Авсеенко, Василий Григорьевич

Василий Григорьевич Авсеенко
Псевдонимы:	В. Порошин
Место рождения:	Московская губерния, Российская империя
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	прозаик, литературный критик, публицист
Направление:	проза
Жанр:	повесть, роман
Язык произведений:	русский
Дебют:	«Буря»
[az.lib.ru/a/awseenko_w_g/ Произведения на сайте Lib.ru]

Васи́лий Григо́рьевич Авсе́енко (5 [17] января 1842, Московская губерния — 29 июля [11 августа] 1913, Санкт-Петербург) — беллетрист, критик и публицист; из дворян; служил чиновником особых поручений.

Биография

Родился в дворянской семье. Учился в 1-й петербургской гимназии. Ещё гимназистом под влиянием учителя словесности В. И. Водовозова, а также гимназистов (среди них был В. В. Крестовский) начал писать стихи. С переездом семьи в Киев учёбу продолжил в 1-й киевской гимназии, затем окончил историко-филологический факультет Киевского университета (1862). Защитил диссертацию «Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Италии» и некоторое время был приват-доцентом по кафедре всеобщей истории. Оставив университет в 1864 году, стал сотрудником, затем соредактором газеты «Киевлянин» В. Я. Шульгина, служил мировым посредником (с 1866 года), правителем канцелярии губернатора, а в 1869 году переехал в Санкт-Петербург.

Служил в Центральном статистическом комитете. С 1873 года был членом отдела по рассмотрению книг для народного чтения и учёного комитета Министерства народного просвещения. Одновременно занимал должность чиновника особых поручений при министре просвещения (1874—1880, 1882—1904). В отставку вышел в чине статского советника.

Был издателем «Санкт-Петербургских ведомостей» (1883—1896).

Похоронен на Смоленском православном кладбище.

Творчество

В 1860-е годы публиковал статьи на темы истории Западной Европы в «Русском слове», «Русской речи», «Русском вестнике», «Вестнике Европы».

Как беллетрист Авсеенко выступил в 1865 году (повесть «Буря» в журнале «Русский вестник» под псевдонимом В. Порошин). С 1869 года в журнале «Заря» под криптонимом А. печатал обзоры и рецензии, а также вёл «Политическое обозрение». Под этим же криптонимом помещал критические статьи в «Русском вестнике» 1870-х годов. В 1871—1875 годах помещал в газете «Русский мир» свои «Очерки текущей литературы», поддерживая Б. М. Маркевича, Д. В. Аверкиева и других авторов «Русского вестника», одновременно критикуя писателей демократической направленности (Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова-Щедрина).

Автор повестей «У реки» (1869), «Окольным путём» (1873), «Как они уехали» (1876), «Дела давно минувших дней» (1877). Из романов Авсеенко особенно характерны «Из-за благ земных», «Млечный путь» (1875), «Скрежет зубовный» (1878), «Злой дух» (1881), появившиеся впервые в журнале «Русский вестник».

Авсеенко состоял (1883—1896) издателем «Санкт-Петербургских ведомостей». Одновременно с этим в период с 1886 по 1890 год был также издателем-редактором приложения «Русская газета».

Сочинения

• Собрание сочинений, изданных в 12 тт. — СПБ. 1904—1905.

Литература

• Михайловский Н. Собрание сочинений. Т. III и IV. — СПб., 1909—1914.
• Головин К. Русский роман и русское общество. — 3-е изд. — СПБ., 1914 (1-е изд. 1897).
• Фаресов А. И. Отживающие идеалы и типы // Исторический вестник. — Кн. VII. — СПБ., 1914.
• Майорова О. Е. Авсеенко Василий Григорьевич // Русские писатели 1800—1917. Биографический словарь / П. А. Николаев (гл. ред.). — М.: Сов. энциклопедия, 1989. — Т. 1: А — Г. — С. 20—22.
• [slovari.yandex.ru/dict/litenc/article/le1/le1-6465.htm Авсеенко, Василий Григорьевич] — статья из Литературной энциклопедии 1929—1939
• Авсеенко // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Авсеенко, Василий Григорьевич

Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.