой шлюп Pocahontas (коммодор Персиваль Дрэйтон), вооружённый шестью пушками и прибывший с о-ва Тайби в устье р. Саванна.

Анфиладный огонь канонерок наносил форту Уокер большие разрушения. К полудню были выведены из строя все орудия прибрежной батареи, кроме трёх, при этом орудийная прислуга была полностью измотана. Около 12:30 генерал Дрэйтон покинул форт, чтобы привести подкрепления, передав командование полковнику Уильяму Хейуорду и приказав удерживать укрепление до последней возможности. Вернувшись в 14:00, Дрэйтон обнаружил, что форт оставлен гарнизоном, поскольку закончился порох для пушек.

В 13:15 Wabash поднял сигнал, извещающий, что гарнизон форта Уокер оставляет позиции. Коммодор Джон Роджерс во главе десантного отряда численностью 650 человек сошёл на берег, занял опустевшее укрепление и в 14:20 поднял над фортом флаг США. Преследовать южан десант не стал.

Форт Борегар пострадал гораздо меньше, чем форт Уокер, но его комендант полковник Дуновант опасался, что северяне могут отрезать ему единственный путь отступления. Когда стрельба на противоположном берегу пролива стихла и с кораблей северян раздались радостные крики, полковник понял, что его подчиненные в опасности. Он приказал всем войскам, находившимся на о-ве Филип-Айленд, оставить позиции. Южане ушли, не взорвав пороховые погреба, чтобы не привлекать внимание противника. Их отход остался незамеченным, и только когда канонерка Seneca приблизилась к форту и не была обстреляна, выяснилось, что форт опустел. Поскольку день уже заканчивался, подъём флага США на форте Борегар отложили до следующего утра.

Последствия

Флаг-офицер Дю Понт передал захваченные форты под командование генерала Шермана. Впоследствии форт Уокер был переименован в форт Уэллс, а форт Борегар — в форт Сьюард.

За три часа боя фрегат Susquehanna получил десять попаданий в корпус и двадцать-тридцать в рангоут и такелаж; два человека были убиты осколками снаряда. В канонерку Mohican попало шесть снарядов, причинивших незначительные повреждения; один человек был убит, семеро ранено (в том числе исполняющий обязанности штурмана Айзек Сейберн). Девять раз снаряды южан попали в канонерку Pawnee и пять раз — в Bienville. Всего северяне потеряли 8 человек убитыми и 23 ранеными.

Южане потеряли все орудия и припасы, а также около 50 человек ранеными и убитыми.

Литература

• Ammen, Daniel, The Atlantic Coast. The Navy in the Civil War—II Charles Scribner’s Sons, 1883. Reprint, Blue and Gray Press, n.d.
• Browning, Robert M. Jr., Success is all that was expected; the South Atlantic Blockading Squadron during the Civil War. Brassey’s, 2002. ISBN 1-57488-514-6
• Faust, Patricia L., Historical Time Illustrated encyclopedia of the Civil War. Harper and Row, 1986.
• Johnson, Robert Underwood, and Clarence Clough Buel, Battles and leaders of the Civil War. Century, 1887, 1888; reprint ed., Castle, n.d. Ammen, Daniel, "Du Pont and the Port Royal expedition, " vol. I, pp. 671—691.
• Reed, Rowena, Combined operations in the Civil War. Naval Institute Press, 1978. ISBN 0-87021-122-6
• Theberge Jr, Albert E., [www.hydro-international.com/issues/articles/id1180-The_Battle_of_Port_Royal_Sound.html The Battle of Port Royal Sound] // Hydro International, May/June 2010, Volume 14, Number 3
• Holcombe, John L. & Buttgenbach, Walter J. [artillerymanmagazine.com/Archives/1998/portroyal_w98.html Confederate Forts Inadequate To Protect Port Royal From US Navy] // The Artilelryman, Winter1998 — Vol 20, No. 1.

Ссылки

• [www.loc.gov/pictures/item/cwp2003000756/PP/ Фотография форта Уокер с тыла]
• [www.loc.gov/pictures/item/2010651635/ Одна из пушек форта Уокер, захваченных северянами]
• [www.loc.gov/pictures/resource/ds.05678/ Общий вид сооружений южан на острове Хилтон-Хед]
• [www.loc.gov/pictures/item/cwp2003004675/PP/ Фотография форта Борегар]
• [www.loc.gov/pictures/item/cwp2003000757/PP/ Одна из пушек форта Борегар]
• [www.loc.gov/pictures/resource/ppmsca.35312/ Батарея форта Борегар]

Отрывок, характеризующий Сражение при Порт-Ройале

– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.