Школа № 321 (Санкт-Петербург)

Первая Санкт-Петербургская классическая гимназия
Основана	Российская империя Российская империя, 1817
Тип	Мужская классическая гимназия (до 1918). Общеобразовательная школа (после 1918). ГОУ средняя школа № 321 (в настоящее время).
Адрес	СПб, Социалистическая ул., 7 / ул. Правды, 11
Сайт	[www.gbou321.narod.ru www.gbou321.narod.ru]
Языки	Английский (обязательно)

Школа № 321 - учебное заведение в Санкт-Петербурге, Россия. Основано в 1817 году под наименованием Благородный Пансион по указу Александра I. После упразднения Лицейского Благородного пансиона (1829) ставший правопреемником его в 1830—1831 гг. пансион (университетский с 1819 года) преобразован в Первую Санкт-Петербургскую гимназию. После 1918 года — общеобразовательная школа; с 1941 года по настоящее время^{[когда?]} — школа № 321. Находится в Центральном районе города Санкт-Петербурга.

Благородный пансион (1817—1834)

В августе 1817 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили об открытии при Главном педагогическом институте нового учебного заведения — Благородного пансиона. Это было сословное, закрытое учебное заведение с правами высшего учебного заведения. Выпускники его имели право на получение классных чинов, которые входили в «Табель о рангах», от XIV (коллежский регистратор) до X (коллежский секретарь) включительно — в зависимости от достигнутых успехов. Оплата обучения и пребывания в Благородном пансионе осуществлялась родителями учеников. Учились в пансионе в течение 5 лет (пятый класс был подготовительным).

Из Положения для Благородного пансиона при Главном педагогическом институте:

«…пансион сей будет иметь двоякую цель: во-первых, приготовить воспитанников к слушанию лекций в Главном педагогическом институте и других Университетах, для приобретения высших учёных степеней и, во-вторых, образовать их к службе гражданской на основании Высочайшего Указа 6 августа 1809 года…»

«…В воспитанники пансиона при Главном педагогическом институте принимаются дети благородных родителей.
Для большего удобства родителей возраст для приёма полагается от 7 до 16 лет...»

Первоначальный состав правления Благородного пансиона был следующий:

• Дмитрий Кавелин — директор Главного педагогического института;
• Андрей Линдквист — инспектор Благородного пансиона;
• Александр Галич — помощник инспектора.

Пансион располагался на набережной реки Фонтанки (д. № 164). Здесь учились Михаил Глебов, Михаил Глинка, Степан Палицын и Лев Пушкин; преподавали В. К. Кюхельбекер и А. П. Куницын.

С 8 февраля 1819 года Благородный пансион стал именоваться: Благородный пансион при Санкт-Петербургском университете; с 19 ноября 1821 года — Благородный пансион при Императорском Санкт-Петербургском университете.

В 1819 году для Петербургского университета и пансиона был приобретён у купца Петра Петровича Сыренкова (1783—1837) участок, располагавшийся между улицами: 12-я Рота Семёновского полка (Звенигородская), Большая офицерская (улица Правды) и Ивановская (Социалистическая), а также домами, выходившими на Загородный проспект. В течение 1820—1823 годов были построены директорский флигель, инспекторский корпус. Бывший дом Сыренкова (д. № 11 по ул. Правды) приспособили для нужд пансиона по проекту архитектора П. Д. Шрётера; в октябре 1821 года на втором этаже была освящена церковь. В дальнейшем (1836—1841) здания перестраивались архитектором Н. Л. Бенуа при участии А. В. Кокорева. В 1830 году место пансиона заняла гимназия.

Первоначально, по воспоминаниям Я. В. Толмачева, бывшего в 1820 году инспектором пансиона, из числа ста воспитанников, находившихся в нём по штату, «исключено в 1818 году за дурное поведение сорок пять воспитанников, а в 1819 году сорок семь». За восстановление порядка и устройства пансиона Толмачев был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени.

Всего за 1821—1834 годы из Благородного пансиона было выпущено 158 воспитанников (14 выпусков), многие из которых со временем стяжали себе известность на поприще государственной и общественной деятельности.

Первая Санкт-Петербургская классическая гимназия (1830—1917)

29 марта 1830 года Правительствующему Сенату дан был Именной Высочайший Указ № 3569 о преобразовании Благородных пансионов при Санкт-Петербургском и Московском Университетах — в гимназии. В 1838 году состоялся первый гимназический выпуск.

