Франкель, Лео

Лео Франкель

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Лео Франкель (венг. Leó Frankel; 25 февраля 1844, Обуда — 29 марта 1896, Париж) — деятель венгерского, французского и международного рабочего движения.

Биография

Родился в в Обуда-Уйлаконе (ныне часть Будапешта) в еврейской семье врача на судостроительной верфи. После четырёхклассного училища работал золотых дел мастером; ушёл от ювелира, к которому его отправили учиться ремеслу из-за грубого обращения хозяина.

Познакомившись с творчеством социалистов-утопистов, Франкель, чьим героем юности был Лайош Кошут, рано присоединился к социалистическому движению. Эмигрировал из Венгрии в 1861 году, отправившись в Южную Германию, где впервые попал в рабочее движение, находился под влиянием идей Фердинанда Лассаля и сотрудничал в его газете «Sozial-demokrat».

В конце 1867 года поселился во Франции, где работал ювелиром и был корреспондентом венской социал-демократической газеты «Volksstimme». Во Франции был одним из сопредседателей Парижской федерации Первого интернационала, отошёл от лассальянства и присоединился к группе левых прудонистов во главе с Эженом Варленом. Знакомство с Карлом Марксом в 1869 году в Лондоне повлекло переход Франкеля на сторону марксизма.

Принял активное участие в Парижском восстании 18 марта 1871 и установлении Парижской коммуны. Став членом Коммуны от 13-го округа Парижа 26 марта 1871 года, занимал руководящие должности в её социально-экономическом и финансовом секторах. 29 марта вошёл в Комиссию труда, промышленности и обмена, с 20 апреля возглавлял её в качестве делегата (руководителя) и члена Исполнительной комиссии Коммуны. Введён в Комиссию финансов 5 апреля, руководил разработкой декретов по труду граждан и отдельных других социально-экономических актов Парижской коммуны.

Получив серьёзное ранение на баррикадах, в мае 1871 года покинул Францию и, избегая преследований версальских войск, бежал в Швейцарию. На родине был заочно приговорён контрреволюционным военным судом к высшей мере наказания — смертной казни. С августа 1871 находился в Лондоне, работая в Генеральном совете Первого интернационала на должности секретаря-корреспондента от рабочего движения Австро-Венгрии. Во внутренней полемике поддерживал Маркса и Энгельса в противовес анархистам, группировавшимся вокруг Бакунина. Осенью 1872 года Франкель, обвинённый в «сообщничестве с убийцами», был заочно приговорён французским 6-м Военным трибуналом к смертной казни, однако английские власти отказались выдать его, пока французы не предоставят доказательства его вины.

В 1876 году, находясь со специальным поручением от Интернационала в Вене, был схвачен австрийскими властями и передан венгерской королевской администрации. Пользуясь частичным ослаблением гонений, после своего освобождения в 1878 году провёл в Пеште с с 106 делегатами социалистический конгресс за всеобщее избирательное право. Выступил в качестве главного инициатора создания первой левой венгерской партии рабочего класса, став одним из основателей Всеобщей рабочей партии, действовавшей в Венгрии в 1880—1890.

В 1884 году, выйдя на свободу, поселился в Вене, некоторое время проработав корректором в «Wiener Allgemeine Zeitung» и сотрудничая в газете «Gleichheit» («Равенство»). В 1889 году вернулся в республиканскую Францию. Впоследствии сотрудничал во французской и немецкой социалистической печати. Был одним из организаторов Второго интернационала и присутствовал на первых трёх конгрессах международной организации. Был похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез; его прах возвращён на родину, в Будапешт, в марте 1968 года.

Изображен на венгерской почтовой марке 1951 года.

Литература

• Aranyossi М., Frankel Leo, Budapest, 1952.

Ссылки

• Лео Франкель — статья из Большой советской энциклопедии.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/18840 Советская историческая энциклопедия]
• [www.mek.iif.hu/porta/szint/egyeb/lexikon/eletrajz/html/ABC03975/04707.htm Венгерская энциклопедия биографий, 1000—1990]  (венг.)

Отрывок, характеризующий Франкель, Лео

Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.