Хани, Сусуму
Поделись знанием:
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]
13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.
Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
(перенаправлено с «Сусуму Хани»)
| Сусуму Хани | |
| яп. 羽仁進 англ. Susumu Hani | |
 | |
| Дата рождения: |
10 октября 1928 (95 лет) |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1952—1983 |
| Направление: | |
| IMDb: |
0359869 |
Сусуму Хани (яп. 羽仁進 Хани Сусуму?). Родился 10 октября 1928 в Токио — японский кинорежиссёр и сценарист, один из ярких представителей Новой Волны японского кино 1960-х[1][2]. В отличие от других японских режиссёров Новой Волны, карьера Сусуму Хани существовала почти полностью за пределами студийной системы[3].
Содержание
Биография
Ранние годы
Сусуму Хани родился в столичной либеральной семье японской интеллигенции: отец — известный историк-марксист Горо Хани, а мать педагог Сэцуко Хани[4]. После обучения в средней школе он поступил на работу в телеграфное агентство Кёдо Цусин метранпажем. Однако через год он переходит в только что основанный при издательстве «Иванами» киноотдел «Иванами эйга». В обязанности Хани входило составление книг из фотографий для выпускавшихся издательством серий иллюстрированных изданий и фотоальбомов. Среди его коллег было несколько кинооператоров, под влиянием которых Хани проявил интерес к документальному кино. В 1952 году Сусуму Хани дебютирует как режиссёр-документалист, сняв свою первую картину «Жизнь и вода». Его раннее обучение документалистике будет заметно в более поздних, поставленных им игровых картинах, опирающихся на подлинные места съёмки, непрофессиональных актёров, методы съёмки ручной камерой и акцент на современные социальные проблемы[5].
Карьера в кино
Его карьера в кино включает в себя три направления: 1) документальные фильмы; 2) кинокартины социальной проблематики, в особенности в среде молодёжи; 3) кинодрамы об угнетённых женщинах, борющихся за своё человеческое достоинство и независимость[5].
Из восемнадцати документальных фильмов, сделанных между 1952-м и 1960-м годами, наиболее известны[5]: «Дети в классе» (1955) — чёрно-белая новаторская кинолента, в которой Хани действовал методом наблюдения, пристально следя за действительностью и фиксируя сюжеты, творимые самой жизнью; и «Рисующие дети» (1956) — первый фильм режиссёра, получивший международное признание и премированный на XVII Венецианском кинофестивале, где он участвовал в конкурсе короткометражных фильмов.
Его переход в начале 1960-х годов от документальных фильмов к игровым совпал с появлением Новой Волны японского кино, к которой режиссёр будет причислен. Но, если Сёхэя Имамуру считали антропологом японской Новой Волны, то Хани стал её социологом[1]. Его тонкие фильмы изучают многие социальные вопросы, стоявшие перед послевоенной Японией, включая разрыв между богатыми и бедными, роль женщины в обществе, отчуждение молодёжи и отношения страны с внешним миром[1]. В его первом игровом фильме «Малолетние преступники» (1961), снятом в стилистике документального кино, режиссёр изучает жизнь несовершеннолетних правонарушителей в исправительной колонии. Сусуму Хани будет удостоен за эту работу двух премий журнала «Кинэма Дзюмпо» — за лучший фильм года и за лучшую режиссёрскую работу. Используя непрофессиональных артистов и место съёмки в подлинном исправительном учреждении, режиссёр убеждает зрителя в реализме происходящего. Столь непредвзятый подход окажется типичным для режиссёра, который вернётся к детской проблематике в фильме «Дети, взявшись за руки» (1964), удостоенном специальной премии жюри на IV Международном кинофестивале в Москве в 1965 году. Это был ремейк киноленты режиссёра Хироси Инагаки, поставленной в 1948 году. К этой же теме детства, становления личности режиссёр обратится и в фильме «Ад первой любви» (1968), самой известной из его работ за пределами Японии[1]. Здесь Хани исследует психологические и сексуальные проблемы в подростковой среде. И хотя «Ад первой любви» вскрывает психологические травмы героя при помощи визуальной стилистики, присущей представителям Новой Волны, стиль Хани в целом более сдержанный, нежели у таких современников режиссёра, как Нагиса Осима, Сёхэй Имамура и Масахиро Синода[1].
Между тем, в женских драмах «Наполненная жизнь» (1962) и «Она и он» (1963) Хани создаёт сложные миниатюры японского общества, фокусируясь на попытках женщин найти своё место в жизни, обрести независимость. В «Она и он» рассматривается растущее неравенство между богатыми и бедными через призму отношений между женщиной среднего класса, её мужем и нищим старьёвщиком, живущем в трущобе, прилегающей к их современной многоэтажке. Ещё одна женская история показана режиссёром в киноленте «Невеста Анд» (1966), демонстрировавшейся в советском кинопрокате в начале 1970-х годов[6]. В фильме показана история молодой вдовы, которая через брачное агентство познакомилась по переписке с археологом и отправилась вместе с маленьким ребёнком в далёкое Перу, чтобы выйти за него замуж.