Храм во имя Преображения Господня

12 октября 1841 года архиепископом Рязанским Гавриилом в здании гимназии была освящена домовая церковь в четыре окна, выходившая алтарём на юго-восток. Отделка храма велась по эскизам А. И. Лапина, деньги на эти работы (5 тыс. руб. серебром) дал купец В. Ф. Куницын. Утварь и часть образов взяли из университетской церкви, другие написал Е. Васильев, а пять местных — К. П. Брюллов. Они находились в «белом с позолотой» новом иконостасе, который вырезал из сосны Е. Скворцов. Орнаментальную роспись в храме исполнил Я. А. Лукин, лепку — Т. П. Дылев. В 1866 году ученики и учителя, чтобы отметить спасение Александра II при первом покушении, заказали проф. С. К. Зарянко несколько икон, которые были развешаны затем на стенах храма.

С 1874 по 1882 год в гимназическом храме Преображения Господня отправлял богослужения и совершал требы священник и преподаватель Закона Божия Михаил Ильич Соколов, который поступил на освободившееся место Александра Алексеевича Лебедева, переведённого в 1874 году в Пражскую епархию. Отец Михаил благоукрасил храм при гимназии, образовал при нём самостоятельный приход (до этого храм был приписан к Владимирскому приходу); и здесь же, проповедуя слово Божие, он приобрёл славу одного из лучших проповедников столицы. Будучи священником церкви Первой гимназии, о. Михаил устроил небольшую богадельню. При гимназии была нанята комната, в которой разместились несколько бедных женщин. Он сам, и его духовные дети, ежемесячно жертвовали небольшую сумму, чтобы этим обеспечить их содержание. О. Михаил старался не только удовлетворить их насущные потребности, но входил в их душевную жизнь, ободрял, наставлял их. Он подыскивал несложную работу для тех из них, кто выказывал желание трудиться, больным предоставлял средства на лечение. И впоследствии, когда о. Михаил уже не преподавал в гимназии, он не оставил приют, а взносы в него только увеличились, так как увеличилось число лиц, сочувственно относящихся к этому благому делу.

В 1893 году церковь, по проекту В. А. Косякова, расширили вдвое и перестроили: был сделан отдельный вход, звонница, купол с золотой главкой и резной золочёный иконостас, где остались прежние образа, алтарь перенесён на восток.

3 сентября 1895 года митрополит Палладий (Раев) освятил обновлённый храм, посвящённый спасению Цесаревича при покушении в Оцу. Прекрасную дарохранительницу подарил при этом Я. И. Шипов. Позже интерьер был расписан. Своему храму выпускник А. Жмакин пожертвовал крест с частицами Животворящего Креста, Гроба Господня и разных святых. Это была в нём единственная святыня.

Преобразованная в 1918 году в приходскую, церковь закрыта 3 июня 1923 года при протоиерее Иоанне Слободском, служившем ещё с дореволюционных времён. Через месяц храм ликвидирован.

В советское время в помещении храма был оборудован физкультурный зал, действующий там по сей день.

Alma mater скаутского движения

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

1-ю С.-Петербургскую классическую гимназию можно назвать alma mater русского скаутинга (разведчества). В 1910 году преподаватель латыни Василий Григорьевич Янчевецкий (писательский псевдоним — Василий Ян) создал из числа гимназистов 1-й Санкт-Петербургской классической гимназии один из первых скаутских отрядов в России — «Легион юных разведчиков». 26 декабря 1910 года В. Янчевецкий встречался с приезжавшим в Россию основателем скаутского движения полковником Робертом Баден-Пауэллом, а с осени 1910 года начал выпускать еженедельный журнал «Ученик», в котором был специальный отдел «Юный разведчик», где, помимо общих сведений, печаталось всё, что касалось повседневной жизни и работы петербургских «легионов». В этом журнале В. Янчевецкий публиковал и свои произведения.

В феврале 1911 года В. Г. Янчевецкий получил письмо от Роберта Баден-Пауэлла с призывом к русским юным разведчикам принять участие во всемирной скаутской акции почтения Дня Св. Георгия Победоносца. 23 апреля 1911 года в большом дворе 1-й Санкт-Петербургской классической гимназии в присутствии её директора, Е. И. Ветнека, членами «Легиона юных разведчиков» и разведческими отрядами из других учебных заведений в рамках всемирной скаутской акции почтения Дня Св. Георгия Победоносца был впервые в России проведён праздник памяти Св. Георгия. В день своего празднества петербургские разведчики получили приветствия от разведчиков Царского Села и Новой Ладоги, а также от А. И. Янчевецкой — внучки генералиссимуса А. В. Суворова, приславшей памятки и портреты своего великого деда. Праздник закончился спортивными олимпийскими играми.

