The Sydney Morning Herald
Обложка газеты The Sydney Morning Herald за 30 марта 2007 года. | ||||||||||||||||||||||||||||
Оригинальное название |
The Sydney Morning Herald | |||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Тип |
Ежедневная газета | |||||||||||||||||||||||||||
Формат | ||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||
Владелец | ||||||||||||||||||||||||||||
Главный редактор |
Даррен Гудсир (англ. Darren Goodsir) | |||||||||||||||||||||||||||
Основана | ||||||||||||||||||||||||||||
Политическая принадлежность | ||||||||||||||||||||||||||||
Язык | ||||||||||||||||||||||||||||
Главный офис | ||||||||||||||||||||||||||||
Тираж |
131 737 (по будням, ABC[en], декабрь 2013)[1] | |||||||||||||||||||||||||||
ISSN |
[www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0312-6315&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0312-6315] </td></tr> | |||||||||||||||||||||||||||
</td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||
Сайт: [www.smh.com.au/ www.smh.com.au]</td></tr>
</table>К:Печатные издания, возникшие в 1831 году «Сидней морнинг геральд»[2] (англ. The Sydney Morning Herald переводится как «Сиднейский утренний вестник»), SMH — ежедневная газета в формате таблоида, публикуемая издательством Fairfax Media[en] в Сиднее (Австралия). Основанная в 1831 году с названием Sydney Herald (рус. Сидней геральд), «Сидней морнинг геральд» является одной из старейших непрерывно издаваемых газет Австралии[3]. Газета издаётся по будням и в субботу. Воскресный выпуск газеты называется The Sun-Herald[en]. Приобрести газету можно в торговых точках в Сиднее, Новом Южном Уэльсе, Канберре, Юго-восточном Квинсленде[en] (Брисбен, Голд-Кост и Саншайн-Кост). СодержаниеОбзор«Сидней морнинг геральд» — издание, следующее высоким стандартам журналистики, однако в 2006 году газета подверглась критике по поводу превращения в жёлтую прессу, с повышенным вниманием к слухам, крупными фотографиями и кричащими заголовками[4]. Газета подвергалась критике за левоцентристские взгляды[5]. Это объяснялось тем, что в газете работают журналисты-левоцентристы, такие как феминистка Адель Горин[en][6]. В то же время, в газете работают журналисты умеренных взглядов, такие как, например, Питер Хартчер[en][7]. Кроме того, в газете регулярно публикуются комментарии консерваторов, таких как Пол Шиэн[en] и Питер Райт. Издательство Fairfax Media публикует различные приложения к газете, в том числе журналы Good Weekend (который включается в субботний выпуск The Age и The Sydney Morning Herald), the(sydney)magazine и его аналог, the(melbourne)magazine, публикуемые в Сиднее и Мельбурне соответственно. Кроме того, публикуется множество других изданий, в том числе кобрендинговых с Fairfax Media, и использующих рекламные онлайн-площадки издательства:
В соответствии с программой сокращения расходов в 2008 году некоторые издания были переданы сторонним производителям[8]. Согласно исследованию компании Roy Morgan Research[en], в период с марта 2010 по март 2011 года, читаемость газеты The Sydney Morning Herald составляла 766 000 раз по будням и 1 014 000 раз по субботам[9]. Бюро аудита тиражей[en] опубликовало сведения о том, что в декабре 2013 года средний тираж газеты по будням составлял 131 737 экземпляров, а по субботам — 228 392 экземпляра. По сравнению с аналогичным периодом прошлого года, тиражи упали на 16 %[1]. Главным редактором газеты является Даррен Гудсир (англ. Darren Goodsir). Бывшие главные редакторы: Уильям Карнау[en][10], Эндрю Гарран[en], Шон Айлмер (англ. Sean Aylmer), Фредерик Уорд[en], Чарльз Флетчер[en], Колин Бингхем (англ. Colin Bingham), Макс Приск (англ. Max Prisk), Джон Александер (англ. John Alexander), Пол Макгиох[en], Алан Ревелл (англ. Alan Revell), Алан Окли[en], Питер Фрай (англ. Peter Fray). ИсторияТрое сотрудников ныне не существующей Sydney Gazette: Уорд Стивенс (англ. Ward Stephens), Фредерик Стокс (англ. Frederick Stokes) и Уильям Макгарви[en] в 1831 году основали газету The Sydney Herald. Четырёхстраничный еженедельник выпускался тиражом 750 экземпляров. В 1840 году газета стала публиковаться ежедневно. В 1841 году англичанин Джон Фэрфакс[en] выкупил газету и в следующем году переименовал её в The Sydney Morning Herald. Фэрфакс, семейный бизнес которого контролировал газету на протяжении около 150 лет, определил редакционную политику
