Степанов, Григорий Алексеевич

Григорий Алексеевич Степанов
Дата рождения	27 ноября 1897(1897-11-27)
Место рождения	Звад, Лужский уезд, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя
Дата смерти	5 июня 1963(1963-06-05) (65 лет)
Место смерти	поезд Ленинград—Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	пограничные войска
Годы службы	1916—1950
Звание
Командовал	пограничные войска Ленинградского военного округа
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-польская война Кронштадтское восстание Советско-финская война Великая Отечественная война Оборона Ленинграда
Награды и премии

Григорий Алексеевич Степанов (27 ноября 1897, Звад, Санкт-Петербургская губерния — 5 июня 1963, поезд Ленинград — Москва) — генерал-лейтенант пограничных войск.

Биография

Кроме Григория, в семье было еще три брата и приемная сестра. Григорий закончил три класса земской школы, но в 1908 году, после того, как его отец, Алексей Степанович Степанов, умер от пьянства, бросил школу и стал общественным пастухом, а также работал батраком у торговца из соседнего села Вшели. В канун войны занялся отхожим промыслом, а затем уехал в Санкт-Петербург, где сначала работал чернорабочим, а потом молотобойцем в Ортопедическом институте.

В мае 1916 года призван в армию и направлен служить в 172-й запасной полк, расположенный в Вильманстранде, а в августе отобран в учебную команду, после обучения в которой стал унтер-офицером. За выступление против Временного правительства в июне 1917 года на митинге в Петрограде был арестован на 12 суток. В конце августа в составе маршевого батальона отправлен на фронт под Ригу, в 37-й Туркестанский полк. После развала фронта вернулся в родную деревню. В августе 1918 года мобилизован в Красную армию, отправлен в Петроград и зачислен в отдельный Василеостровский батальон, влившийся на Северном фронте в 1-й Рязанский полк. В том же году вступил в РКП(б).

В 1919 году, будучи помощником командира роты Новгородского полка обороны, избран делегатом VII съезда Советов.

Затем в качестве помощника командира 54-го стрелкового полка воевал на Западном фронте. В бою под Гродно был ранен и контужен. После выздоровления стал слушателем Высших военных курсов Западного фронта, расположенных в Смоленске.

За героизм, проявленный при подавлении Кронштадтского восстания, был награждён орденом Красного Знамени.

В октябре 1921 года стал командиром пограничной роты в Сестрорецке. Менее чем через месяц был переведен в Усть-Лугу и вскоре женился. Затем назначен комендантом участка под Кингисеппом, на разъезд Сала.

Впоследствии учился в Высшей пограничной школе ОГПУ СССР, а с октября 1928 года — в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Входил в состав центрального партийного бюро академии, а также являлся ответственным редактором органа академии «Фрунзевец-ударник».

После окончания академии в мае 1931 года назначен начальником Джебраильского пограничного отряда на персидской границе. Через некоторое время стал членом исполкома Нагорно-Карабахской автономной области. В начале 1932 года под непосредственным руководством Степанова была ликвидирована опасная сарыкская банда Абдуллы Искандера-оглы. После этого переведен в Москву на должность помощника начальника отдела боевой подготовки Главного управления пограничной охраны и войск ОГПУ при СНК СССР. С 1935 года — начальник 3-й пограничной школы связи НКВД имени В. Р. Менжинского в Москве. В 1938 году возглавил командный отдел Главного управления пограничных и внутренних войск НКВД СССР.

В марте 1939 года назначен начальником управления пограничных войск Ленинградского военного округа.

В период советско-финской войны служил помощником командующего 7-й армией по охране тыла. За мужество и героизм, проявленные в боях с белофиннами, получил второй орден Красного Знамени.

4 июня 1940 года Степанову присвоено звание генерал-лейтенанта.

Во время Великой Отечественной войны — начальник войск НКВД по охране тыла Северного (с 23 августа 1941 года — Ленинградского) фронта, командующий внутренней обороной и начальник Ленинградского гарнизона.

В октябре 1944 года вернулся на должность начальника управления пограничных войск Ленинградского военного округа.

В июле 1950 года вышел в отставку. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (8 уч. 29 ряд).

Семья

Жена — Валентина Эдуардовна Степанова (1906—1972),

• дочь — Нинель Григорьевна Степанова (1932—1995).

Похоронены там же.

Литература

• Жуков Д. [www.xliby.ru/istorija/pogranichniki/p4.php Григорий Степанов] // Пограничники. — 3-е изд., испр. — М.: Молодая гвардия, 1973. — (Жизнь замечательных людей). — Вып. 15 (532). — 100 000 экз.

Отрывок, характеризующий Степанов, Григорий Алексеевич

Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.