Энциклопедия права

Энциклопедия права (юридическая энциклопедия) — отрасль юридической науки в дореволюционной России.

Понятие

Термин «энциклопедия» (греч.) означает круг наук, необходимых для общего образования. При этом под энциклопедией понималось систематическое обозрение совокупности человеческих знаний. Энциклопедия же права сводилась к краткому очерку развития всех юридических наук.

Данный предмет изучался длительное время на юридических факультетах в России, Англии, Франции наряду с теорией и философией права, являясь необходимым введением в изучение права. В дореволюционной России данный предмет читался слушателям на первом курсе юридических факультетов университетов. До введения нового устава русских университетов (1835 год) на юридических факультетах преподавалась «энциклопедия законоведения», после введения устава она стала называться «энциклопедией права». Состав и содержание этого предмета, как и его научное значение, определялись различно. Согласно самому университетскому уставу 1835 года энциклопедия права состояла из двух частей: 1) энциклопедия юридических и политических наук; 2) история философии права.

Энциклопедия права, не раскрывая детально процесса познания права, руководствуясь уже готовыми юридическими понятиями, выработанными теорией права, призвана была подготавливать обучаемых к восприятию положений отдельных отраслевых наук, правильному пониманию специальной терминологии, начертать план предстоящих занятий и показать путь, по которому надлежит идти.

Потребность в энциклопедии права, как особом предмете преподавания, была вызвана необходимостью сообщить слушателям предварительные сведения о праве, различных его отделах и методах его изучения, а также дать им некоторый философский базис для дальнейшей научной работы, цельный синтез современных общих учений о праве, как основание для изучения отдельных правовых дисциплин.

«Если человек ознакомится со значением главнейших терминов, с разделением науки на отдельные отрасли и с содержанием каждой из них, — подчеркивает Н. М. Коркунов, — его изучение права не сделается еще от этого осмысленным. Получить краткое понятие о частях — не значит ещё получить понятие и о целом. Соединение частей в одно живое целое не есть вовсе такое легкое и простое дело, чтобы оно само собой давалось каждому ознакомившемуся с частями».

Энциклопедия права являлась, таким образом, или кратким перечнем и обзором всего состава юридических наук, читаемых на юридических факультетах, или специальной дисциплиной философского характера, научный характер которой зависит всецело от заложенных в её основание философских или социологических предпосылок. В первом случае энциклопедия права приближалась к обычному составу всяких энциклопедий, обширных или кратких, желающих ориентировать читателя в круге определенных дисциплин или целых научных областей; во втором она совершенно сливалась с философией права.

История возникновения

Стремление создать науку, которая бы давала целостное представление о праве, существовало издавна. Вначале такая роль отводилась именно энциклопедии права, в дальнейшем — философии и теории права. В этом смысле энциклопедию права можно рассматривать как общую науку о праве в первоначальном её варианте.

Возникновение энциклопедии права относят к XVI веку, когда появляется множество сочинений методологического и систематического характера, обнимавших все отрасли права; особое внимание Николай Михайлович Коркунов останавливал на труде Лагуса: «Metodica juris utriusque traditio», изданном в 1543 году. Принимать эту дату едва ли правильно: понятие энциклопедии так разнообразно и вместе с тем неопределённо, что можно, по произволу, причислять к ней или исключать из неё старые обзоры юридических наук (specula, summae и т. д.), тем более, что базисом для тех и других служило по преимуществу римское и каноническое право, как показывает и заглавие труда Лагуса. Тот же характер носит и сочинение Гунниуса: «Encyklopaedia juris universi» («Универсальная энциклопедия права»), изданное в 1638 году, посвящённая по преимуществу римскому и гражданскому праву, а также процессу, где Гунниус впервые употребил и термин «энциклопедия права».

В России соответствующая учебная дисциплина впервые начала преподаваться в XVIII веке в Московском университете немецкими юристами Баузе и Пургольдом.

До начала XIX века содержание энциклопедии права носило сборный, безыдейный характер. Этот характер она сохранила и в трудах представителей философской школы XVIII в., хотя в то время в области энциклопедии права произошло разделение двух направлений: чисто философского (естественно-правового) и положительного.

Первое было представлено у Э. Ноттельблатта, последователя Вольфа, изложение которого не проникнуто, однако, внутренним философским единством. К последнему относится сочинение Цюттера: «Entwurf einer juristischeil Encyclop ä die» (1757 год). Основания для создания действительно философской энциклопедии права положил Шеллинг в своем труде: «Vorlesungen uber die Methode des akademischen Studiums» (1803 год).

