Украинская громада

Украинская громада или Украинская думская громада (в дословном переводе «украинская община») — объединение депутатов по преимуществу украинцев, возникшее в Государственной думе I и II созывов, никогда не имевшее официального статуса фракции. В него входили депутаты из разных фракций, объединённые интересом к украинскому вопросу. Депутаты выдвигали требования обеспечения национально-культурной и территориальной автономии Украины.

Государственная дума I созыва

Государственная Дума I созыва работала в Петербурге с 27 апреля по 8 июля 1906. Лево-радикальные партии Российской империи бойкотировали выборы в Первую Думу. В выборах принимали участие Украинская демократическо-радикальная партия и Украинская народная партия. Среди 102 депутатов от 9 украинских губерний насчитывалось 24 помещика, 42 крестьянина, 26 представителей городской интеллигенции, 9 рабочих и 1 священник. По партийному признаку 38 депутатов были кадетами и сочувствующими этой партии, 28 — трудовиками. Трудовая группа составляла не политическую партию, а парламентскую фракцию, которая объединяла, в основном, беспартийных депутатов крестьян по происхождению.

Украинская думская громада в составе 45 челеловек сформировалась почти сразу же. Возглавил её адвокат и общественный деятель из Черниговской губернии И. Л. Шраг. На первом организационном собрании, которое состоялось 1 мая 1906 в объединение записалось 22 депутата, среди них: С. Т. Таран, Г. Л. Зубченко, Н. С. Онацкий, Л. С. Литвин, А. Ф. Грабовецкий, П. И. Куриленко, Т. Т. Нестеренко (или Нестеренков), М. Ф. Филоненко, З. И. Выровой, А. Н. Возовик, И. И. Лысенко. В собрании принял участие А. Е. Плотник, не являвшийся депутатом Государственной Думы. На собранные 16 мая в объединение вошли еще семь депутатов во главе с адвокатом И. К. Заболотным: И. Г. Гнатенко, Л. Е. Штефанюк, В. И. Бей, А. Ф. Рыбачёк, А. И. Романюк, П. И. Богач, А. Г. Гринюк. Всего по данным М. С. Грушевского в объединение записалось более 40 депутатов (П. И. Чижевский, барон Ф. Р. Штейнгель, В. М. Шемет, И. В. Тарасенко, М. М. Ковалевский, А. Г. Вязлов, Н. Ф. Биляшевский и другие), но оставалось много крестьян и интеллигенции из украинских губерний, которые «не уяснили для себя украинского вопроса, или не решились ещё формально вступить».

Работа Украинской громады строилась на принципах западноевропейских парламентов. Её идейным руководителем считают М. C. Грушевского. Он подготовил проект Конституции России, в основе которого лежала идея национально-территориальной децентрализации России и образования культурных автономий. Был разработан план национально-территориальной децентрализации Российской империи, согласно которому предусматривалось создать общегосударственный парламент и территориальные сеймы. В парламентские выборы должны быть непрямыми, чтобы избежать большой его численности при образовании маленьких избирательных округов и не репрезентативности малых наций в больших округах. Территориальные сеймы были заниматься делами культуры, местной администрации, назначением судей. Четверть мест в них предусматривалась для интеллигенции.

Печатным органом Украинской громады был «Украинский вестник». М. С. Грушевский также подготовил декларацию об автономии Украины, которая от имени Украинской громады должна была быть провозглашена с трибуны 1-й Государственной думы. Но 8 июля 1906 Дума была распущена.

Дальнейшая судьба большинства крестьянских депутатов была сложной. Многие из них пропали без вести, другим пришлось скрываться, кто-то попал в психиатрическую лечебницу, некоторые были избиты до полусмерти или у них были сожжены дома.

Государственная дума II созыва

В 1907 году были проведены выборы в II Государственной Думы. С 518 депутатов 65 были социал-демократами (в I Думе — 18), 157 — трудовиками (вместе с эсерами) по сравнению с 94 в I Думе. Среди 102 депутатов от украинских губерний насчитывалось 40 трудовиков, 34 представители правых партий, по 11 кадетов и социал-демократов (в том числе 6 членов Спилки, 3 меньшевика, 1 большевик, 1 представитель УСДРП). По социальному положению украинского губернии были представлены 16 помещиками, 4 священниками, 17 интеллигентами, 59 крестьянами и 6 рабочими. Во II Думе тон задавали крестьянские депутаты.

Во второй Государственной думе (20 февраля — 3 июня 1907) украинские депутаты также объединились в громаду, которая насчитывала 47 членов. Громада издавала журнал «Рідна справа. Вісті з Думи» («Родная дело. Вести из Думы» апрель — июнь 1907). В нём печатались речи членов Думы, заявления граждан, в которых выдвигалось требования автономии Украины, введения местного самоуправления, введение украинского языка в школе, суде и церкви, образования кафедр украинского языка, литературы и истории в университетах. По мнению членов украинской громады, в частности сельских депутатов, эти задачи должны решаться законодательным путём последовательного реформирования государственного устройства, экономических и социальных отношений.

