Чжан Чэ
Поделись знанием:
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
| Чжан Чэ | |
| кит. трад. 張徹, упр. 张彻, пиньинь: Zhāng Chè | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Цинтянь, пров. Чжэцзян, |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Направление: | |
Чжан Чэ (кит. трад. 張徹, упр. 张彻, пиньинь: Zhāng Chè, в англоязычных источниках записывается как Chang Cheh, 10 февраля 1923 — 22 июня 2002) — один из наиболее известных режиссёров гонконгской киностудии Shaw Brothers, оказавший значительное влияние на киножанр уся и жанр кинобоевиков в целом. Лауреат премии Азиатско-тихоокеанского кинофестиваля 1970 года за лучшую режиссуру (за фильм Месть).
Биография
Предки Чжан Чэ происходили из уезда Цинтянь провинции Чжэцзян. Он закончил Государственный центральный университет (который из-за войны с Японией был вынужден эвакуироваться из Нанкина в Чунцин), во время войны работал у Чжан Даофаня, благодаря чему вошёл в мир кино. В 1948 году вместе с гоминьдановскими властями перебрался на Тайвань, работал с Цзян Цзинго, дослужился до полковника. В 1957 году вернулся в киноиндустрию и перебрался в Гонконг.
Успех пришёл к Чжан Чэ в 1967 году, когда снятый им «Однорукий меченосец» стал первым фильмом в истории гонконгского кино, заработавшим более миллиона гонконгских долларов. После этого Чжан Чэ твёрдо вошёл в элиту гонконгских кинорежиссёров.
Влияние на фильмы Чжан Чэ оказали спагетти-вестерны Серджо Леоне и японские самурайские боевики. Взяв элементы из них в свои фильмы 1960-х, Чжан Чэ произвёл революцию в гонконгском кинематографе. В начале 1970-х Чжан Чэ переключился на фильмы, изображающие единоборство кунг-фу, и, фактически, создал новый жанр, сделав известными большое количество актёров боевиков и дав путь в жизнь многим режиссёрам этого направления.
Работы Чжан Чэ повлияли на становление таких режиссёров, как Джон Ву (бывший ассистентом Чжан Чэ при съёмке ряда его знаменитых фильмов), Ринго Лэм, Роберт Родригес, Чжан Имоу, а Квентин Тарантино в титрах к фильму «Убить Билла. Фильм 2» впрямую упоминает его среди тех, кому он посвящает фильм.
Фильмография
| Год | Русское название | Буквальный перевод | Китайское название | Английское название | Роль в проекте |
|---|---|---|---|---|---|
| 1949 | Буря над Алишань | Ветер и тучи Алишаня | 阿里山風雲 | Happenings in Ali Shan | режиссёр, сценарист |
| 1951 | Неразлучные | Неразлучные | 永不分離 | Never Separated | сценарист |
| 1957 | Блуждающие огни | Блуждающие огни | 野火 | Wild Fire | режиссёр, сценарист |
| 1960 | Нежная ловушка шпионажа | Женская шпионская сеть | 脂粉間諜網 | The Tender Trap of Espionage | сценарист |
| Чёрная бабочка | Чёрная бабочка | 黑蝴蝶 | Black Butterfly | сценарист | |
| 1961 | Песня без слов | 無語問蒼天 | Song Without Words | сценарист | |
| Девушка с золотой рукой | Красавица-грабитель | 賊美人 | The Girl with the Golden Arm | сценарист | |
| Ты была создана для меня | 遊戲人間 | You Were Meant for Me | сценарист | ||
| 1962 | Весна всегда | 桃李爭春 | It's Always Spring | сценарист | |
| И в дождь, и в солнце | Любовь дикого цветка | 野花戀 | Come Rain, Come Shine | сценарист | |
| Её жемчужные слезы | Жемчужные слёзы | 珍珠淚 | Her Pearly Tears | сценарист, лирик | |
| 1964 | Любвеобильная Лотос Пань | Пань Цзиньлянь | 潘金蓮 | The Amorous Lotus Pan | сценарист, лирик |
| Девушка-принц | 雙鳳奇緣 | The Female Prince | сценарист, лирик | ||
| Генерал и актриса | Кровь забрызгивает пион | 血濺牡丹紅 | The Warlord and the Actress | сценарист, лирик | |
| 1965 | Фея озера | Красавица-рыбка | 魚美人 | The Mermaid | сценарист, лирик |