Согласно своему общему мировоззрению, по которому все в мире находится в органической связи, он и на науку смотрел как на живой организм. Отдельные отрасли науки — не мёртвые, механические, а живые части живого целого. Как орган любого организма может быть понят лишь под условием его изучения в связи с целым организмом, так и каждая отрасль науки может быть понята и изучена настоящим образом только в связи с целым. Поэтому прежде изучения отдельных отраслей, необходимо ознакомиться с наукой, как одним целым. Этой цели и должна служить энциклопедия права, «имеющая своим предметом целокупное изучение всей области человеческого ведения и являющаяся, таким образом, не одной из специальных наук, а наукой наук, стоящей над другими науками, потенцированной наукой, уже содержащей в себе все то, что с подробностью раскрывается в науках специальных» (слова Коркунова).

Энциклопедия права в России

В начале XIX в. выходят первые русские работы по энциклопедии права. «Первым у нас по времени сочинением сего рода надле­жало бы назвать Юридическую Грамматику Правикова (1803 г.), если бы её содержание не было слишком ограниченным. Затем следуют два небольшие сочинения Сандунова (1820 г.) и Смирнова (1821 г.) «О способе изучения Российских законов». В 1831 г. были опубликованы «Пособия и правила изучения Российских законов или материалы к энциклопедии, методологии и истории российского права» П. Дегая. Общая часть работы состоит из двух разделов: 1) предмет законоведения — законы; 2) науки законоведения. Значительное внимание автор уделяет соотношению естественного и положительного права, понятию закона, истории русского права.

Другим крупным изданием являлась «Энциклопедия законоведения» К. Неволина. По его мнению, начало систематическому изучению законов было положено древними римлянами. В дальнейшем были отделены друг от друга и стали рассматриваться как самостоятельные науки: философия законодательства (естественное право), государственные законы (публичное право), гражданские законы (частное право), уголовные законы (уголовное право) и др. При таком множестве наук для сохранения связи между ними требовалась особая наука, которая служила бы общим введением в науку законоведения.

Таким образом, под «энциклопедией законоведения» К. Неволин понимал самостоятельную науку — теорию «наук законоведения» и одновременно их сокращенное изложение. В данном случае его энциклопедия призвана была заменять теорию права и служить связующим звеном между «философией права» и науками о законах. «Закон по существу своему, — писал К. Неволин, — есть вообще правда... А существо правды может быть определено только в философии». Во всяком законодательстве он различает две части: законы естественные и законы положительные. «Первые, взятые в их совокупности, образуют идею законодательства, вторые служат её проявлением». Тем самым, когда речь заходит об «энциклопедии права», имеется в виду направление, объединяющее сторонников отождествления «права» и «закона». Пред­ставители же «энциклопедии законодательства», различавшие эти понятия, оценивают «право» с позиций натурфилософии.

М. Капустин в «Юридической догматике» предлагал именовать науку не энциклопедией, а теорией права: «Слово энциклопедия, обозначающее понятие, противоположное специальности, едва ли может быть приложено к названию науки, имеющей предметом своим особый круг сведений и свою особую систему. Это слово вообще стало входить в употребление для названия науки в конце XVI века: ни греки, ни римляне не употребляли его в этом смысле, хотя Плиний и Квинтилиан разумели под энциклопедией совокупность предметов общего образования».

Н. Ренненкампф в «Очерках юридической энциклопедии», будучи сторонником теории положительного права, значительное внимание уделял критике естественно-правовых взглядов, показывает их историческую обусловленность.

В 1878 г. вышли «Очерки по энциклопедии права» П. Деларова. Предметом энциклопедии, по мнению автора, являлось право в целом, вместе с тем она «стоит еще на первой ступени, другими словами, не есть еще наука». Энциклопедия не исследует свой предмет, а описывает его, повторяет в систематической связи ту совокупность начал и положений, которая должна составлять объект её научного рассмотрения. Первые попытки перехода на вторую, анализирующую ступень — философия и история права.

Построение философской энциклопедии права вообще стояло в тесной связи с общим развитием философского изучения права: расцвет или упадок последнего отражается и на последовательности обобщений энциклопедии права. Когда представители исторической школы отрицали необходимость философского обобщения исторических явлений, энциклопедия права снова становилась сборником элементарных сведений о праве, сообщаемых в том или другом объёме или той или иной системе, по усмотрению составителя. Образцом таких "сборников" служили «Введение в науку права» Колера (перев. в прилож. к «Вестн. Права» за 1903 год на русский язык) или «Encykl. und Methodologie der Rechtswissenschaft», Гарейса. С другой стороны, философские обобщения Иеринга оказали влияние на построение энциклопедии права, написанной его последователем, Меркелем (русск. пер., СПб., 1902 год), пошедшем дальше Иеринга в развитии его идей и давшим, на их основании, общее учение о праве и государстве.

Потребность в энциклопедии права, в смысле философского синтеза правовых учений, выяснялась и из общего направления науки права, всё более разбивавшейся по специальностям, но ещё стремящейся изучать частные явления в видах выяснения общих законов образования права. При специализации общая связь частей права легко может быть потеряна в сознании отдельных специалистов; поэтому и для последних, а не только для начинающих юристов, важно было иметь под руками стоящий на уровне современного научного развития философский синтез правовых идей, могущий служить путеводной нитью и для специального изучения. Само собой разумеется, что дать такой синтез может не всякий ученый; не всегда он возможен и по состоянию самой науки и научной философии — но, по крайней мере, стремление к нему и критическое освещение существующих учений о праве, а в особенности выяснение методов изучения права, и было всегда задачей энциклопедии права.

