Страшила (литературный персонаж)

Страшила

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Возможно вы искали статью о Страшиле — персонаже книг Л. Ф. Баума о стране Оз.

Страши́ла — один из главных героев сказочного цикла о Волшебной стране А. М. Волкова, соломенное чучело, мечтавшее получить мозги и ставшее впоследствии правителем Изумрудного города. После обретения мозгов Страшила получает титул Мудрый (позднее — Трижды Премудрый). Образ Страшилы заимствован А. М. Волковым у Л. Ф. Баума, так же как и образы Железного Дровосека, Трусливого Льва и некоторых других героев. В книгах Баума собственного имени у пугала (англ. Scarecrow) нет. По мере написания Волковым собственных продолжений сказочной серии, его Страшила становится всё менее и менее похожим на свой американский прототип.

История Страшилы

В книге «Волшебник Изумрудного города»

Соломенное пугало Страшила — первое из трёх существ, которых девочка Элли встретила, согласно предсказанию Виллины, по пути в Изумрудный город. «Работал» пугалом Страшила всего пару дней, но за этот недолгий срок успел понять, что главное его отличие от нормального человека состоит в отсутствии мозгов. На эту идею его натолкнула ворона Кагги-Карр, после чего Страшила стал мечтать о том, как бы обзавестись мозгами. Поэтому, когда Элли сняла его с шеста, он с радостью отправился с ней и Тотошкой в Изумрудный город к волшебнику Гудвину. Страшила надеялся что для Гудвина не составит труда исполнить его заветное желание. Вскоре к компании присоединились Железный Дровосек и Трусливый Лев, у каждого из которых тоже была своя мечта.

По дороге друзья пережили множество опасных приключений. И хотя в тот период у Страшилы ещё не было мозгов, он постоянно подавал ценные идеи и совершал мужественные поступки: бросился под ноги Людоеду; предложил перейти пропасть по срубленному дереву, а Большую реку переплыть на плоту; спас своим советом друзей от Саблезубых тигров; подал идею как вывезти Льва из макового поля и т.д. Когда Гудвин отказался исполнить желания просителей задаром и отправил их бороться против злой Бастинды, Страшила совершил ещё несколько подвигов: вспомнив навыки пугала, он справился с сорока воронами Бастинды, а затем защитил своей соломой Элли, Льва и Тотошку от укусов чёрных пчёл.

Во время битвы с Летучими Обезьянами Страшила был уничтожен — солома развеяна по ветру, а кафтан, голову, башмаки и шляпу Обезьяны «свернули в комок и зашвырнули на верхушку высокой горы». Однако после гибели Бастинды Мигунам и Элли удалось собрать останки Страшилы и вернуть его к жизни.

Получив от Гудвина мозги (смесь отрубей, булавок и иголок), Страшила наконец поверил в собственный ум, и Гудвин, наградив соломенного человека титулом «Мудрый», оставил его вместо себя преемником на посту Правителя Изумрудного города. Впрочем Страшила ничуть этим не возгордился и почти сразу отправился вместе с Элли и остальными друзьями к Стелле, поручив на это время обязанности правителя Длиннобородому Солдату Дину Гиору.

Дорога к Стелле тоже оказалась нелёгкой. Страшила серьёзно пострадал во время наводнения на Большой реке. Но друзья не оставили его в беде и, в конце концов, путешествие закончилось благополучно. Стелла сумела отправить Элли домой, а Страшилу, Дровосека и Льва, ставших за время странствий правителями разных частей Волшебной страны, Летучие Обезьяны доставили каждого к своим подданным.

В книге «Урфин Джюс и его деревянные солдаты»

Страшила правил Изумрудным городом мудро и справедливо. Но он не обладал такой репутацией, как Гудвин, которого все боялись. Страшилу не боялся никто, и потому, вскоре после его прихода к власти, на Изумрудный город двинулась деревянная армия под началом завистливого столяра Урфина Джюса. Жадный до власти Джюс, в руки которого случайно попал волшебный живительный порошок, успел к тому времени выстругать несколько десятков деревянных солдат, оживить их и захватить с этим воинством Голубую страну. Этим аппетиты Джюса не ограничились, и вот теперь его армия осадила Изумрудный город.

Страшила лично возглавил оборону города и даже сам дежурил ночами на городской стене, помогая защитникам отражать атаки деревянных солдат. Однако среди горожан нашёлся предатель — мелкий придворный по имени Руф Билан, сам метивший в наследники Гудвина. Билан открыл солдатам Урфина ворота, Страшила был связан и арестован, город пал. А вскоре был схвачен и Дровосек, спешивший на выручку к Страшиле и попавший в западню.