| Кубок бабочки | Чаша бабочки | 蝴蝶盃 | The Butterfly Chalice | сценарист, лирик | |
| Крокодилова река | Крокодилова река | 鱷魚河 | Crocodile River | сценарист | |
| Храм Красного Лотоса | Сожжение монастыря Красного Лотоса: Странствующий воин | 火焼紅蓮寺之江湖奇俠 | Temple of the Red Lotus | планировщик, лирик | |
| Внутри Запретного города | Тайные хроники Сунской династии | 宋宮秘史 | Inside Forbidden City | сценарист | |
| Зов моря | 怒海情仇 | Call of the Sea | сценарист, лирик | ||
| Сдвоенные мечи | Сожжение монастыря Красного Лотоса: Отмщение | 火燒紅蓮寺之鴛鴦劍俠 | The Twin Swords | планировщик, лирик | |
| 1966 | Тигрёнок | Рыцарь-тигр перебивает врагов | 虎俠殲仇 | Tiger Boy | режиссёр, сценарист |
| Лучший из рыцарей | Вэнь Сучэнь | 文素臣 | The Knight of Knights | сценарист, производственный менеджер, планировщик, лирик | |
| Великолепное трио | Три рыцаря приграничного города | 邊城三俠 | The Magnificent Trio | режиссёр, сценарист | |
| Надушенная стрела | Девушка-школяр | 女秀才 | The Perfumed Arrow | сценарист, лирик | |
| 1967 | Тропа сломанного клинка | Меч, убитый горем | 斷腸劍 | The Trail of the Broken Blade | режиссёр, сценарист |
| Однорукий меченосец | Однорукий меч | 獨臂刀 | One-Armed Swordsman | режиссёр, сценарист | |
| Убийца | Великий подосланный убийца | 大刺客 | The Assassin | режиссёр, сценарист | |
| 1968 | Золотая ласточка | Золотая ласточка | 金燕子 | Golden Swallow | режиссёр, сценарист |
| 1969 | Поющий вор | 大盜歌王 | The Singing Thief | режиссёр | |
| Возвращение однорукого меченосца | Однорукий меч — король | 獨臂刀王 | Return of the One-Armed Swordsman | режиссёр, сценарист | |
| Летающий кинжал | Мастерство летающего меча | 飛刀手 | The Flying Dagger | режиссёр, сценарист | |
| Неукротимый кулак | Безжалостная железная рука | 鐵手無情 | The Invincible Fist | режиссёр | |
| Тупик | 死角 | Dead End | режиссёр | ||
| Есть меч — могу путешествовать | Телохранитель | 保鏢 | Have Sword, Will Travel | режиссёр | |
| 1970 | Странствующий Меченосец | 遊俠兒 | The Wandering Swordsman | режиссёр | |
| Месть | Месть | 報仇 | Vengeance! | режиссёр, сценарист | |
| Это будут герои | Тринадцать государевых наставников | 十三太保 | The Heroic Ones | режиссёр, сценарист | |
| Поющий убийца | Маленькая роковая звезда | 小煞星 | The Singing Killer | режиссёр | |
| 1971 | Король-орёл | Повелитель орлов | 鷹王 | King Eagle | режиссёр |
| Новый однорукий меченосец | Новый однорукий меч | 新獨臂刀 | The New One-Armed Swordsman | режиссёр | |
| Дуэль | Большая дуэль | 大決鬥 | The Duel | режиссёр | |
| Безымянные герои | Безымянные герои | 無名英雄 | The Anonymous Heroes | режиссёр | |
| Дуэль кулаков | Бокс | 拳擊 | Duel of Fists | режиссёр | |
| Смертоносный дуэт | Два рыцаря | 雙俠 | The Deadly Duo | режиссёр | |
| 1972 | Боец из Шантуна | Ма Юнчжэнь | 仇連環 | The Boxer from Shantung | режиссёр, сценарист |
| Рассерженный гость | Зловредный гость | 惡客 | The Angry Guest | режиссёр, актёр | |
| Речные заводи | Повесть о речных заводях | 水滸傳 | The Water Margin | режиссёр, сценарист | |
| Трилогия искусства меченосцев | Сходка героев | 群英會 | Trilogy of Swordsmanship | режиссёр | |
| Молодёжь | Молодёжь | 年輕人 | Young People | режиссёр, сценарист | |
| Очаровательный Лес | Счастливый Лес | 快活林 | The Delightful Forest | режиссёр, сценарист | |
| Человек из железа | Чоу Ляньхуань | 仇連環 | Man of Iron | режиссёр, сценарист | |
| Четыре всадника | Четыре всадника | 四騎士 | Four Riders | режиссёр, сценарист | |
| 1973 | Преступник | Гнев юноши | 憤怒青年 | The Delinquent | режиссёр |
| Братья по крови | Убить Ма | 刺馬 | The Blood Brothers | режиссёр, сценарист | |