Специальные статьи о задачах энциклопедии права принадлежали Н. А. Звереву и Н. И. Палиенко («Вр. Дем. Юр. Лицея», кн. 82).

О задачах и особенностях энциклопедии права вообще писали и другие теоретики права. Так, А. Котельников отмечал, что «на юридическом факультете изучению положительного законодательства принято предпосылать преподавание энциклопедии права. Эта наука, служа введением в круг юридических наук, должна дать, конечно, ясное и точное определение права; объяснить, что такое “юридическая норма” “юридический институт”, выяснить деление права, источники его; определить субъект и объект науки; указать на формы развития и прекращение различных форм права и прочее и прочее». Следующей за энциклопедией права, считает он, должна идти история про­исхождения законодательных памятников страны. Только после этого юрист может перейти к подробному изучению действующего в стране законодательства. Причем необходимым основанием юридического образования он называет философию права.

Позже энциклопедию права стали рассматривать как краткое изложение всех специальных юридических наук. Например, И.В. Михайловский не воспринимает её в качестве самостоятельной науки, поскольку она не имеет, считал он, своего предмета.

В дореволюционную эпоху наиболее значительные работы полностью легализовавшие энциклопедию права как самостоятельную отрасль знаний принадлежали: Рождественскому "Энциклопедия законоведения" (1863 год), Карасевичу "Энциклопедия права" (1872 год), Деларову "Очерки энциклопедии права" (1878 год), Звереву "Энциклопедия права в ряду юридических наук" (1880 год), Суворову "Лекции по энциклопедии права" (1907 год).

Благодаря научным наработкам представителя поздней эпохи Исторической школы права Рудольфа Иеринга, заложившего основы социологии права, право стало рассматриваться в более широком понимании. Среди русской юридической молодёжи, обучавшихся в Германии и затем ставшими профессорами юриспруденции в России, идеи именно и прежде всего Иеринга стали распространяться и в России. Эти идеи и нанесли удар по энциклопедии права как самостоятельному направлению и предмету обучения на юридических факультетах.

Прежде всего достойное место занимает работа крупнейшего русского учёного и политика (председателя Первой Государственной Думы) и ученика Рудольфа Иеринга профессора Муромцева известного специалиста как в римском и гражданском праве так и в теории права.

Именно в работах Муромцева по сути впервые и появились новые идеи и методика, такого направления и понимания как теория права. Одновременно с работами Муромцева стали выходить работы профессора Коркунова такие как "Общественное значение права" (1892 год), "История философии права. Пособие к лекциям" (1908 год), "Экономические теории государства" (1897 год), "Лекции по общей теории права" (1897 год), в начале XX века выходит в свет крупная работа профессора Петражицкого " Теория права и государства в связи с теорией нравственности" (1907 год), где право рассматривалось под различными аспектами выходя далеко за пределы энциклопедии права.

Кроме вышеупомянутых учёных, свой вклад в развитие нового направления как теория права, внесли такие учёные как Гамбаров, Гессен, Кистяковский, Новгородцев, Сергеевич, Соловьёв, Чичерин, Шершеневич.

Первый советский учебник по теории права принадлежит перу выдающегося русско-американского юриста и социолога (основателя социологического факультета в Гарварде) Питириму Сорокину, который опубликовал "Элементарный учебник общей теории права в связи с теорией государства" вышедший в 1919 году в Петербурге. Именно от этого издания по сути и идёт история советской науки "Теория государства и права", а отдельную часть бывшей энциклопедии права - историю государства и права окончательно легализовал в 20-30 годах 20 века Серафим Юшков, являвшийся родоначальником советской науки истории государства и права.

Уже в советское время энциклопедия права и философия права были объединены в Общую теорию государства и права".

См. также

• Теория государства и права

Литература

1. Нечаев В. М.,. Энциклопедия права // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
2. Плотниекс А. А. Становление и развитие марксистско-ленинской общей теории права в СССР. - Рига, 1978.
3. Кузнецов Э. В. Энциклопедия права: Из истории русской правовой мысли / Э. В. Кузнецов. // Правоведение. — 1981. — № 5. — С. 56-62
4. [www.allpravo.ru/library/doc108p/instrum109/ Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. Книга 1. 1914г.]
5. [www.allpravo.ru/library/doc108p/instrum958/ Хвостов В.М. Общая теория права. Элементарный очерк. По изданию 1911 г.]
6. [www.allpravo.ru/library/doc108p/instrum4439/ Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. – М.: 1909г. // Allpravo.Ru - 2005.]

Отрывок, характеризующий Энциклопедия права

– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.