Громада требовала предоставить Украине в её этнографических границах политическую автономию, ввести украинский язык в школах, судебных и административных органах. Относительно главного вопроса революции — аграрного — в общине не было единого мнения. Кадетские депутаты отстаивали передачу части помещичьих земель крестьянам за выкуп, а крестьянские поддерживали трудовиков — конфискацию помещичьих земель и национализации всей земли. Для освещения своей деятельности в Думе община основала печатный орган — журнал «Украинский вестник», в котором сотрудничали М. С. Грушевский, Иван Франко, М. И. Туган-Барановский.

В составе украинской громады II Думы было 47 человек. Среди них Н. Долгополов, Е. А. Сайко, А. И. Гриневич, В. И. Хвост, С. В. Нечитайло, А. Н. Наумчак, Н. К. Рубис (или Рубисов), В. В. Волк-Карачевский, В. Г. Сахно, Е. К. Чигирик, С. К. Матвеев, П. С. Мороз и др. Во время работы Думы было принято решение о выходе членов украинской фракции из всех думских партийных объединений. Преждевременный роспуск II Думы прервал процесс формирования украинской фракции.

Во II Думе Украинская громада выступила с декларацией, созданной на базе программы УДРП. Наряду с обще-демократическими требованиями свободы слова, печати, амнистии политическим заключенным провозглашалась необходимость предоставления автономии Украине, украинизации школьного образования. 3 июня II Государственную Думу была разогнана.

Государственные думы III и IV созывов

3 июня 1907 Николай II издал новый избирательный закон, который обеспечивал полное преимущество в новом составе Думы помещикам и буржуазии. В III и IV Думах официально украинских объединений не было. Причиной этого стал антидемократический избирательный закон, принятый правительством П. А. Столыпина, репрессивная политика центральной и местной администрации по отношению ко всем демократическим и национальным партиям, давление на избирателей во время голосования. Среди депутатского корпуса 29 депутатов четко позиционировали себя как защитники национальных интересов Украины. Однако такого количества оказалось недостаточно для создания в Государственной Думе самостоятельной украинской фракции.

Однако существовала неформальная группа украинских депутатов. А на заседаниях III и IV Дум обсуждались вопросы об украинском языке и выделение Холмщины в отдельную российскую губернию. В III Думу за подписью 37 депутатов был внесен законопроект о введении украинского языка в начальной школе параллельно с русским, издание учебников и книг с учетом украинских условий, использование украинского языка в сельских судах. Однако он не был принят. В феврале 1914 г. в докладе министру внутренних дел полтавский губернатор А. К. Багговут рекомендовал привлекать в украинских губерниях на должности учителей, инспекторов, ректоров, священников только великороссов; освобождать от должности всякого учителя, проявляющего приверженность к украинскому языку; субсидировать газеты в Киеве, Харькове, Полтаве, Екатеринославе для борьбы с украинизацией; искоренять использование названий «Украина», «украинский», доказывыя, что «Украина» — это просто окраина государства в былые времена и т. д.

Для усиления антипольской и антиукраинской политики III Дума приняла закон о выделении Холмщины в Холмскую губернию. Им предусматривалось территорию с украинским населением отделить в губернию. По мнению авторов проекта, этот шаг подрывал польское влияние и облегчал ассимиляционную политику российского правительства по отношению к украинцам.

В Четвертой Думе существовала группа украинских депутатов, одним из лоббистов которой был Михаил Родзянко. В защиту украинских интересов выступили представители разных политических сил, в частности конституционный демократ П. Н. Милюков, трудовик В. И. Дзюбинский, социал-демократ Г. И. Петровский. Был затронут вопрос об автономии Украины, получивший поддержку со стороны известных политических деятелей, депутатов А. Ф. Керенского, П. Н. Милюкова, Г. И. Петровского, А. И. Шингарева. Профессор С. А. Иванов требовал основания украиноведческих кафедр в университетах, а епископ Никон — введение украинского языка в школах.

Литература

• [nwapa.spb.ru/sajt_ibo/gos_duma_polnotekst/bondarenko.htm Бонадренко Д., Крестовская Н. Украинский вопрос в Государственной Думе (1906—1917 гг.) // Россия — XXI. — 2001. — N. 6. — С. 92-117]
• [pidruchniki.ws/16790422/istoriya/ukrayinski_fraktsiyi_ukrayinske_pitannya_derzhavnih_dumah_rosiyskoyi_imperiyi Українські фракції та українське питання в Державних думах Російської імперії]
• [www.history.vn.ua/book/ukrzno/93.html Діяльність українців в І та II Державних Думах]
• [histans.com/JournALL/xix/xix_2009_16/24.pdf Українці в Державній думі Російської імперії]
• [www.cvk.gov.ua/visnyk/pdf/2008_1/visnik_st_18.pdf До сторіччя утворення Української думської громади]

Отрывок, характеризующий Украинская громада

– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.