Из-за финансовых неурядиц в японском кинематографе тех лет, вызванных по большей части конкуренцией с телевидением, Сусуму Хани в 1966 году организовал собственную компанию «Хани-про». Однако, преуспеть на пути самостоятельного производства Хани не удалось. И поставленные впоследствии фильмы в собственной кинокомпании («Раб любви», 1969; «Великое приключение любви», 1970) привели его к коммерческому краху[4]. В последнем фильме, снятом в «Хани-про», — «Дневное расписание» (1972) сочетается его интерес к проблемам современной молодёжи с его постоянным неравнодушием к женским проблемам. История рассказывает о двух школьницах, отправившихся вместе в путешествие. Подружки снимали свою поездку на восьмимиллиметровую киноплёнку. Хани, всю жизнь тяготевший к документальному кинематографу, вставил значительное количество отснятого героинями киноматериала в свой фильм, перемежая игровые эпизоды с кадрами заснятой актрисами хроники.
После 1972 года Сусуму Хани перейдёт работать на телевидение, снимая документальные фильмы о природе.
Личная жизнь
Отец Сусуму — японский историк Горо Хани[ja] (1901—1983).
С 1959 года Сусуму Хани состоял в браке с киноактрисой Сатико Хидари[ja] (1930—2001), исполнившей главные женские роли в его кинолентах «Она и он» и «Невеста Анд». Пара подаст на развод в 1977 году после того, как супруга обвинит режиссёра в измене с её сестрой Кимико Гаку-Мура. Кимико была менеджером Сусуму Хани и сопровождала его в поездках на съёмки документальных фильмов в Африку. Позже Хани вступил в брак с Кимико.
От брака с Сатико Хидари у режиссёра была дочь Миё Хани (1964—2014), актриса, режиссёр и сценарист, снявшаяся в документальном фильме отца «Песнь феи. Миё» (1971)[7].
Награды, премии и номинации
Венецианский кинофестиваль (1956)
- премия жюри конкурса короткометражных фильмов — «Рисующие дети»[8].
Премия Роберта Флаэрти (1957, Нью-Йорк)
- премия за выдающееся достижение в документальном кино — фильм «Рисующие дети» (1956)[9].
Приз Министерства просвещения Японии (1959)
- приз за лучший документальный фильм 1958 года — «Храм Хорюдзи»[10].
Премия журнала «Кинэма Дзюмпо» (1961)
XI Международная неделя фильмов в Маннгейме (1962)
- Приз «Золотой дукат» лучшему фильму — «Малолетние преступники»[12].
Берлинский международный кинофестиваль
- 12-й Берлинский международный кинофестиваль (1962) — номинация на главный приз «Золотой берлинский медведьь» — фильм «Наполненная жизнь»[11].
- 14-й Берлинский международный кинофестиваль (1964) — приз OCIC Award — фильм «Она и он»[11].
- 14-й Берлинский международный кинофестиваль (1964) — приз лучшей игровой киноленте для молодёжной аудитории — фильм «Она и он»[11].
- 14-й Берлинский международный кинофестиваль (1964) — номинация на главный приз «Золотой берлинский медведьь» — фильм «Она и он»[11].
- 18-й Берлинский международный кинофестиваль (1968) — номинация на главный приз «Золотой берлинский медведьь» — фильм «Ад первой любви»[11].
- 19-й Берлинский международный кинофестиваль (1969) — номинация на главный приз «Золотой берлинский медведьь» — фильм «Раб любви»[11].
Московский международный кинофестиваль (1965)
- Специальный диплом за режиссуру — фильм «Дети, взявшись за руки» (1964)[4].
Кинофестиваль в Теллюриде (США) (2001)
- Специальная премия Silver Medallion Award за вклад в кинематограф[11].
