Харбинский юридический факультет

Харбинский юридический факультет — русское эмигрантское высшее учебное заведение, существовавшее с 1920 по 1937 г. в Харбине и располагавшееся в здании Железнодорожного собрания.

Предпосылки создания Юридического факультета в Харбине

С начала ХХ в. Харбин являлся центром крупнейшей русской диаспоры в Восточной Азии. В 1899 г. в нём проживало около 14 тыс. чел., в 1903 г. — более 44 тыс. чел., а к концу 1910-х гг. насчитывалось 70 тыс. населения. К 1914 г. русские составили 64,5 % от общего числа жителей Харбина. Русское население Харбина обладало высоким процентом грамотности и образованности (53,9 %), что было характерно для крупных железнодорожных поселений. По мировым стандартам Харбин находился приблизительно на одном уровне по грамотности населения с Венгрией, Австрией, Болгарией, в то время как Россия официально признавала, что грамотной является чуть более 1/5 часть населения. Русским харбинцам было очень важно, чтобы их дети получали приличное образование. В 1912 г. не менее 9 % мужского населения города были учащимися. К 1910 г. КВЖД открыло 12 русских учебных заведений, которые считались лучшими школами на русском Дальнем Востоке. Их выпускники получали возможность продолжить образование в вузах Российской империи, поэтому отсутствие подобных учреждений в Харбине не являлось в начале ХХ в. серьёзной проблемой для российских семей.

В начале 20-х годов ситуация изменилась. Харбин принял тысячи беженцев. В 1918 г. российских подданных в городе насчитывалось 38 024 чел., а к 1 января 1921 г. их численность выросла в 4,5 раза и вместе с русским населением полосы отчуждения КВЖД составляла 288 225 чел. Однако в начале 20-х годов имела место широкая реэмиграция русских из Китая в другие государства. И уже в 1923 г. численность населения этого русского города уменьшилась до 127 тыс. чел. Тем не менее, в Харбине было много молодежи. Одной из забот семей беженцев заключалась в обеспечении детям высшего образования. В целом, в начале 1920-х гг. в харбинских русских учебных заведениях обучалось 6 тыс. чел. Всем им ещё предстояло получить профессию. Но из-за разрыва связей после 1917 г. молодые люди не имели возможности продолжить учёбу в вузах России. В Харбине существовало Русское студенческое общество (1917—1935 гг.), которое объединяло тех юношей и девушек, которые не успели завершить из-за войны и революции своё высшее образование в институтах империи: членами его состояло более 1 тыс. чел.

Однако для организации вуза не хватало преподавательских кадров. Впервые вопрос об организации в Харбине высшего учебного заведения был поставлен в 1915 г. Но реальные шаги для его создания сделаны только в 1918 г. 27 июня 1918 г. был образован «Комитет по учреждению высшего учебного заведения в Харбине» под руководством директора Коммерческих училищ КВЖД Н. В. Борзова. От комитета в Томск отправилась комиссия для обсуждения с профессурой Томского университета и Томского Технологического института возможности организации в Харбине Политехникума с экономическим отделением. Но профессора отказались выезжать в Харбин для чтения лекций.

Из-за сложной политической ситуации на КВЖД открыть вуз удалось только в начале 1920-х гг. Несмотря на потребности КВЖД в технических специалистах, первый вуз Харбина имел гуманитарный характер. По мнению историографа системы образования Харбина Н. П. Автономова, будущий Юридический Факультет возник случайно. Нехватка юристов с ориентальной подготовкой в полосе отчуждения КВЖД и эмиграция из России сыграли роль решающего фактора. Дело в том, что в результате разгрома Колчака в конце 1919 г. В Харбине оказалась большая группа профессоров Омского сельскохозяйственного института и других вузов. К ним обратились жители Харбина с просьбой, прочесть ряд познавательных лекций, как это было в традиции харбинской жизни. А у преподавателей возникла мысль о систематическом чтении лекций — как для первого курса вуза. Они обратились к Н. В. Борзову с просьбой об организационном и материальном содействии. В результате этого сотрудничества и возникли Высшие Экономико-Юридические Курсы, которые начали работу 1 марта 1920 г. по программе 1-го курса российских юридических факультетов. Читались лекции по общей теории права (проводились и практикумы), римскому праву, государственному праву, политэкономии, истории экономических учений. В перспективе предполагалось развернуть их либо в Юридический факультет, либо в Коммерческий институт. В 1922 г. курсы преобразовались в Юридический факультет Харбина.

