Нин-Кульмель, Хоакин Мария

Хоакин Мария Нин-Кульмель
Основная информация
Страна	Куба Куба, США США

Хоакин Мария Нин-Кульмель (исп. Joaquín Maria Nin-Culmell; 5 сентября 1908, Берлин — 14 января 2004, Беркли) — американский композитор, пианист и музыкальный педагог кубинского происхождения. Сын композитора Хоакина Нина-и-Кастельяноса и певицы Росы Кульмель (исп. Rosa Culmell, 1871—1954), младший брат писательницы Анаис Нин.

После развода родителей мать в 1914 г. увезла Хоакина и других детей в Нью-Йорк. В 1924 г. Нин-Кульмель вернулся в Европу и поступил в парижскую Schola Cantorum, а по её окончании в 1930 г. — в Парижскую консерваторию, где учился композиции у Поля Дюка (одноклассниками Нина были, в частности, Жан Ален и Оливье Мессиан) и фортепиано у Рикардо Виньеса и Альфреда Корто. Во время летних каникул он также ездил в Гранаду, где занимался у Мануэля де Фальи. В 1936 г., в знак благодарности своим учителям, Нин исполнил в Париже премьеру сочинения де Фальи «Гробница Поля Дюка».

В 1939 г. Нин-Кульмель вернулся в США, где провёл всю дальнейшую жизнь (исключая гастрольные поездки и период 1943—1944 гг., когда он служил в кубинской армии). В 1951 г. он оформил американское гражданство.

В США Нин-Кульмель преподавал в нескольких колледжах, в 1948 г. начал преподавать в Университете Беркли, в 1950 г. стал его профессором, а в 1974 г. почётным профессором. Он дирижировал студенческим оркестром университета, появлялся в качестве приглашённого дирижёра с Сан-Францисским симфоническим оркестром, продолжал выступать и как пианист. Однако основной деятельностью Нина-Кульмеля во второй половине его жизни была композиторская. Значительная часть творчества Нина-Кульмеля вдохновлена кубинской и испанской музыкальной и культурной традицией: об этом говорят такие его вокальные сочинения, как «Кубинские народные песни для смешанного хора», «Каталонские народные песни для сопрано и фортепиано», а также балет «Обольститель из Севильи» (исп. El Burlador de Sevilla; 1957—1965); не забывал Нин-Кульмель и о своих глубоких связях с Францией: им написан, в частности, балет «Сон Сирано» (фр. Le Rêve de Cyrano, поставлен в 1978 г.). Многие поздние произведения Нина-Кульмеля связаны с религиозной тематикой, в том числе «Missa Dedicatoria» (1971, написана для освящения Сан-Францисского кафедрального собора Успения Девы Марии), «Симфония таинств» для органа и хора (исп. Sinfonia de los Misterios; 1993—1994) и др. На протяжении 20 лет (1965—1985) Нин-Кульмель работал над своей единственной оперой «Селестина», или «Сводня» (исп. La Celestina, по одноимённому роману Фернандо де Рохаса).

Хоакин Нин-Кульмель написал предисловие к четырёхтомнику «Ранних дневников» своей сестры Анаис Нин.

Ссылки

• [www.berkeley.edu/news/media/releases/2004/01/20_nin.shtml Некролог в новостях Университета Беркли]  (англ.)
• [www.universityofcalifornia.edu/senate/inmemoriam/jninculmell.htm Официальный некролог Университета Беркли]  (англ.)
• [www.joaquin-nin-culmell.com/ Мемориальный сайт]  (англ.) (исп.)

Отрывок, характеризующий Нин-Кульмель, Хоакин Мария

Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.