Урусов, Александр Иванович

Александр Иванович Урусов
Род деятельности:	юриспруденция
Дата рождения:	2 апреля 1843(1843-04-02)
Место рождения:	Москва Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	16 июля 1900(1900-07-16) (57 лет)
Место смерти:	Москва Российская империя

Князь Александр Иванович Урусов (2 апреля 1843, Москва Российская империя— 16 июля 1900, Москва Российская империя) — русский юрист, адвокат, судебный оратор из рода Урусовых. Яркий представитель поколения адвокатов-общественников, порождённых судебной реформой Александра II. Известен также как литературный и театральный критик, собиратель автографов деятелей культуры.

Биография

Родился 2 апреля 1843 года в Москве, в семье полковника Ивана Александровича Урусова, одного из восьмерых сыновей князя А. М. Урусова. Отец состоял на службе при генерал-губернаторе А. А. Закревском для особых поручений. Мать, Екатерина Ивановна, принадлежала по рождению к знатному роду Нарышкиных.

Александр Иванович получил хорошее домашнее воспитание. В 1861 году успешно окончил гимназию, проявив склонность к гуманитарным наукам, после чего поступил на юридический факультет Московского университета, откуда вскоре был исключён за участие в студенческой демонстрации 12 октября 1861 года. Через год повторно поступил в университет, который окончил в 1866 году, в разгар масштабной судебной реформы.

В 1866 году был зачислен кандидатом на судебные должности в Московский окружной суд, где ему доверили выступить защитником при слушании одного уголовного дела. После участия в этом деле Урусов решил стать присяжным поверенным. В течение 1867 года участвовал в качестве защитника на судебных процессах. Во время одного из судебных заседаний вследствие конфликта с товарищем председателя суда был удалён из зала и подал в отставку.

В феврале 1868 года князю Урусову удалось устроиться помощником к видному московскому присяжному поверенному Якову Ивановичу Любимцеву. Он был принят в сословие присяжных поверенных 25 сентября 1871 года и стал присяжным поверенным Московской окружной судебной палаты. В том же году принял участие в процессе «нечаевцев», где защищал П. Г. Успенского, Ф. В. Волховского (был оправдан) и других подсудимых. Находясь в Швейцарии, высказался за то, чтобы швейцарское правительство не выдавало Нечаева России. На этом основании его обвинили в «преступных сношениях» с революционерами, осужденными по делу нечаевцев.

После обыска в квартире 30 сентября 1872 года князя Урусова арестовали и выслали из Москвы в город Венден Лифляндской губернии под надзор полиции. В течение последующих лет он был отстранен от общественной деятельности и занимался только литературой. В 1876 году освобождён из ссылки при условии, что он не станет заниматься адвокатской деятельностью, а поступит на государственную службу.

Урусов был принят чиновником в канцелярию лифляндского генерал-губернатора. Позже получил должность товарища прокурора Варшавского окружного суда, приобретя здесь известность в качестве блестящего обвинителя на судебных процессах; в частности он вёл дело о громком убийстве профессора П. А. Гирштовта. В 1878 году при содействии А. Ф. Кони перевёлся в Санкт-Петербург на должность товарища прокурора Санкт-Петербургского окружного суда.

В 1881 году, с разрешения министра юстиции Д. Н. Набокова, с большим трудом после нескольких прошений об отставке, А. И. Урусов уволился из прокуратуры и вновь вступил в сословие присяжных поверенных Санкт-Петербургской окружной судебной палаты. В 1889 году уехал в Москву, где продолжил свою деятельность присяжного поверенного. Жил на Арбате в доме 32. Умер 16 июля 1900 года и был похоронен на Пятницком кладбище. С. А. Андреевский закончил свою речь у гроба Урусова словами:

Мы хороним сегодня первосоздате­ля русской уголовной защиты. Слава твоему имени, Александр Иванович! Слава Москве, подарившей тебя России!

В 1868 году женился на 19-летней Марии-Анне Юргенс, дочери везенбергского лютеранина, служившей в доме Урусовых экономкой. Сын Александр (1872—1917) пошёл по стопам отца, работал в Москве присяжным поверенным, похоронен рядом с ним на Пятницком кладбище.

Юридическая деятельность

Первое выступление состоялось в Московском окружном суде в феврале 1867 года в качестве защитника на процессе Марфы Волоховой. Впоследствии Урусов участвовал во многих уголовных и гражданских процессах в качестве как присяжного поверенного, так и обвинителя. Защищал подсудимых на политических процессах нечаевцев и на процессе 193-х.

В качестве товарища прокурора, сначала в Варшаве, потом в Петербурге, с большим успехом выступал обвинителем (дела Гирштовта, Гулак-Артемовской, Юханцева и др.). В качестве присяжного поверенного принял участие в ряде известнейших судебных процессов своего времени – по делу Мироновича, Дмитриевой, Каструбо-Карицкого и пр. В 1891 году выступил защитником в парижском суде по делу французского литератора Леона Блуа, обвинявшегося в клевете, и одержал блестящую победу.

Одним из первых в России князь Урусов предлагал проводить судебно-психиатрическую экспертизу для подследственных и подсудимых.

Литературная деятельность

В качестве литературного критика выступал под псевдонимом Александр Иванов. Лично знал И. С. Тургенева, переписывался с А. П. Чеховым по вопросам драматургии. Ценил поэзию французских «проклятых поэтов», в особенности Ш. Бодлера, изучал творчество Г. Флобера. Одним из первых признал и оценил талант К. Д. Бальмонта.

Источники

• Степанова А. В. «А. И. Урусов — юрист и судебный оратор». Саратовский университет, 2005.
• Тимофеев А. Г. Урусов, Александр Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Урусов, Александр Иванович

В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.