Замок Пернштейн

Замок
Пернштейн Pernštejn
Страна	Чехия
Местоположение	Недведице, Брно-пригород, Моравия
Архитектурный стиль	Готическая архитектура, архитектура Возрождения
Первое упоминание	1285
Дата основания	XIII век

Замок Пернштейн (чеш. Pernštejn), прозванный «Мраморным», — фамильное гнездо моравско-чешского аристократического рода Пернштейнов, которое находится примерно в 40 км к северо-западу от Брно в Моравии.

Замок Пернштейн был построен, вероятно, в середине XIII века в готическом стиле. Он был постоянным местопребыванием моравского дворянского рода Пернштейнов и впервые был упомянут в 1285 году. Герб Пернштейнов — чёрная голова зубра с золотым кольцом в ноздрях — находится над входным порталом в дворец замка.

В начале XV века замок был дополнительно укреплён защитными системами. Появилось мощное поздне-готическое укрепление с новыми башнями, стенами и бастионами. При Яне IV Богатом замок был перестроен в резиденцию в стиле эпохи Возрождения. Из-за накопившихся долгов Ян V из Пернштейна были вынуждены продать замок в 1596 году.

В течение следующих столетий новыми владельцами внутри замка были произведены небольшие изменения, таким образом внешний вид замка в основном соответствует состоянию в XVI веке. 15 апреля 2005 года части чердаков были уничтожены в результате крупного пожара.

Замок служил съёмочной площадкой для многочисленных кинофильмов, в том числе «Носферату — призрак ночи». В 1975 г. в замке проходили съемки фильма-сказки «Принцесса на горошине» советского кинорежиссера Бориса Рыцарева, а также французской трилогии «Пришельцы».

• Pernstein Portal Burgpalast.JPG

  Вход во дворец с гербом Пернштейнов

• Hrad Pernštejn (Pernstein) - by Pudelek.jpg

  Дворец и башня четырёх времён года

• Pernstein Hof.JPG

  Двор дворца

• Pernstein Fresko in der Burgkapelle.JPG

  Фреска в часовне дворца

Литература

• Jakub Z. Škrabal: Burg Pernštejn. Vega L. Ltd, Brno, ISBN 80-7276-026-2

Отрывок, характеризующий Замок Пернштейн

Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.