| Конфликт поколений | Бунтовщик | 叛逆 | The Generation Gap | режиссёр, сценарист | |
| Полиция | Полицейский | 警察 | Police Force | режиссёр, сценарист | |
| Пират | Великий морской разбойник | 大海盜 | The Pirate | режиссёр | |
| Железный телохранитель | Большое Лезвие Ван У | 大刀王五 | Iron Bodyguard | режиссёр | |
| 1974 | Два героя | Фан Шиюй и Хун Сигуань | 方世玉與洪熙官 | Heroes Two | режиссёр, сценарист |
| Дикая пятёрка | Пять храбрых полководцев | 五虎將 | The Savage 5 | режиссёр, сценарист | |
| Парень из монастыря | Шаолиньские ребята | 少林子弟 | Men from the Monastery | режиссёр, сценарист | |
| Наркоманы | Наркоман | 吸毒者 | The Drug Addict | продюсер | |
| Друзья | Друзья | 朋友 | Friends | режиссёр, сценарист, лирик | |
| Боевые искусства Шаолиня | Хунгар и Вин-чунь | 洪拳與詠春 | Shao Lin Martial Arts | режиссёр, сценарист | |
| Безумный мир глупцов | Странное дело странного человека | 怪人怪事 | A Mad World of Fools | продюсер | |
| Юные влюблённые на летающих колесах | Мотоцикл | 電單車 | Young Lovers on Flying Wheels | продюсер | |
| Великий Нэчжа | Нэчжа | 哪吒 | Na Cha the Great | режиссёр, сценарист | |
| Пять мастеров Шаолиня | Пять шаолиньских патриархов | 少林五祖 | Five Shaolin Masters | режиссёр | |
| 1975 | Молодой бунтарь | Юноша | 後生 | The Young Rebel | продюсер |
| Все мужчины — братья | Стремление уничтожить бандитов | 蕩寇誌 | All Men Are Brothers | режиссёр, сценарист | |
| Ученики Шаолиня | Парни Хунгар | 洪拳小子 | Disciples of Shaolin | режиссёр, сценарист | |
| Фантастический малыш | Красный ребёнок | 紅孩兒 | The Fantastic Magic Baby | режиссёр, сценарист | |
| Кровавый побег | Бегство | 逃亡 | The Bloody Escape | режиссёр | |
| Марко Поло | Марко Поло | 馬哥波羅 | Marco Polo | режиссёр, сценарист | |
| 1976 | Восстание боксёров | Три храбреца шэньцюань / Альянс восьми держав | 神拳三壯士 / 八國聯軍 | Spiritual Fists / Boxer Rebellion | режиссёр, сценарист |
| Армия семерых бойцов | Башня восьми дорог | 八道樓子 | 7-Man Army | режиссёр, сценарист | |
| Мстители из Шаолиня | Фан Шиюй и Ху Хуэйцянь | 方世玉與胡惠乾 | The Shaolin Avengers | режиссёр, сценарист | |
| Новые боксёры Шаолиня | Парень Цайлифо | 蔡李佛小子 | The New Shaolin Boxers | режиссёр, сценарист | |
| Храм Шаолиня | Шаолиньский монастырь | 少林寺 | Shaolin Temple | режиссёр, сценарист | |
| 1977 | Военно-морской коммандос | Военно-морская штурмовая группа | 海軍突擊隊 | The Naval Commandos | режиссёр |
| Великолепные скитальцы | Парни-скитальцы | 江湖漢子 | Magnificent Wanderers | режиссёр, сценарист | |
| Храбрый лучник | Предания о героях, стреляющих в орлов | 射鵰英雄傳 | The Brave Archer | режиссёр | |
| Девушки по вызову | Журнал звонков | 應召名冊 | Call Girls | актёр | |
| Парень из Чайнатауна | Парень чайна-тауна | 唐人街小子 | Chinatown Kid | режиссёр, сценарист | |
| 1978 | Храбрый лучник 2 | Предания о героях, стреляющих в орлов. Продолжение | 射鵰英雄傳續集 | The Brave Archer 2 | режиссёр |
| Пятеро ядовитых | Пятеро ядовитых | 五毒 | The Five Venoms | режиссёр, сценарист | |
| Непобедимый Шаолинь | Южный Шаолинь против Северного Шаолиня | 南少林與北少林 | Invincible Shaolin | режиссёр, сценарист | |
| Хромые мстители | Сильно пострадавшие | 殘缺 | Crippled Avengers | режиссёр, сценарист | |
| 1979 | Жизнь игрока | Ворота жизни и смерти | 生死門 | Life Gamble | режиссёр, сценарист |
| Спасители Шаолиня | Герои торговых кварталов | 街市英雄 | Shaolin Rescuers | режиссёр, сценарист | |
| Отчаянные смельчаки | Отчаянная цирковая команда | 雜技亡命隊 | The Daredevils | режиссёр, сценарист | |
| Великолепные головорезы | Парни отдают свои жизни | 賣命小子 | The Magnificent Ruffians | режиссёр, сценарист | |