Кроме проведения Георгиевских праздников (парадов), В. Янчевецкий подключил детей к общескаутской традиции обмена праздничными открытками.

Гимназия в годы Первой мировой войны и революции

В 1914 году, в связи с переименованием Северной столицы, гимназия получила новое название — Петроградская первая мужская. С июня 1915 года часть здания гимназии занял военный лазарет, поэтому занятия приходилось вести в две смены, а часть классов даже перевели заниматься в здания других учебных заведений города. Военный лазарет размещался в 1-й Петроградской мужской гимназии до осени 1917 года. Но с осени 1917 года нормальному учебному процессу в историческом здании гимназии мешали обосновавшиеся в нём всевозможные делегации революционных политических организаций, прибывавшие на съезды в Петроград. С февраля по март 1918 года в Первой гимназии размещалась боевая дружина левых эсеров, а затем — сводно-эвакуационный лазарет Красной армии. Последний гимназический выпуск состоялся в марте 1918 года. В сентябре того же года гимназия прекратила своё существование, здание перешло в ведомство Комиссариата народного просвещения. На базе бывшей Первой гимназии создаётся советская единая трудовая школа № 52 (2-й ступени).

Директора гимназии

• 1827—1838 — Бенард, Пётр Иванович;
• 1838—1840 — Стендер, Филипп Филиппович;
• 1840—1849 — Калмыков, Петр Давыдович — профессор энциклопедии законоведения и государственного права;
• 1849—1860 — Игнатович, Викентий Васильевич;
• 1860—1872 — Бардовский, Василий Степанович — педагог, писатель;
• 1872—1873 — Лавровский, Лукьян Осипович;
• 1873—1885 — Чистяков, Александр Иванович — действительный статский советник (с 28.12.1879),
• 1886—1902 — Груздев, Алексей Михайлович — тайный советник;
• 1902—1904 — Артемьев, Николай Александрович;
• 1904—1907 — Погодин, Пётр Дмитриевич — надворный советник;
• 1907—1908 — Вознесенский, Владимир Иванович — статский советник (с 01.08.1895);
• 1908—1918 — Ветнек, Евгений Иванович — действительный статский советник (с 01.01.1913)

Общеобразовательная школа (после 1917 года)

В 1917 году гимназия была преобразована в общеобразовательную школу. В 1933/34 учебном году в связи с введением 10-летнего среднего обучения 52-я школа стала десятилеткой № 34 Центрального района города. В 1940 году с введением единой общегородской нумерации школе был присвоен номер 321, под которым она существует до настоящего времени в качестве среднего общеобразовательного учебного заведения. Во время Великой отечественной войны 321-я школа оказалась одной из немногих школ, которые не прекратили учебного процесса в период ленинградской Блокады. В 1942 году десятый класс окончили только пять человек, в 1943/44 учебном году школа выпустила семь человек. Но уже в 1945 учебном году было два выпускных класса, а затем четыре. В июне 1944 года из 7 выпускников трое получили золотые медали.

Учителя школы

В послереволюционное время в преподавательский состав вошли недавние выпускники Бестужевских курсов, Педагогического института им. А. И. Герцена и Петроградского государственного университета.

С созданием в 1938 году Ленинградского областного института повышения квалификации работников народного образования началось осуществление поиска и внедрения оптимальных систем подготовки и совершенствования преподавательского состава школы.

В 60 — 70-х годах в период введения первой основной реформы среднего образования 321-я школа стала одним из базовых учебных заведений Педагогического института им. А. И. Герцена. Традиции высокого уровня знаний, культуры и методического мастерства преподавателей не прерывались в школе практически начиная с XIX века.

Директора школы

• 1920-е годы — Семёнов А. С.;
• 1930-е годы — Вербицкий Андрей Гаврилович;
• 1941—1942 — Паромова Агриппина Галактионовна;
• 1942—1944 — Горбунов Николай Николаевич;
• 1944—1945 — Шостак Нина Михайловна;
• 1945—1960 — Баранов Макарий Георгиевич;
• 1960—1964 — Ковалевская Таисия Петровна;
• 1970—2001 — Слободских Раиса Ивановна;
• 2001—2014 — Тарасова Наталия Павловна;
• настоящее время — Смолянинова Надежда Игоревна.

