Алексеева, Лидия Алексеевна

Лидия Алексеева
Имя при рождении:	Лидия Алексеевна Девель
Дата рождения:	22 марта 1909(1909-03-22)
Место рождения:	Двинск, Витебская губерния, Российская империя
Дата смерти:	27 октября 1989(1989-10-27) (80 лет)
Место смерти:	Нью-Йорк, США
Род деятельности:	поэтесса, переводчица
Годы творчества:	1935-1989

Ли́дия Алексе́евна Алексе́ева (настоящая фамилия Деве́ль, в замужестве Ива́нникова; 22 марта 1909, Двинск — 27 октября 1989, Нью-Йорк) — русская поэтесса, переводчица.

Биография

Отец Алексей Викторович Девель — потомок гугенотов (Develle), был полковником Генерального штаба. Ее мать — сестра поэтессы Анны Ахматовой (Горенко). Детство провела в Севастополе.

Эмигрировала в 1920 году вместе с родителями в Турцию, откуда семья перебралась в Болгарию и затем в Югославию, где Алексеева прожила вплоть до 1944 года; окончила Белградский университет.

В 1934—1944 годы она преподавала сербский язык и литерутуру в русской гимназии Белграда. В 1937—1944 годы она была замужем за писателем Михаилом Иванниковым.

В 1944 году бежала от советских войск в Австрию, в 1949 году перебралась в США, где прожила оставшиеся годы. На протяжении 11 лет Алексеева работала в сфере торговли, затем 18 лет в Нью-Йоркской Публичной библиотеке.

Дебютировала в русских журналах, издававшихся в Югославии. Издала пять сборников стихов («Лесное солнце», 1954; «В пути», 1959; «Прозрачный след», 1964; «Время разлук», 1971; «Стихи (избранное)», 1980). Переводила стихи Алексиса Раннита, сербскохорватских и американских поэтов. Главная переводческая работа — поэма «Слёзы блудного сына» Ивана Гундулича (отд. изд. 1965). Много печаталась в русских зарубежных журналах, стихи включались во все известные зарубежные поэтические антологии.

Стихи Алексеевой — медитативно-созерцательная лирика с тихой элегической нотой. Любимая тема — хрупкий, незащищенный от человека мир природы, благодарность за всё живое вокруг. Творчество Алексеевой получило высокую оценку критиков и коллег по поэтическому цеху, среди которых — Глеб Струве, Валерий Перелешин, Дмитрий Кленовский, Борис Нарциссов и др.

Архив Алексеевой был уничтожен владельцем дома, где она жила, сразу после её смерти. Полностью уцелевшие стихи, переводы и проза Лидии Алексеевой изданы в 2007 году.

Похоронена на кладбище Новодивеевского Успенского монастыря в Нануэте, Нью-Йорк.

Библиография

• Лесное солнце, Frankfurt/M., 1954
• В пути, New York, 1964
• Время разлук, New York, 1971
• Стихи. New York, 1980
• Горькое счастье / Сост., подгот. текста и примеч. В. Резвого; предисл. В. Синкевич. — М.: Водолей Publishers, 2007. — 416 c. (Серия «Серебряный век. Паралипоменон»)

Литература

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [www.futurum-art.ru/autors/alekseeva.php/ Подборка стихотворений]
• [www.nivestnik.ru/2004_2/16.shtml/ Очерк жизни и творчества] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3886 дней) — история, копия)
• [magazines.russ.ru/zvezda/2001/9/sinkev.html/ Статья В. Синкевич]
• [www.vekperevoda.com/1900/lalekseeva.htm Лидия Алексеева] на сайте «Век перевода»

Отрывок, характеризующий Алексеева, Лидия Алексеевна

Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.