История Юридического факультета Харбина

Стоит говорить о двух этапах в истории вуза. 1920—1929 г. — это этап развития высшего учебного заведения по восходящей линии, когда разрабатывался его учебный план, определялась структура и источники финансирования, складывался педагогический коллектив и формировалась система управления. С 1929 по 1937 г. четко прослеживается нисходящая тенденция, повлекшая ликвидацию вуза.

У истоков курсов стоял их первоначальный руководитель — Н. В. Устрялов. Лекции читали Г. К. Гинс, Н. И. Петров, М. В. Абросимов, Н. А. Стрелков. К июлю 1920 г. была пройдена программа 1-го курса при 20-ти недельных часах занятий. Общее количество учащихся составляло 98 чел. (75 студентов и 23 вольнослушателя).

В 1920—1921 гг. преподавательский коллектив пополнился квалифицированными кадрами: в Харбин приехали Н. И. Миролюбов (профессор, цивилист, окончил Казанский университет), В. В. Энгельфельд (профессор ГДУ и Пекинского института русского языка), В. И. Сурин (выпускник и преподаватель Академии Генерального штаба, руководитель Экономического бюро КВЖД) и М. Э. Гильчер (известный юрист-практик, присяжный поверенный, выпускник Новороссийского университета, специалист по римскому праву, слушатель Гейдельбергского, Маргбурского и Парижского университетов), Г. К. Гинс (римское и торгового право). В 1921—1922 академических годах на факультете стали преподавать такие видные юристы, как В. А. Рязановский, Н.И. Кохановский (специалист по истории финансов и финансовому праву), В. В. Ламанский, Н. И. Никифоров и Н. Д. Миронов. В 1925 году факультет приглашал Михаила Яковлевиче Пергамента — бывшего профессора СПбУ и Петроградского университета, бессменного декана Юридического факультета Высших (Бестужевских) Женских курсов, проживавшего в эмиграции в Китае — на экономическое отделение по кафедре современного гражданского права. Однако по материальным соображениям М. Я. Пергамент от предложения отказался и в Харбин не приехал.

В 1921 г. Деканом был избран Н. Д. Миролюбов.

В 1922 г. Совет Курсов установил отношения с Государственным Дальневосточным университетом. Харбинцы просили о допуске своих выпускников к испытательным экзаменам в университете (то есть о выдаче полноценных дипломов). ГДУ утвердил особую Испытательную комиссию в составе шести профессоров ГДУ и Курсов под руководством В. А. Рязановского.

По свидетельству Н. П. Автономова, с ноября 1922 г., когда Приморье вошло в состав Советской России, связи с ГДУ были потеряны, и харбинская Испытательная комиссия Юридического Факультета взяла на себя право и ответственность выдавать дипломы. В 1925 г. Её состав был утвержден правлением «Союза русских академических организаций за границей» в Праге.

Два года существования Курсов подтвердили их жизнеспособность и нужность краю. В 1920—1922 гг. они стали получать субсидии КВЖД, Харбинского Общественного управления, железнодорожного собрания и Биржевого Комитета — по 8 тыс. зол. руб. в год. Совет профессоров получил возможность выработать смету и определить учебный план на последующие годы. И 8 июля 1922 г. Высшие Экономико-Юридические Курсы были переименованы в Юридический факультет.

Совет профессоров факультета руководствовался программой и порядком Общего Университетского Устава 1884 год с последующими дополнениями. Это был образец типичного русского юридического вуза. Образуются 12 кафедр: римское право и судопроизводство, гражданское право, торговое право, уголовное право, история русского права, государственное право, международное право, административное право, финансовое право, каноническое право, политэкономия и статистики, энциклопедия и история философии права.

Однако сосуществование русской колонии Харбина и КВЖД с чуждой этнокультурной средой наложило отпечаток на формирование программы факультета. С 1923 г. в преподавание вводится краеведческий уклон и элементы востоковедения — преподавание китайского права: государственного и административного, гражданского права и процесса, уголовного права и процесса и торгового права. После восстановления связей с СССР в учебную программу вуза вошел цикл дисциплин по советскому праву.