Коллектив современной школы

Педагогический коллектив

Общая численность преподавателей — 47 чел.; высшую квалификационную категорию имеют 26 чел., первую кв.категорию — 13 чел.;

• обучаются в аспирантуре — 3 чел.;
• звания «Отличник народного просвещения» и «Почетный работник общего образования РФ» — 15 чел.

Ученики школы

В настоящее время в 321-й школе в 24-х классах обучаются 500 учащихся.

В течение последних 3 — 5 лет ученики школы занимали призовые места на районных, городских и всероссийских школьных олимпиадах, спартакиадах и творческих конкурсах по литературе, истории, химии, биологии, информатике, математике, минифутболу и др.

За последние 10 лет награждены: золотыми медалями — 29 выпускников; серебряными медалями — 21 выпускник.

Библиотека

Внешние изображения
В библиотеке 321-й школы Санкт-Петербурга
	[gbou321.narod.ru/merop/bibl/1.JPG]

От 1-й С.-Петербургской гимназии школе досталась библиотека, которая располагает многими прижизненными изданиями сочинений Ломоносова, Жуковского, Карамзина, Батюшкова, Достоевского, Л. Толстого, Лескова, Короленко. Широко представлены Державин, Пушкин, Гоголь, А. Н. Островский; зарубежная литература: Байрон, Шекспир, Мольер, а также разные исторические сочинения.

Исторические здания пансиона — гимназии — школы

• 1817 г. — в Санкт-Петербурге открылся Благородный пансион (впоследствии филиал Санкт-Петербургского университета), занявший дом надворного советника Отта на Фонтанке близ Калинкина моста ( Объект культурного наследия РФ № 7802648000). В 1821 году пансион переехал на угол Звенигородской и Кабинетской (улица Правды).
• 1824—1828 гг. — для пансиона был выстроен неподалёку новый двухэтажный дом по проекту Николая Леонтьевича Бенуа.
• 1838—1840 гг. — Бенуа Н. Л. при участии архитектора Адриана Васильевича Кокорева сделал слева двухэтажную пристройку к зданию и надстроил угловой корпус вторым этажом.
• 1893—1894 гг. — архитектор Василий Антонович Косяков перестраивает здание гимназии.
• 1894 г. — архитектор Николай Никитич Никонов достраивает левую часть гимназии по Кабинетской ул. (ул. Правды, 11) и переустраивает гимназическую церковь.
• 1914—1916 гг. — по проекту Л. П. Шишко при 1-й С.-Петербургской гимназии был построен спорткомплекс с первым в России закрытым плавательным бассейном.
• 1952 год — здание реконструировано.
• В 2001 году здания Санкт-Петербургской Первой гимназии включены КГИОП-ом в «Список вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность», с рекомендацией последующего включения в «Список памятников истории и культуры».

Первая гимназия в произведениях культуры и искусства

В изобразительном искусстве

• 2005 год — создана скульптурная композиция «Ангелы» на улице Правды (Санкт-Петербург) — в знак памяти и покаяния об утраченных трёх церквях: Иоанна Предтечи, Преображения Господня при Первой гимназии и Святого Александра Невского, — автор Борис Сергеев;

В декоративном искусстве

• 2011 год — здание гимназии изображено на эстампе, выполненном в технике шелкографии, и декоративной фарфоровой тарелке «Улица Правды» из серии «Санкт-Петербург». Автор Александр Флоренский.
• 2011 год — дружиной «Санкт-Петербург» (ОРЮР) выпущен юбилейный значок с портретом В. Г. Янчевецкого (на фоне гимназии), к 100-летию 1-го парада разведчиков в Первой Санкт-Петербургской гимназии;
• 2015 год — выпущен исторический нагрудный знак «Гордость школы», который представляет собой изделие ювелирного качества традиционной ромбовидной формы (37Х15). Выполнен из серебра 925-й пробы, покрыт горячей эмалью, имеет цанговое крепление.

