Улица Алленби

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Улица Алленби
Тель-Авив
ивр.רחוב אלנבי‏‎

ул. Алленби 60, перекресток с ул. Ха-Кармель
Общая информация
Страна

Израиль

Город

Тель-Авив

Протяжённость

2,8 км

[www.google.co.il/maps/place/%D7%90%D7%9C%D7%A0%D7%91%D7%99%E2%80%AD/@32.0666097,34.7686578,15z/data=!4m2!3m1!1s0x151d4c83764f41c7:0xcf19ad8a66e406a1 на Картах Google]

Улица Алленби (ивр.רחוב אלנבי‏‎ — рехо́в а́ленби) — одна из центральных улиц Тель-Авива. Первоначально служила главной улицей города (заменив в этом качеству улицу Герцля — первую улицу Тель-Авива), пока не уступила это звание другим улицам. Является одной из самых известных и упоминаемых улиц в израильской культуре. Названа в честь Эдмунда Алленби, британского фельдмаршала, завоевавшего Палестину в Первую мировую войну. Улица начинается у набережной, от площади Кнессета (ивр.כיכר הכנסת‏‎ — кика́р ха-кне́сет) на восток, на углу с улицей Бен-Иегуды ломается и продолжается на юго-восток до площади Ха-мошавот (ивр.כיכר המושבות‏‎ — кикар ха-мошаво́т — Поселений), где снова ломается и продолжается на юг как улица Ха-алия (ивр.רחוב העליה‏‎). Заселение улицы неоднородное, от иностранных рабочих в южной части улицы до яппи в центре (вокруг площади Маген Давид ивр.כיכר מגן דוד‏‎).





История

Улица Алленби была основана в 1911 году, во время первого расширения Тель-Авива, как «дорога к морю», и называлась так до 1918 года, когда её переименовали в честь английского генерала Эдмунда Алленби, который за год до того отвоевал Палестину у турков.

До 1922 года улица располагалась почти параллельно морю. Ради постройки «Казино Галей Авив» (ивр.קזינו גלי אביב‏‎) роскошного двухэтажного ресторана (азартные игры в котором, вопреки названию, не проводились) улицу Алленби, по решению мэра Меира Дизенгофа, повернули влево, перпендикулярно береговой линии и довели до «Казино».

Первые 20 лет с провозглашения Государства Израиль улица Алленби принимала ежегодные парады Армии Обороны Израиля, которые были важнейшей частью празднования Дня Независимости для жителей города.

В 1930 году на пересечении Алленби с улицами Бен-Иегуды и Пинскера, на площади 2 Ноября (ивр.כיכר ב' בנובמבר‏‎ — кикар бет бе-нове́мбер), был построен театр «Муграби» (ивр.קולנוע מוגרבי‏‎), запланированный, как оперный театр. В нём выступали многие израильские театры, в том числе Габима и Камери. Кроме театрального, в здании был также кинозал с открывающейся крышей. В 1986 году в здании случился сильный пожар, который привел к необратимым последствиям, и в 1989 году здание снесли. Сейчас на его месте расположена автомобильная стоянка.

В наши дни из-за массивного автомобильного движения в центре Тель-Авива, в будни в дневное время проезжая часть Алленби частично закрыта для доступа частного транспорта в пользу общественного. На улице, помимо жилых домов, располагаются в основном недорогие магазины одежды и обуви, и места развлечений для молодежи.

Достопримечательности улицы

Алленби 1: Площадь Кнессета (ивр.כיכר הכנסת‏‎ — кика́р ха-кне́сет), откуда улица Алленби берет своё начало, находится на пересечении улицы с набережной Герберта Сэмюэля, на берегу Средиземного моря. После постройки именовалась площадью Казино (в честь «Казино Галей Авив»), позже называлась площадью Оперы в честь здания «Мигдаль ха-опера» (ивр.מגדל האופרה‏‎ — мигда́ль ха-о́пера), в котором в разное время размещались служба Налогового управления, штаб ВМС Израиля, Израильская опера, а также кинотеатр, в котором в 19481949 годах проводились заседания Кнессета, в честь чего площадь получила своё нынешнее название.

Алленби 7: Дом Усышкина (ивр.בית אוסישקין‏‎ — бейт уси́шкин) — дом Менахема Усышкина, основателя Еврейского национального фонда, расположенный по адресу Ха-яркон 52 (угол Алленби 7). Это здание, выполненное в эклектичном стиле, было построено в 1931 году и является видным элементом Белого города. Усышкин жил в нём до своей смерти в 1941 году, после чего завещал своим потомкам. До 1992 года здание было заброшено, после чего Давид Усышкин, внук Менахема Усышкина, продал его ради возведения 23-этажного жилого здания. Этот план не был реализован, после чего к зданию проявляли интерес Ахмед Тиби и несколько палестинских политиков с целью основать в нём представительство ООП, что также не было реализовано по причине протестов жителей района. После этого здание было продано иностранцу, и сейчас в здании располагаются офисы, жилые квартиры и гостиничные номера[1].

Алленби 60: Площадь Маген Давид (ивр.כיכר מגן דוד‏‎), расположенная на пересечении с рынком Кармель (англ.) и улицами Шенкина, Нахалат Биньямин и Кинг-Джордж, построена в форме звезды Давида, лучи которого образуют пересекающиеся улицы. Окружающие площадь дома выполнены в интернациональном стиле, и являются важной частью Белого города.

Алленби 110: Большая Синагога (ивр.בית הכנסת הגדול‏‎ — бейт ха-кне́сет ха-гадо́ль) начала строиться в 1924 году, но строительство быстро остановилось из-за нехватки средств. Достроить синагогу помог барон Эдмон де Ротшильд в 1925 году. После постройки была центром «Маленького Тель-Авива», но с годами сама оказалась частью бизнес-центра города, и с тех пор, как в 1960-х годах из района начался отток жителей, величественное здание пребывает в относительном запустении.

На пересечении с улицей Иехуды Галеви планируется построить под землей одну из самых больших станций Легкорельсовой транспортной системы Тель-Авива.

Улица Алленби в культуре

Благодаря своему характеру центральная улица с многочисленными культурными заведениями, клубами и магазинами, улица Алленби часто упоминается в произведениях искусства и занимает важное место в израильской культуре.

Театр «Муграби» упоминается в стихах Натана Альтермана и Наоми Шемер. Площадь напротив кинотеатра — центральное место действия фильма «Блаумилх Канал» (англ.).

Улица часто упоминается в песнях современных музыкальных групп, в частности Monica Sex, Teapacks, Мика Карни и другие. Дешевые стрип-клубы на улице Алленби — фон для романа Гади Тауба, увидевшего свет в 2008 году.

В первых ивритских версиях игры Монополия улица Алленби была самой дорогой (второе место — улица Дизенгофа). В современных вариантах цены улиц изменились.

Напишите отзыв о статье "Улица Алленби"

Примечания

  1. [www.globes.co.il/news/article.aspx?did=1000070212 Газета «Глобс»] (иврит)

Литература

  • Озеров Е., Тель-Авив шаг за шагом: Семь прогулок по городу. – Модиин: Издательство Евгения Озерова, 2009. – 142 с., ил.

Ссылки

  • [tourism-il.livejournal.com/1028011.html «Вслед за запахом»]

Отрывок, характеризующий Улица Алленби

– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.