Фильмография
| Фильмография Сусуму Хани[13][14][15] | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Год | Название по-русски | Оригинальное название | Транслитерация | Английское название в международном прокате |
Примечания |
| 1950-е годы | |||||
| 1952 | «Жизнь и вода» (документальный, к/м, сорежиссёр — Такаси Фудзиэ) |
生活と水 | Сэйкацу то мидзу | Water in Our Life | + соавтор сценария, производство «Иванами эйга» |
| 1953 | «Праздник снега» (док., к/м) | 雪まつり | Юки мацури | Snow Festival | + сценарист |
| «Город и сточные воды» (док., к/м) | 市と廃水 | Мати то гэсуй | The Town and Its Drains | + сценарист | |
| 1954 | «Ваше пиво» (док.-рекламный, к/м) | あなたのビール | Аната-но биру | Your Beer | + сценарист |
| 1955 | «Дети в классе» (док., к/м) | 教室の子供たち | Кёсицу-но кодомотати | Children in the Classroom | + сценарист |
| 1956 | «Рисующие дети» (док., к/м) | 絵を描く子どもたち | Э-о каку кодомотати | Children Who Draw | + сценарист, производство «Иванами эйга» |
| «Групповое обучение» (док., к/м) | Групу-но сидо | Group Instruction | + сценарист | ||
| «Класс близнецов» (док., к/м) | 双生児学級 | Сосэйдзи гаккю | Twin Sisters | + сценарист, производство «Иванами эйга» | |
| 1957 | «Хроника зоопарка» (док.) | 動物園日記 | Добуцуэн никки | Zoo Story | + сценарист, производство «Иванами эйга» |
| 1958 | «Храм Хорюдзи» (док., к/м) | 法隆寺 | Хорюдзи | Horyu Temple | + сценарист, производство «Иванами эйга», прокат — «Никкацу» |
| «Наоя Сига» (док., к/м) | 志賀直哉 | Сига Наоя | Shiga Naoya | + сценарист, об известном писателе и драматурге Наоя Сига | |
| «Море живёт» (док.) | 海は生きている | Уми-ва икитэ иру | The Living Sea | + сценарист, пр-во «Иванами эйга», прокат — «Никкацу», текст читают Эйдзиро Тоно и Сэцуко Куроянаги | |
| «Токио 1958» (док., к/м) | 東京1958 | Тоукёу ити кюу го хати | Tokyo 1958 | + соавтор сценария, сопродюсер и монтажёр, кроме Хани над фильмом работали ещё 8 режиссёров | |
| 1960-е годы | |||||
| 1960 | «Танцы Японии» (док., к/м) | Нихон-но буё | Dances in Japan | + сценарист, производство «Иванами эйга» | |
| 1961 | «Малолетние преступники» | 不良少年 | Фурё сёнэн | Bad Boys | + сценарист, по повести Айки Дзинуси, пр-во «Иванами эйга», прокат «Синтохо», первый игровой фильм |
| 1962 | «Наполненная жизнь» | 充たされた生活 | Митасарэта сэйкацу | A Full Life | + соавтор сценария (с Кунио Симидзу), по роману Тацудзо Исикавы, пр-во «Бунгэй про», «Ниндзин курабу», прокат — «Сётику» |
| 1963 | «Она и он» | 彼女と彼 | Канодзё то карэ | She and He | + соавтор сценария (с Кунио Симидзу), пр-во «Иванами эйга», «ATG», прокат — «ATG» |
| «Мужской рай» (док., Италия — Япония, сорежиссёр Джулиано Томеи) | Il paradiso dell’uomo (Giappone proibito) (итал.) / 楽園を求めて | Rакуэн о мотомэтэ | Man’s Paradise | производство Rotor Film (Италия), Tokyo Theatres K.K. (Япония), прокат — Dino de Laurentiis Distribuzione (Италия), Towa (Япония) | |
| «---» (док.) | Ару сюппанся годзюунэн | + сценарист, пр-во «Иванами эйга» | |||
| 1964 | «Дети, взявшись за руки» | 手をつなぐ子ら | Тэ-о цунагу кора | Children Hand in Hand | + адаптация, по роману Итидзи Тамуры, пр-во «Сёва эйга», прокат — «Дайэй» |
| 1965 | «Песнь Бвана Тоси» | ブワナ・トシの歌 | Бвана Тоси-но ута | The Song of Bwana Toshi | + соавтор сценария (с Кунио Симидзу), по произведению Тосихидэ Катаёри, пр-во «Токио эйга», «Сёва эйга», прокат — «Тохо» |
| 1966 | «Невеста Анд»[комм. 1] | アンデスの花嫁 | Андэсу-но ханаёмэ | Bride of the Andes | + сценарист, пр-во «Хани-про», «Токио эйга», прокат — «Тохо» |
| 1968 | «Ад первой любви» | 初恋・地獄篇 | Хацукои дзигокухэн | Inferno of First Love | + соавтор сценария (с Сюдзи Тэроямой), пр-во «Хани-про», «ATG», прокат — «ATG» |
| 1969 | «Раб любви» | 愛奴 | Айдо | Slave of Love | + сценарист, по произведению Исаму Куриты, пр-во «Соэй-про», «Хани-про», прокат — «Сётику» |
| 1970-е годы | |||||
| 1970 | «Великое приключение любви» | 恋の大冒険 | Кои-но дайбокэн | + соавтор сценария (с Коити Ямадой и Такэнобу Ватанабэ), пр-во «Ору-сутафу-про», «Тиэтору-про», «Хани-про», прокат — «Тохо» | |