Страшила и Дровосек наотрез отказались сотрудничать с завоевателем и Джюс заточил их на вершине высокой башни, с условием, что если за полгода они не покорятся его воле, их обоих ждёт смерть. Тем не менее, Страшила не сидел сложа руки. Он придумал написать Элли письмо с просьбой о помощи. Доставила письмо верная подруга Страшилы и Дровосека, ворона Кагги-Карр.

Получив письмо, Элли упросила родителей отпустить её снова в Волшебную страну, на этот раз под присмотром её дяди — бывалого моряка Чарли Блека. Элли, Блек, Тотошка и Кагги-Карр, преодолев множество опасностей сумели добраться до цели и освободили Страшилу и Дровосека. К тому времени здоровье Страшилы основательно пошатнулось, поскольку за пламенные речи, оглашённые им с верхушки башни, Урфин Джюс приказал засадить его в сырой и промозглый карцер. Однако оказавшись на воле среди добрых и заботливых друзей, Страшила быстро поправился.

Освобождённые пленники удачно избежали погони, и двинулись в Фиолетовую страну, где им удалось свергнуть жестокого наместника Энкина Фледа. Состоявшееся вскоре генеральное сражение с главными силами Урфина Джюса решило исход войны: власть Джюса пала, а Страшила был восстановлен в должности Правителя Изумрудного города. Тогда же соломенный мыслитель придумал, как перевоспитать дуболомов: городские мастера вы́резали им вместо злобных рож улыбающиеся лица и дуболомы превратились в мирных работников-садоводов. За это поистине гениальное решение восторженные горожане наградили Страшилу титулом Трижды Премудрого.

После пышных торжеств Элли, Чарли Блек и Тотошка отбыли на родину, а Страшила принялся налаживать мирную жизнь в Волшебной стране. По его приказу дуболомы истребили почти всю популяцию кровожадных саблезубых тигров, сделав безопасным путь через лес по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом.

В книге «Семь подземных королей»

Несколько месяцев спустя Страшила получил ошеломительное известие о том, что Элли вместе с троюродным братом Фредом томится в плену у подземных рудокопов, обитающих в огромнейшей Пещере прямо под Волшебной страной. Детей занесла к рудокопам случайность — они осматривали одну пещеру у себя на родине, но обвал отрезал им путь назад, и после долгих блужданий среди подземных лабиринтов они оказались во владениях рудокопов. Там их задержали семеро местных королей, в надежде, что Элли сможет вернуть утраченную Усыпительную воду, жизненно важную для существования всего Подземного царства. Источник чудесной воды незадолго до этого разрушил предатель Руф Билан, бежавший после свержения Урфина в подземелье; и он же внушил королям мысль, что Элли — фея, способная колдовством вернуть Усыпительную воду. Весть об этих событиях принёс Страшиле и его друзьям Тотошка, которому удалось вырваться из плена.

Преисполненный тревоги за судьбу Элли Страшила пригрозил было подземным королям войной (в чём его горячо поддержали Дровосек и Лев). Однако Элли при посредничестве бежавшего Фреда сумела отговорить Страшилу от опасного решения, а механик Лестар придумал как уладить дело миром. Делегация верхнего мира во главе со Страшилой спустилась с согласия семи королей в Подземную страну и организовала работы по восстановлению разрушенного источника, в обмен на успех которых Элли была обещана свобода.

Пока шли ремонтные работы и короли строили заговоры с целью захватить единоличную власть, Страшила придумал очередную революционную идею: он предложил Хранителю времени Ружеро усыпить всех подземных королей разом, а заодно с ними и прочих дармоедов, и потом внушить им, что они всю жизнь жили честным трудом. План удался блестяще. Тысячелетняя королевская власть в Пещере пала без единого выстрела, бывшие нахлебники превратились в добрых трудолюбивых людей и народ рудокопов вздохнул свободно. Вскоре рудокопы вообще стали перебираться наверх, на пустующие земли по соседству со страной Жевунов.

Также и Страшила, которому вреден был климат Пещеры, покинул сумрачное подземелье вместе со спасённой Элли и с прочими своими друзьями.

В книге «Огненный бог Марранов»

Когда Элли, Фред и Тотошка отправились в Канзас на драконе Ойххо, Страшила, чтобы затмить чем-то горечь разлуки, задумал новое масштабное дело: он решил превратить Изумрудный город в остров. По составленным Правителем чертежам работники-дуболомы вырыли вокруг города огромный котлован и пустили в него воду из речки Аффиры. Котлован превратился в канал, на котором могли плавать лодки и купаться дети; но главное значение канала состояло в том, чтобы повысить обороноспособность Изумрудного города на случай если нагрянет новый враг.

Спустя несколько лет жизнь доказала правоту Страшилы: на город снова двинулся Урфин Джюс, которому удалось встать во главе отсталого, но воинственного народа Марранов. К сожалению, даже канал не смог уберечь город от захвата, хотя и задержал нападающих на длительный срок. Страшила и Дровосек вновь попали в плен к Джюсу, и снова отказались от предложенного им сотрудничества с диктатором. Их не прельстило даже предложение Джюса дать им свободу и назначить их наместниками над своими странами под его верховным владычеством. Отказ Страшилы и Дровосека, как и в прошлый раз, был категорическим. Обозлённый Урфин Джюс хотел уничтожить непокорных пленников, но на этот раз его сдерживало другое обстоятельство: он хотел выведать у Страшилы секрет волшебного ящика, при помощи которого узурпатор мог бы восстановить пошатнувшуюся дисциплину в своей армии. Ящик этот (точнее волшебный телевизор) был подарен Страшиле Стеллой за несколько лет до вторичного возвышения Джюса. В ту пору работы над каналом закончились и Страшила снова изнемогал от скуки и безделья; подарок Стеллы, позволявший в любой момент увидеть, что делает тот или иной человек в Волшебной стране, как бы далеко тот не находился, на некоторое время развлёк Страшилу, но вот об обещании приглядывать за Джюсом, который в те годы не представлял из себя никакой опасности, Страшила быстро позабыл. Теперь же Урфин дорвался до власти и жизнь Страшилы с Дровосеком оказалась напрямую увязана с тайной волшебного ящика.

Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, если бы в Волшебную страну не приехали снова гости из Канзаса — теперь это была уже не Элли, а похожая на неё как две капли воды младшая сестра, Энни, со своим другом Тимом и пёсиком Артошкой. Дети приняли живое участие в судьбе Страшилы, Дровосека и других пленных. Они раздобыли Усыпительную воду, опоили охрану, сторожившую узников, и вывезли тех на свободу. Снова, как и за десять лет до этого, их путь лежал в Фиолетовую страну. И снова Урфин отправил против них своё войско, на этот раз состоявшее из Марранов, чтобы одним ударом выправить положение. Но времена изменились и до сражения дело не дошло: на подходах к Фиолетовой стране Марраны обнаружили, что Джюс обманул их самым циничным образом, и власти Урфина пришёл конец, теперь уже бесповоротный.

В книге «Жёлтый Туман»

Впрочем, хотя Волшебной стране в ближайшие годы предстояло пережить ещё два вооружённых конфликта, уже по войне с Марранами стало заметно, что индивидуальная роль Страшилы в происходящих событиях постепенно уменьшилась. Ход событий уже не так сильно зависел от его решений, а защита Волшебной страны от врагов всё успешнее стала осуществляться сообща, совместными усилиями многих персонажей.

Тем не менее, когда год спустя пробудилась от многовекового сна великанша-колдунья Арахна, Страшила оставался на «боевом посту». Он снова возглавил оборону Изумрудного города, в результате чего колдунью, пытавшуюся ночью переплыть канал и пробраться в город, обстреляли булыжниками; Арахна едва не утонула и была вынуждена спасаться бегством.

Злая фея на этом не угомонилась и наслала на Волшебную страну ядовитый Жёлтый Туман, который мешал людям дышать, видеть и разговаривать. Более того, Туман плохо пропускал солнечные лучи и из-за этого в Волшебной стране впервые с её создания наступила сначала осень, а потом и зима. Жителям страны грозил массовый голод и смерть от мороза. В этих беспрецедентных для волшебного края условиях Страшила руководил дальнейшей борьбой против Арахны и принимал все возможные меры по ограничению вредоносного действия Жёлтого Тумана. Соломенный мудрец придумал способ обеспечить защитными фильтрами животных и птиц, организовал массовое медицинское обслуживание населения. Но для победы над Арахной этого явно было недостаточно и тогда Страшила решился отправить гонца за помощью в Канзас.

Прибывшие по его вызову Энни, Тим и Чарли Блек энергично включились в общую борьбу. Под руководством Чарли Блека был создан железный самоходный великан Тилли-Вилли, предназначенный для уничтожения Арахны, и экипирована передвижная крепость-фургон. Страшила стал одним из членов экипажа этой крепости, которая вместе с Тилли-Вилли и отрядом дуболомов выдвинулась к убежищу Арахны. Путь был полон опасностей, но Страшила и его друзья победили: Арахна нашла свою смерть среди скал, а Жёлтый Туман навсегда исчез из Волшебной страны. Племя гномов, подчинявшееся прежде Арахне, присягнуло на верность Страшиле, пообещав ему в качестве «дани» вести летопись Волшебной страны.

