Замок Шкворец
| Замок | |
Замок Шкворец
Zámek Škvorec | |
 Главная башня замка | |
| Страна | Чехия |
| Местоположение | район Прага-восток, Среднечешский край |
| Архитектурный стиль | Архитектура барокко |
| Первое упоминание | 1279 |
Замок Шкворец или Савойский замок (чеш. Zámek Škvorec) — барочный замок, расположенный в чешском местечке Шкворец в районе Прага-восток, в 22 км от чешской столицы. Памятник культуры Чешской Республики.
История
Первые упоминания о Шкворце датируются 1279 годом, когда Домаслав, камердинер королевы Кунгуты Ростиславны, построил крепость (castrum)[1]. От крепости этого периода остались вырубленный в скале глубокий колодец и внешняя крепостная стена.
В XIV веке назначенный папой Бонифацием IX пражский архиепископ Вольфрам (Olbram) достроил капеллу, готическую башню с разводным мостом и сделал замок своей резиденцией. Следующим владельцем замка был королевский прокурор Клинштейн, при котором Шкворец получил статус города. Клинштейн продал это владение аристократу Смиржицкому. Последний вёл борьбу за королевский трон, однако потерпел неудачу и был поражен в правах, а его имущество унаследовали Вальдштейны. В 1623 году они, в свою очередь, продали замок Карлу фон Лихтенштейну.
Лихтенштейны владели замком вплоть до 1927 года. Наиболее деятельно занималась его обустройством Мария-Тереза Савойская (1694—1772) — дочь Ханса Адама I, выданная замуж за племянника фельдмаршала Евгения Савойского — графа Суассонского из младшей ветви Савойского дома.
Трудами Марии Терезии в Шкворце появились костел святой Анны, статуи святого Доната и святого Прокопа, а замок получил статус дворца. Именно в этот период его стали называть Савойским замком. Уже в 1734 году, со смертью единственного сына хозяйки замка, суассонская ветвь Савойской династии угасла и перешла французской короне.
Последним "именитым" гостем замка был, бежавший от гнева русской императрицы Екатерины Алексеевны, франкомассон - Джузеппе Бальзамо, более известный как авантюрист и мистик - граф Калиостро.
В 1780 году граф Калиостро, впавший в немилость императрицы, проехав через Варшаву, остановился в Богемии. Опасаясь преследований, граф предпочел остановиться не в людной Праге, а в живописном и тихом Шкворце, где великодушный мажордом князя Лихтенштейна, предоставил в распоряжение графа не только замок, но и лабораторию (в окрестностях замка находилась лаборатория по производству белил и косметики), библиотеку и прислугу. Здесь граф Калиостро мог в безопасности приготовить реагенты по «превращению меди в золото» и опыты по одурачиванию знати в Страсбурге и Париже, куда он и направился, некоторое время спустя.
В благодарность за гостеприимство, граф оставил в местной таверне несколько рецептов исцеляющих блюд и… неоплаченные счета, подписанные «Conte Fenice», которые представлены в экспозиции музея.
Примечательно, что до сих пор ходит легенда о встрече на замке двух великих итальянских масонов и авантюристов: графа Калиостро и Джакомо Казановы, который служил у графа Йозефа Карла Вальдштейнского. Может быть эта встреча и состоялась, но Калиостро был на замке в 1780 году, а Казанова в 1785-1786 годах, будучи на закате своей карьеры, помогая систематизировать латинскую часть библиотеки князя Лихтенштейна.
Кроме того, есть сведения о том, что в 1800 году в Шкворце был расквартирован отряд русского полководца Суворова[1]. К тому времени замок уже служил для административных целей Лихтенштейнских владений. В XIX веке резиденция впала в запустение и в 1860-84 гг. северный и западный дворцы были разобраны.
Современность
В 2008 году в Шкворце началось восстановление фамильной резиденции Лихтенштейнов и музея. В южном дворце размещены школа Богемской и Тосканской кухни, концертный зал и апартаменты, которые используются для проживания гостей. В главном здании размещен музей и парадный зал, в которм проводятся свадьбы, концерты и торжественные мероприятия.
С именем Марии-Терезы связана легенда о Белой Пани «Савойке», дух-хранитель которой до сих пор является в замке. Туристам рассказывают поверье о том, что в главном дымоходе замка живет Драк (аналог Змея Горыныча), который покровительствует жителям городка. При реконструкции замка труба была сохранена исключительно из уважения к этому привидению.
Винные погреба замка славятся выдержанным кальвадосом Сан-Донато, ликером Ночино (Nocino) из собственных грецких орехов, коллекцией белых богемских и красных тосканских вин.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Замок до сноса
- Skvorec 1805.jpg
Зарисовка начала XIX века
- Skvorec Map 1845.JPG
Карта 1845 г.
Напишите отзыв о статье "Замок Шкворец"
Примечания
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Замок Шкворец
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