| 1971 | «Песнь феи. Миё» (док., Франция — Италия — Япония) | 妖精の詩 | Есэй-но ута. Миё | Mio | + сценарист и монтажер, пр-во Art Theatre Guild, «Хани-про», прокат — «Ниппон хэрарудо» |
| 1972 | «Дневное расписание» | 午前中の時間割り | Годзэн дзиканвари | Morning Schedule | + соавтор сценария (с Кэндзи Накао), пр-во «Хани-про», «ATG», прокат — «ATG» |
| 1980-е годы | |||||
| 1980 | «Рассказ об Африке» | アフリカ物語 | Афурика моногатари | A Tale of Africa | пр-во и прокат «Санрио фируму», с участием голливудской звезды Джеймса Стюарта |
| 1982 | «Пророчество» (док., к/м) | 予言 | Ёгэн | + сценарист | |
| 1982 | «История — Время ядерного безумия» (док.) | 歴史 ＝ 核狂乱の時代 | Рэкиси — каку кёран -но дзидай | History: The Age of the Nuclear Chaos | + сценарист, пр-во «Хибаку-но кироку-о окуру кай» |
Напишите отзыв о статье "Хани, Сусуму"
Комментарии
- ↑ В советском прокате фильм демонстрировался с августа 1970 года, р/у Госкино СССР № 2101/69 (до 15 апреля 1976 года) — опубликовано: «Каталог фильмов действующего фонда. Выпуск II: Зарубежные художественные фильмы», Инф.-рекл. бюро упр. кинофикации и кинопроката комитета по кинематографии при Совете министров СССР, М.-1972, стр. 89.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Jacoby, Alexander. [www.amazon.com/Critical-Handbook-Japanese-Film-Directors-ebook/dp/B00B77AMGW A Critical Handbook of Japanese Film Directors.] / Donald Richie (Foreword). — Berkeley, California: Stone Bridge Press, 2013. — 434 p. — ISBN 978-1-933330.
- ↑ [www.digplanet.com/wiki/Susumu_Hani Susumu Hani] on digplanet.com (англ.)
- ↑ [www.thefullwiki.org/Japanese_New_Wave Japanese New Wave] on thefullwiki.org (англ.)
- ↑ 1 2 3 Генс, Инна Юлиусовна. [www.booksprice.ru/books/594064.html «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.»] / Послесов. В. Цветова. — М.: Искусство, 1988. — P. 122-137. — 271 p. — 8000 экз.
- ↑ 1 2 3 Erens, Patricia. Hani, Susumu // [www.amazon.com/International-Dictionary-Films-Filmmakers-Production/dp/1558624538 International Dictionary of Films and Filmmakers. (Book 4)] / by Tom Pendergast (Editor), Sara Pendergast (Editor). — 4 edition. — N.-Y.: St. James Press, 2001. — Vol. 2. — P. 420. — 1329 p. — ISBN 1-55862-477-5.
- ↑ [fenixclub.com/index.php?showtopic=119228 Список зарубежных фильмов в прокате СССР с 1955 по 1991 гг.] на форуме киноклуба «Феникс» (рус.)
- ↑ [baike.baidu.com/view/9676219.htm 羽仁进] on baidu.com (кит.)
- ↑ «Кино и Время», бюллетень Госфильмофонда СССР, выпуск второй (книга 2), М., 1962, стр. 66.
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 125; 259).
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 259).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.imdb.com/name/nm0359869/awards?ref_=nm_ql_2 IMDb-Awards] (англ.)
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 260).
- ↑ [www.jmdb.ne.jp/person/p0039320.htm 羽仁進 (Susumu Hani)] on Japanese Movie Database (JMDb) (яп.)
- ↑ [www.imdb.com/name/nm0359869/ Susumu Hani] on IMDb (англ.)
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 258—261).
Ссылки
- Сусуму Хани (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.cineticle.com/focus/315-susumuhani.html Сусуму Хани. Импрессионизм, которого не было] в интернет-журнале об авторском кино Cineticle (рус.).
- [fenixclub.com/index.php?showtopic=75118 Сусуму Хани. Глава из книги Тадао Сато «Кино Японии»] на форуме киноклуба «Феникс» (рус.).
Литература
- «Кинословарь» / Под редакцией С. И. Юткевича. — М.: Советская энциклопедия, 1986—1987. — С. 463. — 640 с.
- Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 122—137).
- Erens Patricia. Hani, Susumu // International Dictionary of Films and Filmmakers. — 4th ed. — St. James Press, 2001. — Vol. 2. — P. 418—420. ISBN 1-55862-477-5
- Jacoby Alexander. A Critical Handbook of Japanese Film Directors. — Berkeley, California: Stone Bridge Press, 2008. — ISBN 978-1-933330
Отрывок, характеризующий Хани, Сусуму
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]
13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.
Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