| Золоторукий парень | Золоторукий парень | 金臂童 | The Kid with the Golden Arm | режиссёр, сценарист | |
| Десять тигров из Квантуна | Десять тигров Гуандуна и пять потомков-тигров | 廣東十虎與後五虎 | Ten Tigers of Kwantung | режиссёр, сценарист | |
| 1980 | Небеса и ад | Драка трёх типов | 第三類打鬥 | Heaven and Hell | режиссёр, сценарист |
| Два чемпиона Шаолиня | Шаолинь и Удан | 少林與武當 | Two Champions of Shaolin | режиссёр, сценарист | |
| Железный Флаг | Клан Железного Флага | 鐵旗門 | The Flag of Iron | режиссёр, сценарист | |
| Вторжение повстанцев | Убийства повсюду | 大殺四方 | The Rebel Intruders | режиссёр, сценарист | |
| Легенда о лисе | Неофициальная биография летающей лисицы | 飛狐外傳 | Legend of the Fox | режиссёр, сценарист | |
| 1981 | Меч, окрашенный королевской кровью | Меч, покрытый бирюзовой кровью | 碧血劍 | The Sword Stained with Royal Blood | режиссёр, сценарист |
| Мстители в масках | Вилы в руках | 叉手 | Masked Avengers | режиссёр, сценарист | |
| Храбрый лучник 3 | Предания о героях, стреляющих в орлов. Третья серия | 射鵰英雄傳第三集 | The Brave Archer 3 | режиссёр, сценарист | |
| 1982 | Дом с ловушками | 沖霄樓 | House of Traps | режиссёр, сценарист | |
| Храбрый лучник 4 | Волшебный орёл и товарищ-рыцарь | 神鵰俠侶 | The Brave Archer & His Mate | режиссёр, сценарист | |
| Ода доблести | Странствующий рыцарь | 俠客行 | Ode to Gallantry | режиссёр, сценарист | |
| Ниндзя пяти стихий | Пять исчезновений ниндзюцу | 五遁忍術 | Five Element Ninjas | режиссёр, сценарист | |
| 1983 | Странный человек | Теургия и маленький властитель | 神通術與小霸王 | The Weird Man | режиссёр, сценарист |
| Нападение богини радости | Встреча с призраком | 撞鬼 | Attack of the Joyful Goddess | режиссёр, исполнительный продюсер | |
| Девять демонов | Девять небесных демонов | 九子天魔 | The Nine Demons | режиссёр, исполнительный продюсер | |
| 1984 | Ринг смерти | Ринг | 擂台 | Death Ring | режиссёр, продюсер |
| Чёртова дюжина из Шанхая | Тринадцать разбойников шанхайской набережной | 上海灘十三太保 | The Shanghai Thirteen | режиссёр, сценарист | |
| Танцующий воин | 霹靂情 | The Dancing Warrior | режиссёр, исполнительный продюсер | ||
| 1986 | Великий Шанхай 1937 | Великий Шанхай 1937 | 大上海1937 | Great Shanghai 1937 | режиссёр, сценарист |
| 1988 | По ту сторону реки | Переправиться через реку | 過江 | Cross the River | режиссёр, сценарист, исполнительный продюсер, художник по костюмам |
| 1989 | Просто герои | 義膽群英 | Just Heroes | продюсер | |
| 1990 | Тайный герой | 江湖揸fit人 | Hidden Hero | режиссёр, сценарист, исполнительный продюсер | |
| Бойня в Сиане | Резня в Сиане | 西安殺戮 | The Slaughter in Xi'an | режиссёр, сценарист, продюсер | |
| 1991 | Путешествие на Запад | 大話西遊:西行平妖 | Journey to the West | режиссёр, сценарист | |
| 1993 | Ниндзя в древнем Китае | Чудесное мастерство | 神通 | Ninja in Ancient China | режиссёр, сценарист |
Напишите отзыв о статье "Чжан Чэ"
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0151653/ IMDb entry]
- [hkmdb.com/db/people/view.mhtml?id=2912&display_set=eng HKMDB enrty]
Отрывок, характеризующий Чжан Чэ
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 10 февраля
- Родившиеся в 1923 году
- Родившиеся в Цинтяни
- Умершие 22 июня
- Умершие в 2002 году
- Умершие в Гонконге
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры Гонконга
- Кинорежиссёры XX века
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы Гонконга
- Сценаристы XX века
- Кинопродюсеры по алфавиту
- Кинопродюсеры Гонконга
- Кинопродюсеры XX века
- Мемуаристы Китая
