Nothing Records

Nothing Records
Владелец	Universal Music Group
Основан	1992
Основатели	Трент Резнор Джон Мальм Младший
Статус	Закрыт с 2004
Дистрибьютор	Interscope Records
Жанр	Индастриал-метал New Wave Альтернативный рок
Страна	США США
Местонахождение	Новый Орлеан (Луизиана)
Официальный сайт	[www.nothingrecords.com/ www.nothingrecords.com]

Nothing Records — американский лейбл звукозаписи, основанный в 1992 году Трентом Резнором из Nine Inch Nails и Джоном Мальмом Младшим (менеджер NIИ). Стилизация лейбла была направлена на индастриал-метал, индастриал-рок, альтернативный рок, электронику. В 2004 году рекорд-студия прекратила своё существование.

История

Nothing Records стал известен, в первую очередь, тем, что на нём записывались Nine Inch Nails и протеже Трента Резнора — Marilyn Manson. Прочие исполнители, подписавшие контракт с лейблом, не смогли достичь такой популярности и мирового признания, как сделали это его основатели.

Студия часто поощряла своих поклонников через интернет. К примеру, лейбл открыл бесплатный радио-поток, по которому вещалась компиляция, собранная исполнителями Nothing Records, их продюсерами и фанатами.

В сентябре 2004-го, в момент переезда Трента Резнора из Нового Орлеана на Западное побережье США, на официальном сайте студии появилась вывеска:

Nothing Studios: 1994-2004

Что явно говорило о прекращении жизни лейбла. Таким образом, Джон Мальм Младший вбил не последний, но самый крепкий девятидюймовый гвоздь в гроб рекорд-студии. Слушатели Nothing Records строили предположения, является ли информация на сайте правдивой, но общественность получила исчерпывающий ответ, когда Резнор предъявил иск соучредителю. Трент Резнор выиграл дело, обвинив ответчика в мошенничестве и нарушении фидуциарной обязанности, отсудив у него $2.95 млн.. Как потом оказалось, главного участника NIN обманули, когда он подписывал контракт с бухгалтером. В итоге, Мальм получал 20 % от общего дохода студии, а не от чистой выручки, тем самым оставляя себе большие отчисления «на чай».

Я чувствовал, что у меня был бухгалтер, которому я не мог доверять. Оригинальный текст (англ.)   I felt I had an accountant I couldn't trust.

Список исполнителей

• Nine Inch Nails
• Marilyn Manson
• Pop Will Eat Itself
• Einstürzende Neubauten
• The The
• Squarepusher
• Plaid.

См. также

• Лейблы звукозаписи, принадлежащие Universal Music Group
• Список лейблов звукозаписи

Отрывок, характеризующий Nothing Records

Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.