The Sydney Morning Herald начала печатать новости вместо анонсов на главной странице с 15 апреля 1944 года, позже многих других газет. Из столичных газет Австралии только The West Australian[en] сделала это позже. В 1949 году было запущено воскресное издание, The Sunday Herald. Через четыре года, в 1953 году, The Sunday Herald был объединён с приобретённым еженедельником Sun. Объединённое издание, The Sun-Herald, публикуется по сей день. В 1995 году компания запустила новостной веб-сайт smh.com.au. Интерактивные и мультимедийные возможности сайта позволили выйти за рамки контента печатного издания. Примерно в это же время компания переехала с Джонс-стрит (англ. Jones Street) в новый офис в Дарлинг-парк (англ. Darling Park) и построила новый печатный станок в Чуллоре[en]. C тех пор редакция The Sydney Morning Herald переехала ещё раз, вместе с другими подразделениями Sydney Fairfax в здание на полуострове Дарлинг. В мае 2007 года компания Fairfax Media объявила, что, следуя примеру The Times, газеты The Sydney Morning Herald и The Age перейдут с большого формата broadsheet на меньший формат compact[en] или таблоид[11]. Затем, в том же 2007 году, Fairfax Media отказалась от этих планов. Тем не менее, в июне 2012 года Fairfax Media снова заявила о намерениях выпускать обе газеты в формате таблоида с марта 2013 года[12]. Fairfax также объявила о своём намерении сократить число сотрудников компании на 1900 человек в течение трёх лет и ввести платный доступ[en] на веб-сайты газет[13]. Планировалось использовать модель подписки Freemium, с ограничением доступа по количеству бесплатных статей, доступных для прочтения за месяц, с оплатой для дальнейшего доступа[14]. Этот анонс был частью общей стратегии «digital first» (рус. сначала цифра) по увеличению доли цифрового контента[en] или онлайна[en] над печатной продукцией, увеличения редакционного материала, а также с целью удовлетворения пожелания руководства компании о «полной интеграции изданий в онлайне, печатных изданий и изданий на мобильных устройствах»[13]. В июле 2013 года директор новостного блока, Даррен Гудсир (англ. Darren Goodsir), сменил на посту главного редактора газеты, Шона Эйлмера (англ. Sean Aylmer)[15]. 22 февраля 2014 года вышел последний субботний выпуск газеты в большом формате broadsheet. С 1 марта 2014 года он стал публиковаться в компактном формате[16]. Политическая точка зренияThe Sydney Morning Herald поддерживала австралийскую лейбористскую партию трижды: на парламентских выборах 1961 года[en], парламентских выборах 1984 года[en], и на выборах в штатах в 2003 году. В ходе избирательной кампании 2004 года[en] в газете появилось сообщение о том, что The Sydney Morning Herald «больше не поддерживала бы ни одну партию в ходе избирательной кампании». Политические взгляды газеты могли быть пересмотрены, чтобы:
После этого The Sydney Morning Herald поддержала консервативную коалицию[en] на выборах в Новом Южном Уэльсе в 2007 году[en][18], и поддержала лейбористов на парламенстких выборах 2007 года[en] и 2010 года[19]. В XXI веке газета участвовала в организации политических кампаний, в том числе «Кампании за Сидней» (планирование и транспорт) и «Час Земли» (окружающая среда). Известные авторы