В книге «Тайна заброшенного замка»

Ещё через два года Страшиле снова пришлось заниматься вопросами обороны, теперь уже против Пришельцев с далёкой планеты Рамерия, прилетевших на Землю с целью присоединить её к своим владениям. В этой войне, главным образом позиционной, Страшила координировал действия «разведчиков» — Ментахо, Кастальо и перешедшего на их сторону арзака Ильсора. Кроме того, по просьбе Страшилы из Канзаса прилетели Энни, Тим и ставший инженером Фред. Фред вооружил жителей Изумрудного города настоящими ружьями, которые к счастью не понадобились. Также Страшила придумал защитить дуболомов зеркальными щитами, чтобы им не могли причинить вред лучевые пистолеты Пришельцев. Набег дуболомов на вражеский лагерь закончился полным успехом. Перед налётом на Изумрудный город рамерийской вертолётной эскадрильи Страшила грамотно выстроил оборону, обеспечив воздушный заслон и резервные отряды защитников города, однако эскадрилья до цели не долетела: на подходах к городу её атаковали и рассеяли гигантские орлы Карфакса. Когда же к лагерю инопланетян удалось подвести трубы с Усыпительной водой, Страшила лично, верхом на Ойххо, принёс друзьям весть о том, что «мыши заснули» (то есть Усыпительная вода доставлена и взрывать рамерийский звездолёт с помощью мины Фреда не нужно).

Помимо ведения военных действий Страшила немало сделал и для благоустройства быта Волшебной страны. В частности, по его приказу вдоль всей дороги, вымощенной жёлтым кирпичом, были установлены фонари; через Большую реку перекинули мост; а в Изумрудном городе появилась библиотека.

Характер Страшилы

По характеру Страшила умён, обаятелен, находчив, поначалу немного стеснителен. Добродушен, любит покрасоваться, но и порадоваться, как ребёнок, попеть песенки, если поблизости нет подданных. Прочёл много книг из библиотеки Изумрудного города и любит время от времени вставлять в свою речь «умные» и длинные слова, щеголяя «энциклопедическими знаниями»; обычно произносит такие слова по слогам. Обидчив, но отходчив. Иногда бывает неосторожен и невоздержан на язык: во второй книге выболтал врагам, что Элли уже находится в Волшебной стране, из-за чего попал в карцер и затруднил друзьям борьбу с Урфином Джюсом.

Сам Волков признавал, что Страшила его любимый герой.

Индивидуальные особенности Страшилы

• Не нуждается в пище и воде.
• Не нуждается в сне.
• Не подвержен усталости и боли.
• Способен видеть в темноте так же хорошо, как и днём.
• Теряет способность видеть, слышать и разговаривать, если его глаза, уши и рот оказываются смыты сыростью или водой. Однако легко может восстановить утраченные способности, достаточно лишь подкрасить лицо свежей краской.
• Также с лёгкостью возвращается к жизни, даже если его «тело» было разорвано на части (как было в схватке с Летучими Обезьянами) — надо только собрать все части воедино и набить заново соломой.

Отличия от Страшилы из Страны Оз

Если Страшила Баума любит пофилософствовать на разные свободные темы, то «волковский» Страшила чаще размышляет молча, а потом выдаёт готовые решения острых проблем. Страшила Баума практически никогда не унывает и в любых неприятностях умеет находить положительную сторону. Страшила Волкова не наделён таким спокойным оптимистическим характером; он более ребячлив, ему свойственна определённая горячность и пылкость, порой обидчивость.

Кроме того, в подавляющем большинстве книг о Стране Оз Страшила Баума не находится у власти и в этом смысле свободен от ответственности Правителя за судьбу страны и её населения. Страшила Волкова на протяжении всех шести книг о Волшебной стране вынужден постоянно отбивать атаки вражеских армий, организовывать снабжение, оборону, ведать стратегией и тактикой боевых действий.

Ссылки

• [izumgorod.borda.ru/ Форум «Изумрудный город»]
• [lib.ru/BAUM/baum09.txt Л. Ф. Баум. «Страшила из Страны Оз» в библиотеке Максима Мошкова]
• А. Е. Неёлова. Повесть-сказка в русской детской литературе 60-х годов XX века : Дис. канд. филол. наук : 10.01.01 : Петрозаводск, 2004, 249 c. РГБ ОД, 61:05-10/155.
• Д. К. Пелагейченко. [izumgorod.borda.ru/?1-10-40-00000111-000-0-0-1215105692 Энциклопедия персонажей сказок Волкова о Волшебной стране. (С — Ю)]. [www.webcitation.org/65S2WkpmW Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
• Владимирский Л.В. [zhurnalko.net/=detskie/koster/1989-07--num25 История одной сказки] // Костер. 1989. №7

Отрывок, характеризующий Страшила (литературный персонаж)

– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.