Стрельников, Василий Степанович

Василий Степанович Стрельников
Дата рождения	1838(1838)
Дата смерти	18 марта 1882(1882-03-18)
Место смерти	Одесса, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	военная юстиция
Звание	генерал-майор
Часть	Петербургский военно-окружной суд, Киевский военно-окружной суд
Командовал	военный прокурор
Награды и премии

Василий Степанович Стрельников (1838—18 марта 1882 года, Одесса, Российская империя) — русский военный юрист, прокурор Киевского военно-окружного суда, генерал-майор русской армии..

Биография

Родился в семье православного священника.
В 1857 г. окончил курс одного из кадетских корпусов, 28 декабря 1857 года произведен в первый офицерский чин.
Служил в армии, затем поступил в Николаевскую академию генерального штаба и успешно её закончил в 1862 году по первому разряду.
Затем, прослушал курс в офицерских классах при Аудиторском училище военного министерства, закончил его в 1868 году кандидатом на военно-судебные должности.
Недолго состоял на службе в Главном штабе, затем перевёлся в военно-судебное ведомство получив назначение товарищем военного прокурора Петербургского военно-окружного суда и профессором Александровской военно-юридической академии по кафедре судопроизводства.
Поступил на юридический факультет Петербургского университета, окончив его курс в 1869 г.
В Петербурге он выдвинулся, как обвинитель в известном деле штабс-капитана Э. К. Квитницкого (январь 1872 года).
13 апреля 1873 года произведен в полковники и назначен военным прокурором (сначала исправляющим должность) при Киевском военно-окружном суде.
30 августа 1880 года произведён в генерал-майоры, ему было поручено руководить дознанием и производством по важнейшим политическим делам.
Летом 1881 г. он был вызван в Петербург для участия в работах комиссии М. С. Каханова по выработке положения о государственной охране, затем получил специальную командировку для производства дознания по некоторым важным государственным преступлениям в Юго-Западном и Южном крае (Киев, Киевская губерния, Подольская губерния, Волынская губерния, Одесская губерния).
В Одессе особенно энергично и жёстко проводил следственные мероприятия с арестованными представителями революционных организаций.
18 марта 1882 года Стрельников В.С. был в упор застрелен народовольцем Н. А. Желваковым во время послеобеденной прогулки по Николаевскому бульвару в самом центре Одессы.

Похоронен на 1-м Христианском кладбище Одессы.

Оценка деятельности

Серьёзные юридические познания и выдающиеся способности быстро выдвинули его в число заметных и результативных военных прокуроров в военно-судебном ведомстве, а участие в качестве обвинителя в ряде политических процессов партии "Народная воля", создали его имени широкую известность. До 1881 года руководил дознаниями и выступал обвинителем только на процессах в Киеве, среди которых был ряд громких дел (В.А. Осинского, "киевских бунтарей", кружка М. Р. Попова - Д. Т. Буцинского). Уже в то время выделялся из среды военных прокуроров пристрастием и жестокостью. Обвинительные речи всегда безукоризненные в ораторском отношении, однако, слишком отражали в себе его индивидуальные убеждения ярко консервативного характера. В 1881 году он выступил обвинителем в первом процессе по поводу еврейских погромов, причём его речь, проникнутая и пропитанная чувством ненависти к евреям, встретила самые оживленные рукоплескания в реакционной печати, с "Московскими Ведомостями" во главе, и довольно резкие по тому времени нападки в петербургских газетах левого лагеря.
"Прокурор-паук" - назвал его умеренный либерал, профессор А. Ф. Кистяковский, а революционер Сергей Кравчинский - "Торквемадой деспотизма".
В.С. Стрельников пользовался доверием и поддержкой Александра III, как решительный и бескомпромиссный борец с революционным подпольем. Большой ущерб нанесённый революционерам, вынудил руководство партии "Народная воля" пойти на крайние меры и убить опасного для них прокурора. Опасен он был не столько сам по себе, сколько потому, что задавал тон процессам на которых выступал, царил даже над судьями. Ценой жизни двух молодых народовольцев Н. А. Желвакова и С. Н. Халтурина это удалось сделать. Сразу после покушения, утром 19 марта Александр III телеграфировал из Гатчины министру внутренних дел:

Очень и очень сожалею о генерале Стрельникове. Потеря трудно заменимая. Прикажите генералу Гурко судить убийц военно-полевым законом, и чтобы в 24 часа они были повешены без всяких отговорок.

Генерал-губернатор Одессы И.В. Гурко выполнил указание, суд и казнь состоялись в 24 часа, и два террориста были повешены, даже без установления личностей и подлинных фамилий.

Население Одессы выразило отношение к генералу в следующем стихотворении:

Судьба изменчива, как карта,

В игре ошибся генерал.

И восемнадцатого марта

Весь Юг России ликовал.

Награды

• Орден Святого Станислава 2 степени (1874)
• Орден Святого Владимира 4 степени с мечами и бантами (1877)

Ссылки

www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=121747

Отрывок, характеризующий Стрельников, Василий Степанович

– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.