В 1924 г. деканом факультета был избран В. А. Рязановский.

С 1923 г. состоялась первая командировка преподавателя факультета доцента Абросимова в Европу. 25 января 1924 года состоялся выпуск первых шести студентов, благополучно окончивших полный курс юридического факультета.

В 1924 году в связи с заключением советско-китайского соглашения советская администрация вступила в управление КВЖД. Администрация оставила за факультетом право пользоваться помещением в Коммерческом училище дороги и расширила финансовую помощь. Были внесены кредиты на библиотеку, командировки, издательство. Библиотека юридического факультета на 1929 год насчитывала до 4000 томов.

Важное значение на юридическом факультете имели публичные заседания Совета профессоров. На них кроме доклада декана о положении дел на факультете в отчётном году, выносились и научные сообщения. Например, актовая речь профессора Г. Г. Тельберга «Идея войны в новом международном праве» (1 марта 1927 года), доклады Г. К. Гинса «Право — фактор прогресса» (12 января 1925 года) и «Новое право» (29 ноября 1937 года).

После набора всех 4-х курсов в 1924 г. годовая смета вуза составила 30 тыс. зол. руб. в год. И в 1925 г. Юридический факультет открыл Экономическое отделение. Происходит рост численности студентов (в 1925 г. количество слушателей вместе с курсантами превышало 1 тыс. чел). Правление Комитета освобождало от платы слушания лекций до 25 % студентов. Вплоть до начала 30-х годов руководство терпимо относилось к денежным задолженностям студентов. Таким образом, Юридический факультет открывал беднейшему юношеству возможность получить высшее образование.

Увеличилось количество преподавателей. К середине 1920-х гг. преподавательская корпорация насчитывала более 80 чел. Весь коллектив вел большую научно-исследовательскую работу. В 1925 г. начал выходить сборник научных трудов — «Известия Юридического Факультета». В 1925 г. состоялась научная командировка В. В. Энгельфельда в Америку и Европу для установления связей с вузами мира и защиты в Париже магистерской диссертации, как и в 1928 г. Н. И. Никифорова в Прагу.

Март 1929 г., когда вышел приказ № 107 управления Главноначальствующего ОРВП о превращении частного Юридического факультета в государственный — это отправная точка второго этапа. Вуз получил новое название — «Юридический факультет Особого Района Восточных Провинций». Произошли изменения в управлении: оно было перестроено по образу китайских вузов. Ликвидировались Комитет, правление, профессорский дисциплинарный суд. Был назначен ректор-китаец Чжан Гочен, который утверждал декана. В. А. Рязановский отказался занимать этот пост, и его заменил В. В. Энгельфельд. Остался Совет профессоров. Но китайская администрация решила поделить факультет на русскую и китайскую части.

Юридический факультет как особый русский вуз по европейскому образцу перестал существовать. Ситуация была сложная. Русское отделение лишалось поддержки КВЖД. Тем более что китайское руководство взяло курс на выдавливание русского студенчества из института: студенты-первокурсники должны были слушать лекции на китайском языке, а старшекурсники обязаны погасить все задолженности. Как итог, не был набран первый курс. Одновременно из слушателей подготовительных китайских курсов создавался параллельный факультет. После их окончания курсисты не были приняты на русский факультет: из них сформировали 1-й курс китайского Экономического отделения.

Осенью 1929 г. уже шли разговоры о переезде русской профессуры в Шанхай и ликвидации вуза. Но был найден компромисс: преподаватели читают лекции на китайском факультете, а русские студенты получают возможность окончить образование.

Однако жизнь внесла свои коррективы. Буквально через месяц после реформы выяснилось, что студенты-китайцы оказались не подготовлены слушать даже упрощенные лекции на русском языке. И администрация договорилась с преподавателями, что русским будет позволено окончить вуз, а китайцы будут слушать лекции через год. Как писал Н. П. Автономов: «Профессорские гонорары понизились до размера карманных расходов, но студенты получили возможность закончить образование».

Таким образом, Юридический факультет разделился на китайскую и русскоговорящую части. Однако русское отделение сохранило свою академическую автономию, поскольку китайская администрация устранилась от участия в судьбе студентов-эмигрантов. Её интересовало, как нам кажется, сохранение педагогического коллектива, поэтому она оставила за собой право курировать лишь финансово-хозяйственные вопросы. Несмотря на сложное материальное положение, Юридический факультет продолжал издавать свои «Известия». Однако, если до 1928 г. томов было 8, то теперь — до 1938 г. — лишь 4.

В 1929 г. состоялись две (последние в истории факультета) командировки в Европу: Г. К. Гинс в Париже защитил магистерскую диссертацию по гражданскому праву, а Н. Е. Эсперов там же выдержал магистерский экзамен и получил звание приват-доцента.

В дальнейшем, факультету пришлось самому присваивать звания экстраординарных профессоров и приват-доцентов, учитывая продолжительность и характер преподавания в вузах и отзывы специалистов о научной работе кандидатов. Работать факультету было очень сложно. Он был лишен прекрасного бесплатного помещения в Коммерческих училищах. Систематически задерживалось жалование. В феврале 1930 г. проф. В. В. Энгельфельд подал в отставку с должности декана, и его заменил Н. И. Никифоров (вплоть до 1937 г.).

С возникновением в 1932 г. Маньчжоу-го в работе русского Юридического факультета обозначились новые перспективы. Японцы возвратили русской администрации функции финансового контроля над вузом. Факультет даже вновь получил бесплатное помещение. Однако крупнейший русский вуз Маньчжурии вошел в свой ликвидационный период. Критической точкой послужил раскол в профессорской корпорации в июне 1934 г. между эмигрантской и симпатизировавшей СССР группами (не группировками !). 1 июля 1934 года профессора и преподаватели, принявшие советское гражданство, или приехавшие из СССР (В. А. Рязановский, Е. М. Чепурковский, Н. В. Устрялов, М. Н. Ершов, А. А. Камков, В. И. Сурин, А. И. Гражданцев, Н. А. Сетницкий, Н. Н. Трифонов), оставили факультет. Попытка заменить ушедших коллег новыми членами успеха не имела.

На положение факультета повлияли также обеднение студенчества и отлив эмигрантов из Харбина. Чтобы спасти положение руководство факультета предприняло попытку слияния 1 марта 1936 г. с Педагогическим институтом. Но это не облегчило ситуацию, и 1 января 1937 г. перестал существовать Педагогический институт, а 1 июля 1937 г. закрылся и Юридический Факультет. Его Коммерческое отделение до некоторой степени возродилось в Высшем Коммерческом Институте при Бюро Русских Эмигрантов в Маньчжурии, открытом в апреле 1937 г., и которому Юридический факультет помогал разрабатывать учебный план. После закрытия последнего в Высший Коммерческий институт перешли работать Г. К. Гинс, К. О. Зайцев, Н. И. Никифоров, И. И. Гогвадзе и Л. Г. Ульяницкий).

Структура и учебный план Юридического факультета Харбина

Структура и учебный план Юридического факультета Харбина не была неизменной. Юридический факультет состоял из двух отделений: юридического и экономического. Учебный план Юридического отделения являлся слепком с учебных планов дореволюционных юридических вузов и практически не менялся с 1925 по 1937 г., за исключением добавленных в 1923 г. курсов по китайскому праву, а с 1926 г. — советскому праву. Учащимся предлагались курсы по разным отраслям права (римское право, общая теория права, государственное, гражданское, уголовное, административное, церковное, торговое, финансовое, международное право, уголовное судопроизводство), истории русского права, истории философии права, политэкономии, статистике. Востоковедческие дисциплины (китайское гражданское право и китайское уголовное право) вводились на последнем курсе. Их преподавание занимало на 4-м курсе 1/4 обязательного учебного времени. Из дополнительных курсов предлагались ряд коммерческих и железнодорожных дисциплин, а также английский и латинский языки и любые курсы Экономического отделения.

Подобное разнообразие предметов могло бы послужить упреком новому институту. Однако, упреждая недоумение по этому поводу юристов и старой, и новой (советской) школы, В. А. Рязановский в 1924 г. объяснил такую многоплановость: нет понятий «старое» и «новое» право; право едино и развивается. А для высшей школы любой отрасли науки главная задача — не сколько дать новые знания, сколько обобщить основные начала науки и познакомить студента с научным методом. «Старое» русское право действовало среди харбинских эмигрантов, китайское право необходимо изучать, поскольку специалисту придется работать в Китае, а по советскому праву жил 150-миллионный народ, и нужно ознакомить слушателей с состоянием советского законодательства их родины.

Экономическое отделение состояло из железнодорожно-коммерческого и восточно-экономического. Впоследствии первый разделился на железнодорожный и коммерческий. С 1-го по 3-й курсы обязательные предметы для обоих циклов были одни и те же и включали дисциплины по различным отраслям права (объем практический такой же как на юридическом отделении), а также расширенную программу по экономическим и коммерческим предметам (политэкономия, история экономических учений, история хозяйственного быта, всеобщая история, общая теория права, статистика, коммерческие вычисления, экономическая география, счетоведение, русская история, государственное право, гражданское право, административное право, социология, финансовая наука, торговое право, международное право, уголовное право, экономическая политика, русская коммерческая корреспонденция, английский язык и китайский язык). С осеннего семестра 1925 г. для первых курсов обоих отделений Юридического Факультета был введен разговорный китайский язык в рамках факультатива. Однако для восточно-экономического цикла его изучение являлось обязательным: по 5 часов в неделю с 1-го по 3-й курс с практическими занятиями на 3-м курсе. Тем не менее, лекторам И. Г. Баранову и Б.Цзун-мяню записалось много слушателей других специальностей, чтобы изучать пекинское наречие.

Специализация на экономическом отделении окончательно определялась на 4-м курсе. Теперь программы циклов совершенно не совпадали. Будущие железнодорожники и экономисты изучали сложные коммерческие дисциплины и предметы по железнодорожному делу (высшая математика организация, частного предприятия, спецкурс политэкономии (банки и биржи), гражданский и торговый процесс, железнодорожное дело, счетоводство железных дорог, железнодорожное хозяйство и английский язык).

Студенты-восточники посвящали своё учебное время только курсам с востоковедческим уклоном. В конце 20-х-начале 30-х гг. к ним добавились этнография Восточной Азии, история культуры Китая, государственное и гражданское право Японии, международные отношения Восточной Азии, её пути сообщения, экономика хозяйства, торговли и промышленности Маньчжурии. Многие из них появились в связи с японской оккупацией. Со второй половины 1920-х гг. востоковеды-экономисты имели право выбирать китайский или японский язык для изучения. Однако, по свидетельству преподавателей Института Ориентальных и Коммерческих наук, к концу 1920-х гг. ни одно учебное заведение, кроме ИОКН японскому языку не обучало. То есть можно предположить, что японский язык до 1932 г. на Юридическом Факультете не преподавался. Курс китайского языка до 4-го курса читался по 5 часов, а после — по 10 часов в неделю. Существовал ряд дополнительных курсов, в числе которых были сибиреведение, мировоззрение народов Востока, история Монголии, общее право монголов, китайское уголовное право и экономические дисциплины. Можно было изучать и предметы Юридического отделения.

Учебный план слушателей младших курсов восточно-экономического цикла строился на изучении коммерческих и историко-правовых дисциплин, которое к 4-му курсу практически завершалось. Одновременно преподаванию английского и одного из восточных языков отводилось почти равное количество занятий. На 4-м курсе картина совершенно иная: упор в обучении делается на предметы востоковедения (30 % от всей программы). Сокращается количество занятий по английскому языку, зато для изучения восточного языка предоставляется в два раза больше часов. В целом, ориенталистике отводилось 81 % учебного времени на последнем курсе, то есть происходит интенсивная подготовка по многом отраслям гуманитарного знания (право, история, экономика, лингвистика стран Востока), которая позволила бы выпускникам вуза встроиться в местный рынок труда.

В общей программе восточно-экономического цикла востоковедение занимало 37 % учебного времени. Изучению коммерции и юриспруденции отводилось соответственно 24 % и 25 %, а английскому языку — 14 %. По словам В. А. Рязановского, целью открытия в 1925 г. восточно-экономического цикла являлась подготовка образованных специалистов в различных областях и, главным образом, в экономической здесь на месте. «Наша цель скромнее и практичнее, — подчеркивал декан, — для экономиста, желающего работать на Дальнем Востоке, мы даем сведения… и будем учить его разговорному и затем уже современному литературному языку (китайскому, ниппонскому), не стремясь делать его глубоко образованным лингвистом».

Численность студентов Юридического факультета Харбина

Практическая направленность обучения на Юридическом факультете вызвала большой интерес у харбинцев. Так первый набор слушателей в 1920 г. составил 98 чел. (75 студентов и 23 вольнослушателя). В вуз принимались лица со средним образованием, обоего пола и без ограничения возраста.

Обучение было платным и составляло в начале 1920-х гг. 300 романовских руб. в год, затем — 150 йен. В 1930-е гг. плата колебалась от 130 до 140 маньчжурских долл. (около 100 зол. руб).

Таблица 1

Количество обучавшихся на Юридическом Факультете в 1920—1936 гг.

годы	количество человек
1920	98
1920/1921	91
1921/1922	179
1922/1923	155
1923/1924	260
1924/1925	512
1925/1926	524
1926/1927	762
1927/1928	829
1928/1929	636
1930	187
1931	183
1932	188
1933	138
1934	140
1935/1936	135
1937	70

Данные таблицы свидетельствуют о количественных изменениях численности студентов: её росте и падении. Рост численности студентов стабильно продолжался в течение почти десяти лет, и в 1929 г. она по сравнению с 1920 г. увеличилась почти в 6,5 раз. Наибольший рост приходился на 1926/1927 и 1927/1928 гг., когда число студентов увеличилось в 7,8 и 8,5 раза по сравнению с 1920 г. Уменьшение количества студентов начинается с 1930 г., и в течение трех лет их численность держится на уровне 188—183 чел., то есть по сравнению с 1929 г. она упала более, чем в 3 раза. Снижение продолжается и в последующие годы, и в 1937 г. На юридическом факультете Харбина обучаются только 70 студентов, и данный показатель на треть меньше по сравнению с данными набора в первый год функционирования вуза. А если сравнить численность учащихся 1937 г. с данными за 1927—1928 и 1928—1929 гг., то она составила соответственно 8,4 % и 11 % от состава студентов тех лет.

Рост численности студентов в 1920-е гг. связан с оживлением хозяйственной жизни в полосе отчуждения КВЖД и увеличением спроса на специальное, в том числе и ориентальное образование. С 1929 г. после подчинения вуза китайским властям и запрета набирать первый курс приток слушателей иссяк. С образованием Маньчжоу-го, когда Юридический факультет получил некоторое послабление от японских властей, вероятно, набирается 1-й курс и увеличивается количество студентов.

Интересно распределение слушателей по специальностям: в 1925 г. юристов было набрано 250, а экономистов — 260 чел. В 1926—1927 гг. первых было уже меньше в 1,4 раза (180 чел.), а число вторых выросло в 1,6 раз и достигло 412 чел. В 1927—1928 гг. на юридическом отделении училось всего 140, на экономическом же прирост составил — 55 % (228 чел.) Как нам представляется, произошел определенный спад спроса на классическое юридическое образование, и наблюдалось увеличение спроса на экономистов с практическими юридическими и ориентальными навыками.

Качество и требования к подготовке специалистов были достаточно высоки. В 1922 г. ГДУ согласился признавать свидетельства (зачеты и практикумы) Юридического факультета. С 1925 г. такое же согласие высказали другие советские вузы (Иркутский, Томский и Московский университеты).

Преподавательская корпорация Юридического факультета Харбина

Большой спрос на специальности Юридического факультета и доверие к качеству знаний были обусловлены тем, что в его стенах работали замечательные ученые и педагоги, большинство из которых закончило вузы в центральной части России и прослушало курсы лучших зарубежных университетов (в Кембридже, Гейдельберге, Париже, Марбурге, Берлине, Страсбурге и Лондоне). В разные годы на факультете работало более 80 чел. На Юридическом факультете преподавали 16 профессоров, 2 доцента и 5 приват-доцентов.

Юридические дисциплины преподавали такие корифеи права, профессора, как Г. К. Гинс, К. И. Зайцев, Н. И. Миролюбов, М. Н. Ершов, В. А. Овчинников, Н. И. Кохановский, В. А. Рязановский, Г. Г. Тельберг, Н. В. Устрялов, В. В. Энгельфельд и другие. Профессор В. В. Ламанский читал экономическую географию. Экономические и коммерческие дисциплины находились в ведении доцентов М. В. Абросимова и А. Н. Витта и преподавателей И. И. Серебренникова (одного из известнейших сибиреведов и статистиков), Н. А. Сетницкого, Е. Е. Яшнова. Железнодорожное дело читали Н. Х. Нилус и А. А. Неопиханов.

Английский язык студентам преподавали И. Г. Круглик и Ф. Г. Уйтик (оба выпускники английских вузов). Исторические науки читал проф. Н. И. Никифоров, а богословие — епископ Хайларский о. Димитрий (Н. Ф. Вознесенский). Выпускник Страсбургского университета, доктор филологии по санскритской словесности, проф. Н. Д. Миронов преподавал латынь. В 1923 г. Юридический факультет пригласил выдающегося японоведа, профессора Восточного Института и ГДУ Е. Г. Спальвина прочесть курс новейшей истории Японии. Но он успел прочесть только вступительную лекцию и скоропостижно скончался.

Для преподавания востоковедения в 1924 г. Юридический факультет пригласил И. Г. Баранова, известного в Маньчжурии синолога, который за всю историю вуза читал курсы китайского языка, китайской литературы, истории культуры Китая, торговых обычаев Китая, географии и этнографии Китая и Маньчжоу-Го. Китайский язык преподавали также С. Н. Усов, и В. Г. Зейберлих, окончившие Юридический факультет.

В 1924—1925 гг. приват-доцент В. И. Сурин, ещё с 1921 г. читавший статистику, начал преподавать экономику Маньчжурии, экономику и географию Восточной Азии.

С 1926 г. на Юридический факультет пришел профессор Е. М. Чепурковский. С 1912 по 1918 гг. Е. М. Чепурковский являлся приват-доцентом Московского Университета, в 1923—1926 гг. — профессором ГДУ. В 1928—1929 гг. выпускник Санкт-Петербургского университета Г. Г. Авенариус, преподаватель харбинского Института Ориентальных и Коммерческих наук, читал историю Восточной Азии.

Другой выпускник Факультета Восточных языков Санкт-Петербургского университета К. В. Успенский с 1928 г. до 1937 г. преподавал китайский (а по другим сведениям — маньчжурский) язык, введение в изучение китайского языка и историю Китая. И, наконец, с 1936 г. на Юридическом факультете работал Л. Г. Ульяницкий, окончивший Факультет Восточных языков, который вел курсы сибиреведения, экономики и истории Японии вплоть до закрытия вуза.

Деканы факультета

Первым деканом факультета был профессор Н. В. Устрялов. В конце 1920 года на посту декана его сменил профессор Н. И. Миролюбов. Осенью 1924 года деканом был избран В. А. Рязановский. Последний пробыл деканом до 1929 года. 2 марта 1929 года в исполнение обязанностей декана (но уже при ректоре Чжан Гочене) вступил профессор В. В. Энгельфельд. 30 января 1930 года В. В. Энгельфельд в заседании Совета профессоров «в виду болезненного его состояния заявил о своём отказе от должности декана». Совет, «выразив благодарность за его деятельность, постановил принять его отставку и поручить вступить в исполнение обязанностей декана профессору Н. И. Никифорову, а его заместителя — доценту А. А. Камкову и ходатайствовать перед китайской администрацией об утверждении их в означенных должностях».

Итоги деятельности

25 января 1924 года состоялся выпуск первых шести студентов, благополучно окончивших полный курс юридического факультета. Всего с 1923 по 1937 гг. состоялось 117 сессий Испытательной комиссии. Юридический факультет окончили 297 дипломированных специалистов, из которых 169 чел. окончили юридическое отделение и 128 чел. — экономическое (коммерческий, восточно-экономический и железнодорожный выдали соответственно 60, 43 и 25 дипломов). Получили высшее образование на Юридическом Факультете 206 мужчин и 91 женщина.