См. также

► Гимназии Санкт-Петербурга

Литература

1. Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга : Историко-церковная энциклопедия в трёх томах. — СПб.: Изд-во Чернышева, 1996. — Т. 2.
2. Ендольцев Ю. [magazines.russ.ru/neva/2005/7/en27.html Благородный пансион при Санкт-Петербургском университете] // Нева. — 2005, № 7.
3. Петербург, Петроград, Ленинград : Энциклопедический справочник. — Большая российская энциклопедия, 1992.
4. Синдаловский Н. А. Петербург: От дома к дому… От легенды к легенде… : Путеводитель. — СПб.: Норинт, 2003. — С. 400. ISBN 5-7711-0082-X.
5. Слободских Р. И. Школа в послевоенное время // Неопытное перо: Журнал школы. — 2002, № 5 (321).
6. Соловьев Д. Н. [dlib.rsl.ru/viewer/01003611285#?page=1 Пятидесятилетие С.-Петербургской Первой гимназии : Ист. записка]. — СПб., 1880.
7. Цыпин В. [www.proza.ru/2010/12/24/1024 Воспоминания о 321-й Ленинградской школе].
8. Чухман А. А. Очерки по истории 321 школы. — СПб., 1999. — Ч. 1 : Благородный пансион (1917—1829). — 44 с.
9. Чухман А. А. Очерки по истории 321 школы. — СПб., 2007. — Ч. 2 : Санкт-Петербургская Первая гимназия (1830—1918 гг.). — 99 с.

Ссылки

• [spbarchives.ru/web/group/information_resources/-/archivestore/inventory/2-2462?_archivestore_WAR_archivestoreportlet_redirect=%2Fweb%2Fgroup%2Finformation_resources%2F-%2Farchivestore%2Ffund%2F2-259%3F_archivestore_WAR_archivestoreportlet_redirect%3D%252Fweb%252Fgroup%252Finformation_resources%252F-%252Farchivestore%252Ffunds%252F2%253F_archivestore_WAR_archivestoreportlet_filterFundNumber%253D114%2526_archivestore_WAR_archivestoreportlet_filterFundName%253D%2526_archivestore_WAR_archivestoreportlet_filterFundStartYear%253D%2526_archivestore_WAR_archivestoreportlet_filterFundEndYear%253D ЦГИА СПб. Фонд 114. Опись 1-1. Петроградская первая мужская гимназия (в ведении Министерства народного просвещения): 1830—1918]
• [www.gbou321.narod.ru/ Официальный сайт школы № 321 Центрального района Санкт-Петербурга]
• О. Пантюхов. [dedovkgu.narod.ru/bib/pantjuhov.htm Воспоминания.]
• Панаев Иван Иванович. [az.lib.ru/p/panaew_i_i/text_0140.shtml «Литературные воспоминания».] СПб., 1861.
• [encspb.ru/object/2804676674?dv=2853952566&lc=ru Энциклопедия Санкт-Петербург. Церковь Преображения Господня при 1-й гимназии]
• [web.archive.org/web/20130625104834/www.institute-spb.standardsite.ru/userdata/files/11-12_Timofeev.pdf Роман Тимофеев. «А. С. Пушкин и Благородный пансион при Главном педагогическом институте (1817—1829)».]
• [www.ms82.spb.ru/data/docs/newspaper/vo_19.pdf «8 сентября — День памяти жертв блокады Ленинграда. Из истории 321-й»]. // Газета Владимирский округ. — № 8 (115) — сентябрь 2012 года. — С. 4
• [www.facebook.com/F.Sp.Gymnasium The First Saint-Petersburg Gymnasium (School 321, St.Petersburg, Russia)]

Фотографии

• [lori.ru/3072177 Фотобанк Лори. Первая гимназия на Ивановской улице в Санкт-Петербурге. Россия. Старая почтовая открытка]
• [photoarchive.spb.ru/showObject.do?object=2000645471 1-я Санкт-Петербургская гимназия в фотографиях Центрального государственного архива кинофотодокументов Санкт-Петербурга]
• [photoarchive.spb.ru/showObject.do?object=2508186429 Лазарет им. Наследника Цесаревича Великого Князя Алексея Николаевича при 1-й мужской гимназии (фотографии из фондов Центрального государственного архива кинофотодокументов Санкт-Петербурга)]
• [www.photoarchive.spb.ru/generalSearch.do?attribute=2500051207&condition=12&dictionaryValue=&textValue=321%20школы&attribute=2503178571&condition=12&dictionaryValue=&textValue=321%20школы&generalText=321%20школы 321 школа Фрунзенского района г. Ленинграда. Архивные фотографии 1941—1952 гг. (из фондов Центрального государственного архива кинофотодокументов Санкт-Петербурга)]

Образование   Школы России   Российская империя   Санкт-Петербург   Архитектура

Отрывок, характеризующий Школа № 321 (Санкт-Петербург)

Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.