Хроники Заводной Птицы
| Хроники Заводной Птицы | |
| Нэдзимаки-дори Куроникуру | |
 | |
| Автор: | |
|---|---|
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
Хроники Заводной Птицы (яп. ねじまき鳥クロニクル) — роман японского писателя Харуки Мураками, написан в 1992—1995 годах. В центре произведения — человек, оставшийся наедине с собой, ищущий смысл жизни. Оригинальное японское издание было выпущено в трёх частях, которые составляют три «книги» из одного тома на русском языке:
За этот роман Мураками получил литературную премию «Ёмиури», которая в числе других была присуждена ему одним из его жёстких критиков, Кэндзабуро Оэ.
Авторы перевода романа на русский язык — Иван и Сергей Логачёвы. Впервые на русском языке главы из романа публиковались в журнале «Новая Юность» (№ 46, 47).[1] Отдельной книгой русский перевод вышел в 2002 году, с тех пор неоднократно переиздавался.
Краткое описание сюжета
В начале романа Тору Окада уходит из юридической фирмы, с места рядового клерка. После увольнения он живет на сбережения, деньги, оставленные родителями, и на то, что зарабатывает жена Кумико (журналистка в журнале «о здоровом питании»).
С Тору начинают происходить странные события. В отсутствие жены на работе звонит неизвестная женщина, пытающаяся заняться с героем телефонным сексом. Неожиданно пропадает любимый кот. Тору знакомится с шестнадцатилетней соседской девушкой. Появляются ещё две экстрасенши — Мальта Кано и её сестра Крита Кано (некогда работавшая проституткой). Они, по просьбе жены Тору, участвуют в розыске кота. Внезапно пропадает жена. Она оставляет герою послание, в котором сообщает, что уже три месяца встречалась с любовником, поскольку не получала удовлетворения от мужа. При этом пишет, что любит его. Появляется брат Кумико — восходящая звезда политики. В «Хрониках» он несет чрезвычайно важную смысловую нагрузку, являя воплощенное Зло. Брат супруги требует дать Кумико развод. Но Тору чувствует, что та попала в черные сети брата-извращенца, и стремится её вернуть. Попутно в тексте романа присутствуют значительные вставки, посвященные японской оккупации Китая и войне с СССР на Халхин-Голе в 1939 году.
Далее Тору знакомится с ещё одной женщиной, которая приобщает его к экстрасенсорному бизнесу, экстрасенсорные способности прорезались у героя во время сидения в пересохшем колодце во дворе заброшенного дома по соседству. На определенном этапе внутренний дух героя сталкивается с духом Нобору Ватая (брата супруги) и бейсбольной битой калечит его. Параллельно и сам реальный злодей оказывается в больнице. Там его и убивает Кумико, мстя за свою потерявшую стабильность жизнь и любовь. Ей светит минимальный срок. Тору собирается её ждать. То есть, совершив «титаническое усилие», возвращается в привычное состояние.
Главные герои
Хотя эта книга имеет много основных и второстепенных персонажей, в число наиболее важных входят:
- Тору Окада: рассказчик и главный герой. Тору пассивный и часто апатичный молодой человек, проживающий в японском пригороде. Муж Кумико, постоянно следует на поводу приказов или желаний других. В настоящее время безработный, является воплощением пассивности.
- Кумико Окада: жена Тору и, будучи кормилицей и единственным работающим человеком в семье, более независима. Она работает в издательском бизнесе.
- Нобору Ватая: Нобору — брат Кумико, восходящий политик. Общество любит его, но Тору не может его терпеть. Нобору делает головокружительную карьеру, становится видным ученым-экономистом, а затем выдвигает свою кандидатуру в депутаты парламента. Но имеет огромные проблемы в личной жизни. Очень скрытный человек, его лицо — маска, никогда не показывающая настоящие чувства.
- Мэй Касахара: девушка-подросток, которая должна быть в школе, но прогуливает её по собственному желанию. Тору и Мэй на протяжении всего романа обмениваются мыслями, а когда Мэй уехала, она пишет ему (хотя читатель может ознакомиться с письмами, они не доходят до Тору). Их разговоры часто странные и вращаются вокруг темы смерти и ухудшения жизни человека. Что еще более странно, так это веселый и совершенно несерьёзный вид, с которым эти разговоры ведутся.
- Лейтенант Мамия: Мамия был офицером во время японского военного вторжения в Маньчжоу-Го. Перенес сильную эмоциональную травму, став свидетелем сдирания кожи с человека и проведя несколько ночей в пересохшем колодце. Впоследствии лишился руки. Он рассказывает свою историю Тору лично и в письмах.
- Мальта Кано: Мальта Кано — медиум, изменившая своё имя на «Мальту» после выполнения «аскезы» на острове Мальта. Она была нанята Кумико, чтобы помочь Тору Окада найти своего пропавшего кота.
- Крита Кано: младшая сестра Мальты и её ученица, описывает себя как «проститутка в мыслях». Имеет почти те же лицо и фигуру, как и Кумико.
- Мускатный орех Акасака: женщина по прозвищу «Мускатный орех» встретилась в первый раз Тору, когда он сидел на скамейке и наблюдал лица людей на вокзале Синдзюку. Когда они встретились во второй раз, её привлекло иссиня-черное пятно на правой щеке Тору. Её настоящее имя никогда не упоминается в романе. Раньше была успешным модельером, но потом бросила бизнес после зверского убийства её мужа.
- Корица Акасака: Корица — взрослый сын «Мускатного ореха», который не говорит с 6 лет. Общается с помощью мимики и жестов. «Корица» — тоже псевдоним, как и у его матери.
Напишите отзыв о статье "Хроники Заводной Птицы"
Примечания
Ссылки
- [lib.ru/INPROZ/MURAKAMI/hroniki.txt Текст произведения]
- [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9800EED9133EF931A35752C1A961958260 Восток встречается с Западом], New York Times.
См. также
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хроники Заводной Птицы
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.
В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
