Анджиевский, Григорий Григорьевич

Анджиевский, Григорий Григорьевич
Род деятельности:	революционер
Дата рождения:	30 сентября 1897(1897-09-30)
Место рождения:	Казантины, Российская империя, Таврическая губерния
Гражданство:	Российская империя Российская империя, РСФСР РСФСР
Дата смерти:	31 августа 1919(1919-08-31) (21 год)
Место смерти:	Пятигорск РСФСР РСФСР

Григо́рий Григо́рьевич Анджие́вский (по метрической записи Андржие́вский) (17 сентября [30 сентября] 1897, Казантины — 18 августа [31 августа] 1919, Пятигорск) — активный участник и организатор борьбы за Советскую власть на Северном Кавказе. Член РКП(б) с 1917 года.

Биография

Родился 17 сентября (30 сентября) 1897 года в местечке Казантины Таврической губернии, в семье рыбака. Работал в типографиях в Темрюке и Ростове-на-Дону, где включился в революционное движение. В 1914 году был арестован и, в связи с началом Первой мировой войны, отправлен на фронт. Во время одного из сражений был тяжело ранен, затем находился на лечении в госпитале в городе Харькове. После выздоровления с конца 1916 года проходил военную службу в составе расквартированного в Пятигорске 113-го запасного полка, в котором, начиная с 1917 года, вёл активную революционную пропаганду среди солдат.

После Февральской революции был избран членом Пятигорского совета и председателем полкового комитета 113-го полка, перешедшего на сторону большевиков. В сентябре 1917 года участвовал в создании большевистской организации в городе Пятигорске.

В марте 1918 года назначен 1-м заместителем председателя Терского областного народного съезда, признавшего власть СНК РСФСР; позже был избран председателем Пятигорского совета. Летом и осенью 1918 года руководил рабочими отрядами в борьбе против белогвардейских формирований А. Г. Шкуро и Г. Ф. Бичерахова; участвовал в подавлении мятежа (октябрь 1918 года), организованного командующим войсками Северо-Кавказской советской республики И. Л. Сорокиным.

В сентябре 1918 года возглавил культурно-просветительный отдел Северного Кавказа при Реввоенсовете. При нём был учрежден армейский печатный орган «Красный Воин», активно издавалась политическая литература (в том числе предназначенная для отправки на фронт), в Пятигорске, Кисловодске, Георгиевске и ряде других городов организованы красноармейские клубы.

В 1919 году, после взятия Пятигорска белогвардейцами, по решению Тифлисского краевого комитета РКП(б) работал в партийном подполье в Закавказье. 17 августа (30 августа) 1919 года был схвачен английскими контрразведчиками в городе Баку, под усиленным конвоем отправлен в Пятигорск и передан Добровольческой армии А. И. Деникина. По приговору военно-полевого суда 18 августа (31 августа) 1919 года казнён через повешение.

Память

• Первый бюст Г. Г. Анджиевского (скульптор Л. К. Шодкий) был установлен в 1924 году в центральной части Пятигорска (на месте современного кафе «Рома Пицца» у трамвайной остановки «Цветник»). В 1934 году памятник разрушился по причине ветхости.
• В 1936 году в Пушкинском сквере напротив Пятигорской грязелечебницы (пр-т Кирова, 67) был открыт новый памятник Г. Г. Анджиевскому (скульптор Г. Н. Валуйский). Позднее сквер переименовали в сквер имени Анджиевского.
• На месте казни революционера (гора Казачка) установлен обелиск (архитектор Б. П. Светлицкий).
• В 1957 году бюст Г. Г. Анджиевского установлен в городе Минеральные Воды.
• Достопримечательности Пятигорска включают памятные места, связанные с пребыванием Анджиевского: здание солдатского госпиталя, где С. М. Киров встретился с И. В. Малыгиным и Г. Г. Анджиевским (Рубина, 1); здание, где в 1917 году помещался Комитет солдатских депутатов, возглавляемый Анджиевским (пр-т Советский, 15); здание, где в 1918 году помещался первый Совет депутатов г. Пятигорска, под председательством Анджиевского (ул. Крайнего, 41).
• В честь Анджиевского названы: поселок городского типа в Минераловодском районе, санаторий в городе Ессентуки, улицы в городе Минеральные Воды, в микрорайоне Рождественском города Невинномысска, в городе Темрюке.
• Г. Г. Анджиевскому посмертно присвоено звание Почётного гражданина города Пятигорска.

Запрет памяти на Украине

В октябре 2015 года Г. Г. Анджиевский был включён в опубликованный Украинским институтом национальной памяти (УИНП) «Список лиц, которые подпадают под закон о декоммунизации».

Литература

• Г. Г. Анджиевский (к 75-летию со дня рождения) // Календарь памятных дат по Ставропольскому краю на 1967 год. — Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1967. — С. 45—47.
• Г. Г. Анджиевский. Биографическая справка // Активные участники борьбы за власть Советов на Ставрополье. — Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1957. — С. 29—31.
• Анджиевский // Ангола — Барзас. — М. : Советская энциклопедия, 1970. — С. 13. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 2).</span>
• Анджиевский Григорий Григорьевич (1897—1919) // Революционное Пятигорье. (1917—1920) : указатель литературы / сост. Л. Н. Польской, Н. К. Шахназарова. — Пятигорск : [Б. и.], 1977. — С. 43—44.</span>
• [dlib.rsl.ru/viewer/01007551917#?page=29 Андржиевский Григорий Григорьевич] // Памятник борцам пролетарской революции, погибшим в 1917—1921 гг. / сост. Л. Лежава и Г. Русаков. — 3-е изд., испр. и доп. — М.; Л.: Государственное издательство, 1925. — С. 15—18.
• Белый В. М. Г. Г. Анджиевский, деятельность и казнь его // Материалы по истории ревдвижения на Тереке / предисл. В. Коваленко. — Пятигорск: Изд-во Гостиполитографии им. Г. Г. Анджиевского, 1929. — 74 с.
• Лецинская И. [www.nevworker.ru/number/13911/71 За рабочее дело он ушел воевать] // Невинномысский рабочий. — 2012. — 18 июля (№ 51). [www.webcitation.org/6hAyNZnwP Архивировано] из первоисточника 1 мая 2016.
• Першин А. Н. Из семьи неистовых: документальная повесть о первом председателе Пятигорского Совета Г. Г. Анджиевском. — М.: Знание, 1965. — 112 с.

Отрывок, характеризующий Анджиевский, Григорий Григорьевич

Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.