СобственностьОсновная статья: Fairfax Media[en] Fairfax стала открытым акционерным обществом в 1957 году и расширялась за счёт приобретения долей в журналах, радио- и телевизионных компаниях. Акции компании резко упали 11 декабря 1990 года, когда Уорик Фэрфакс[en], прапраправнук Джона Фэрфакса попытался приватизировать группу компаний, взяв кредит в 1,8 млрд долларов. Группа компаний была выкуплена Конрадом Блэком[en]. В 1992 году акции компании были повторно зарегистрированы на бирже. В 2006 году Fairfax объявила о слиянии с Rural Press[en], в которой одним из ведущих сотрудников был член семьи Фэрфакс, Джон Б. Фэрфакс (англ. John B. Fairfax)[20]. КонтентColumn 8Column 8 (рус. Восьмая колонка) — короткая колонка, в которой читатели Sydney Morning Herald делятся своими наблюдениями и комментариями. Впервые была опубликована 11 января 1947 года[21]. Своё название колонка получила ввиду того, что первоначально она размещалась на последней (8-й) колонке титульной страницы газеты, выпускавшейся в большом формате broadsheet. Во время подготовки к летним олимпийским играм в Сиднее в 2000 году титульная страница газеты претерпела изменения в дизайне, и с 31 июля 2000 года восьмая колонка переместилась на вторую страницу газеты[22]. В колонке обсуждаются, как правило, различные интересные наблюдения, странности, каламбуры, городские вывески, написанные на ломаном английском, а также более или менее эзотерические темы[23]. Колонку иногда в шутку называют Granny (рус. бабушка), в честь вымышленной пожилой женщины, которая якобы редактировала эту колонку. Логотип с бабушкой использовался в колонке в течение первых 20 лет и иногда появлялся в специальной ретроспективе[21]. Логотип был карикатурой на Сидни Димер[en], автора колонки, бывшего её редактором на протяжении 14 лет[22][24]. На протяжении 15 лет редактором колонки был Джордж Ричардс (англ. George Richards), который ушёл в отставку 31 января 2004 года[21][25]. Другими редакторами колонки, кроме Димера и Ричардса были Дункан Томпсон (англ. Duncan Thompson), Билл Фиттер (англ. Bill Fitter), Кол Аллисон (англ. Col Allison), Джим Каннингем (англ. Jim Cunningham), а также Питер Бауерс[en] и Ленор Никлин (англ. Lenore Nicklin)[25]. По состоянию на начало марта 2014 года редактором колонки был Пат Шейл (англ. Pat Sheil)[26]. OpinionOpinion (рус. Мнение) — регулярная рубрика ежедневника, содержащая комментарии по широкому спектру проблем. В основном рассматриваются текущие политические, правовые и культурные проблемы. В рубрике работают постоянные колумнисты, в том числе Филлип Кури (англ. Phillip Coorey), Пол Шиэн (англ. Paul Sheehan) и Ричард Окленд (англ. Richard Ackland). Иногда публикуются читательские работы. Good WeekendGood Weekend (рус. Хороший уикенд) — журнал-приложение к субботнему номеру The Sydney Morning Herald и The Age. В нём содержится в среднем четыре полные статьи, написанные постоянными авторами и их коллегами из-за рубежа, а также рубрики о еде, вине и моде. В коллектив авторов входят Джанет Хоули (англ. Janet Hawley), Аманда Хотон (англ. Amanda Hooton) и Грег Бирап[en]. Кроме того, в журнале есть такие рубрики, как «Modern Guru» (с англ. — «Современный гуру»), в которой юмористы (Денни Кац[en]) отвечают на злободневные вопросы читателей; судоку; «The Two Of Us» (с англ. — «Двое из нас»), в которой публикуются интервью с парой близких друзей, родственников или коллег. Редактором приложения Good Weekend является Бен Напарстек (англ. Ben Naparstek). Ранее редакторами журнала были Джудит Уэлан (англ. Judith Whelan) и Фенелла Сутер (англ. Fenella Souter). ОцифровкаГазета была частично оцифрована в рамках программы по оцифровке австралийских газет (ANDP) национальной библиотеки Австралии[27][28][29]. См. такжеНапишите отзыв о статье "The Sydney Morning Herald"Примечания
</ol> Литература
Ссылки
|
Отрывок, характеризующий The Sydney Morning Herald
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: