Хири-моту

Хири-моту
Самоназвание:	Hiri motu
Страны:	Папуа - Новая Гвинея
Регионы:	Океания
Официальный статус:	Папуа - Новая Гвинея
Общее число говорящих:	120 000 (1989), снижается
Классификация
Категория:	Пиджины
Пиджин на основе моту
Письменность:	латиница
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	хмо 772
ISO 639-1:	ho
ISO 639-2:	hmo
ISO 639-3:	hmo
См. также: Проект:Лингвистика

Хири-моту («полицейский моту», «пиджин моту») — один из официальных языков Папуа — Новой Гвинеи (наряду с английским и ток-писином).

Пиджин, основанный в основном на океанийском языке моту. Из-за фонологических и грамматических отличий говорящие на моту не понимают хири-моту, несмотря на то, что языки имеют до 90 % общей лексики.

Диалекты

Хири-моту имеет два диалекта — австронезийский и папуасский, которые названы по родным языкам тех, кто пользуется этим пиджином.

Папуасский (или «нецентральный») диалект в период расцвета хири-моту был наиболее широко распространен и использовался в качестве стандартного в официальных публикациях. В то же время, австронезийский диалект («центральный») ближе к языку моту в грамматике и фонологии, его лексика богаче и ближе к языку-предку. Благодаря этому, он имел более высокий статус, и практически всеми носителями считался более «правильным».

История

Хири-моту возник задолго до первых контактов моту с европейцами. Изначально, он использовался в торговых экспедициях («хири»), имевших целью торговый обмен — главным образом, саго и глиняной посудой — между племенем моту и соседними племенами юго-восточного побережья острова Новая Гвинея.

В ранний колониальный период использование хири-моту Королевской Полицией Папуа привело к увеличению его популярности (отсюда название «полицейский моту»).

До конца Второй мировой войны ток-писин не был распространен в Новой Гвинее южнее хребта Оуэн-Стэнли, и к началу 60-х годов хири-моту достиг, вероятно, пика популярности, став лингва-франка для значительной части страны. Он был родным для людей, чьи родители происходили из разных языковых групп. Однако, уже с начала 70-х годов хири-моту начал сдавать позиции в качестве повседневного лингва-франка, и началось постепенное вытеснение его ток-писином.

В настоящее время, носители языка зачастую относятся к старшему поколению, и проживают в основном в Центральной провинции и провинции Галф. Общее снижение популярности хири-моту привело к тому, что молодые носители языка-предка (собственно моту) часто незнакомы с хири-моту, и лишь немногие из них хорошо понимают или говорят на нём — один или два поколения назад ситуация была иной.

Литература

• Dutton, Tom (1985).Police Motu: Iena Sivarai (its story). Port Moresby, Papua New Guinea: The University of Papua New Guinea Press.
• Lister-Turner, R and Clark, J.B. (1931), A Dictionary of the Motu Language of Papua, 2nd Edition (P. Chatterton, ed). Sydney, New South Wales: Government Printer.
• Lister-Turner, R and Clark, J.B. (1931), A Grammar of the Motu Language of Papua, 2nd Edition (P. Chatterton, ed). Sydney, New South Wales: Government Printer.
• Brett, Richard; Brown, Raymond; Brown, Ruth and Foreman, Velma. (1962), A Survey of Motu and Police Motu. Ukarumpa, Papua New Guinea: Summer Institute of Linguistics.

Ссылки

В Инкубаторе Викимедиа есть пробный раздел Википедии на языке хири-моту

• [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=hmo Хири-моту на сайте Ethnologue]
• [www.philology.ru/linguistics4/leontyev-78.htm Социальные, лингвистические и психологические факторы языковой ситуации в Папуа — Новой Гвинее]

Отрывок, характеризующий Хири-моту

– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.