Наибольшее количество студентов было в период расцвета юридического факультета в 1925—1929 годах. При этом число обучающихся на экономическом отделении было несколько большим, чем на юридическом отделении. Так, в 1925/1926 году на юридическом отделении было 250 студентов, на экономическом отделении 268 студентов. Всего через факультет прошло свыше 2600 студентов.

К числу наиболее выдающихся его выпускников можно отнести окончившего в 1923 году приват-доцента юридического факультета Н. Е. Эсперова, Е. Н. Рачинскую (1926 год) — впоследствии писательницу, поэтессу Н. С. Резникову (1929 год), К. В. Родзаевского и других.

Юридический факультет Харбина постоянно отличался академическим качеством образования. Совет профессоров стремился поддерживать на факультете высокий уровень преподавания. Подобное созвездие педагогических кадров с огромным опытом исследовательской работы добилось и весомых научных результатов. Об этом говорят современные зарубежные и российские исследователи. Так М.Раев, американский историк, считает, что «уровень обучения и исследований столь высок, что вклад факультета в науку сохранил актуальность и по сей день». Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской. эмиграции. 1919—1939.- М., 1994.-С.89)

Преподаватели Юридического факультета помещали свои работы во многих периодических изданиях Харбина, выпускали отдельные труды. Но основным изданием, публиковавшим их исследования, являлся журнал «Известия Юридического Факультета». Это был сугубо академический журнал. Всего с 1925 г. по 1937 г. вышло 12 томов «Известий…». Постоянного редактора у журнала не было. В разные годы его редактировали Г. К. Гинс, Н. В. Устрялов, В. В. Энгельфельд и В. А. Рязановский. До 1928 г. «Известия…» выходили регулярно — по 1-2 тома в год. Всего было выпущено 8 томов. С 1928 г. по 1937 г. — только 4. Это зависело от наличия материальных средств: до 1928 г. Факультету выделялись большие средства от КВЖД (в 1925 г. бюджет Факультета составлял 170 тыс. зол. руб.), а с 1929 г. он должен был сам изыскивать деньги. Этим фактором объясняется и уменьшение общего объёма журнала. При этом приходилось изобретать способы, как собрать средства (пожертвования преподавателей, сборы от коммерческих объявлений, субсидии Биржевого комитета, устройство платного вечера-диспута).

По подсчетам М. А. Дорофеевой, «Известия Юридического Факультета» в целом содержали более 3800 стр. Из них на долю научных исследований приходилось не менее 3500 страниц. Всего было опубликовано 78 работ (в целом, 81 исследование, но одно из них присутствует в трех томах). Из них 32, то есть более 40 %, были посвящены тем или иным проблемам востоковедения, в том числе 27 — Китаю и 5 — Монголии.

По мнению историографии, очень большую ценность в научном плане имеют труды юристов факультета по праву и законодательству народов Восточной Азии.

На Юридическом факультете происходил интенсивный культурный обмен. Он, как и прочие русские вузы и техникумы Харбина, принимал на обучение лиц других национальностей. Ещё в 1925 г. при факультете были созданы курсы для китайской молодежи, где китайцы обучались русскому языку и русским юридическим терминам и после их окончания зачислялись на 1-й курс. Принцип открытости для китайской молодежи высших учебных заведений, созданных в Северной Маньчжурии представителями русской интеллигенции, был заложен Юридическим факультетом и стал обязательным правилом для всех институтов Харбина.

За 17 лет высшее образование в стенах Юридического факультета получили 19 китайцев и маньчжур, 1 японец, 1 кореец и 1 германский подданный. Причем, дипломы заслуженно выдавались и лицам почтенного возраста китайской и маньчжурской национальности, занимавшие иногда высокое служебное положение.

Поэтому неслучайно, что именно Юридический факультет Харбина, созданный русской профессурой, дал жизнь Маньчжурскому юридическому факультету.

См. также

• Русский юридический факультет в Праге

Ссылки

• [www.ng.ru/style/2000-03-02/16_china.html На северо-востоке Китая]

Отрывок, характеризующий Харбинский юридический факультет

Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.