Анна Петровна (дочь Екатерины II)

Анна Петровна<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Великая княжна
Вероисповедание:	православие
Рождение:	9 декабря 1757(1757-12-09) Санкт-Петербург
Смерть:	8 марта 1759(1759-03-08) (1 год) Санкт-Петербург
Место погребения:	Благовещенская церковь Александро-Невской лавры, Санкт-Петербург
Род:	Романовы
Отец:	Пётр III
Мать:	Екатерина II
Супруг:	нет
Дети:	нет
Награды:

Великая княжна А́нна Пе́тровна (9 декабря 1757, Санкт-Петербург — 8 марта 1759, Санкт-Петербург) — дочь великой княгини Екатерины Алексеевны (будущей Екатерины II). Умерла во младенчестве.

Биография

Появилась на свет 9 декабря 1757 года между 10 и 11 часами вечера в деревянном Зимнем дворце на Невском проспекте в Петербурге, где в это время проживала императорская фамилия. (Дата рождения «8 марта», указанная на надгробии — ошибочна).

Городу о рождении царственного младенца возвестил в 12-м часу ночи 101 пушечный выстрел с Петропавловской крепости. 12 декабря по повесткам мужские персоны первых пяти классов поздравляли великого князя с рождением дочери на половине их высочеств. 11-го числа о её рождении было дано знать в Цербст — бабушке по материнской линии — грамотами. Анна была признана как законная дочь супругом Екатерины, великим князем Петром Фёдоровичем (будущим Петром III), но двор сомневался в его отцовстве. «Сомнительную ситуацию, сложившуюся при дворе, характеризует то, что Церемониальной частью было принято решение сообщить иностранным послам об отмене их приезда на крещение. Причиной было названо то, что официального выхода императрицы не будет в связи с её недомоганием. Однако Елизавета Петровна, воспользовавшись боковыми дверями церкви, пришла на церемонию крещения, и стала восприемницей маленькой Анны и как гроссмейстер ордена Св. Екатерины возложила его знаки на девочку».

17 декабря девочка была крещена в Большой придворной церкви.

Имя ребёнку дали «Анна» в честь покойной бабушки по отцовской линии — цесаревны Анны Петровны (сестры императрицы Елизаветы). Имя было выбрано Елизаветой, которая не дала Екатерине назвать дочь в её честь «Елизаветой».

Екатерина в своих «Записках» пишет, что её муж «по этому случаю устроил у себя большое веселье, велел устроить то же и в Голштинии, и принимал все поздравления, которыя ему по этому случаю приносили, с изъявлениями удовольствия. На шестой день императрица была восприемницей этого ребёнка и принесла мне приказ кабинету выдать мне шестьдесят тысяч рублей. Она послала столько же великому князю, что не мало увеличило его удовольствие. После крестин начались празднества. Давались, как говорят, прекраснейшия, я не видала ни одного; я была в моей постели одна-одинешенька и не было ни единой души со мной, кроме Владиславовен, потому что, как только я родила, не только императрица в этот раз, как и в прошлый, унесла ребёнка в свои покои, но также, под предлогом отдыха, который мне был нужен, меня оставили покинутой, как какую-то несчастную, и никто ни ногой не вступал в мою комнату и не осведомлялся и не велел осведомляться, как я себя чувствую. Как и в первый раз, я очень страдала от этой заброшенности». В дальнейшем мать долго не видела новорожденную и старшего сына Павла: «…их не вижу, и что с тех пор, как брала молитву, я ещё не видела моей младшей [дочери] и не могла их видеть без особаго разрешения императрицы, в двух комнатах от которой они были помещены, так как их комнаты составляют часть ея покоев; что я отнюдь не сомневаюсь, что она очень о них заботится, но что, будучи лишенной удовольствия их видеть, мне безразлично быть в ста шагах или в ста верстах от них».

«По прошествии 6 недель, 20 января, великая княгиня Екатерина Алексеевна принимала „на постели“ поздравления от особ первых пяти классов и дипломатов».

Ломоносовым была написана Ода на день рождения Анны Петровны: «Ода Великой Государыне Императрице Елисавете Петровне на пресветлый и торжественный праздник рождения Ея Величества и для всерадостного рождения Государыни Великой Княжны Анны Петровны, поднесенная от императорской Академии наук декабря 18 дня 1757 года» (Отд. изд. СПб., 1757):

Красуйтесь, многие народы:
Господь умножил дом Петров.
Поля, леса, брега и воды!
Он жив, надежда и покров,
Он жив, во все страны взирает,
Свою Россию обновляет,
Полки, законы, корабли
Сам строит, правит и предводит,
Натуру духом превосходит
Герой в морях и на земли.(…)
О твердь небесного завета,
Великая Елисавета,
Екатерина, Павел, Петр,
О новая нам радость — Анна,
России свыше дарованна,
Божественных порода недр!(…)

Поднесена от имени Академического собрания по случаю рождения Анны. Ода, в которой были затронуты вопросы войны и мира, получила большой резонанс в связи с усиливавшейся Семилетней войной.

Вопрос отцовства

Отцом девочки был, возможно, любовник Екатерины, будущий польский король Станислав Понятовский, который был с 1756 в Петербурге послом Саксонии и был выслан из столицы незадолго до родов.

Сама Екатерина II в своих записках пишет о реакции мужа на свою беременность Анной: «Его Императорское Высочество сердился на мою беременность и вздумал сказать однажды у себя, в присутствии Льва Нарышкина и некоторых других: „Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребёнок и должен ли я его принять на свой счет“. Лев Нарышкин прибежал ко мне и передал мне эти слова прямо с пылу. Я, понятно, испугалась таких речей и сказала ему: „Вы все ветреники; потребуйте от него клятвы, что он не спал со своею женою и скажите, что если он даст эту клятву, то вы сообщите об этом Александру Шувалову, как великому инквизитору империи“. Лев Нарышкин пошел действительно к Его Императорскому Высочеству и потребовал у него этой клятвы, на что получил в ответ: „Убирайтесь к чорту и не говорите мне больше об этом“. Эти слова великаго князя, сказанный так неосторожно, очень меня разсердили».

После Павла I и Анны Петровны у Екатерины был только один доказанный ребенок — внебрачный сын от Орлова Бобринский, Алексей Григорьевич; то, что Тёмкина, Елизавета Григорьевна — её внебрачная дочь от Потёмкина, является лишь предположением. Подробнее см. Список мужчин Екатерины II#Дети.

Смерть

Анна Петровна, прожив немногим более года, скончалась «по краткой болезни» и была похоронена в усыпальнице Благовещенской церкви в Александро-Невской Лавре.

Дата смерти 8 марта 1759 года, указанная на надгробии, подтверждается публикацией 9 марта манифеста о её кончине, а также тем, что 10 марта была образована комиссия по её погребению.

Божиею Милостию Мы Елисавет Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская. и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем во всенародное известие.
Как Всевышний обрадовал Нас, и всю Нашу империю вожделенным рождением Внуки Нашей, Ея Императорскаго Высочества Великой Княжны Анны Петровны; и приращением Нашего Императорскаго дому, так по неиспытанным Его судьбам угодно было и посетить чувствительною печалию; ибо Ея Императорское Высочество по краткой болезни сего Марта 8 дня во втором часу по полудни от сея временныя жизни преставилась в вечное блаженство.
Подлинной по Высочайшей Ея Императорскаго Величества Конфирмации, подписан Правительствующим Сенатом.
Печатан в Санктпетербурге при Сенате. Марта 9 дня 1759 года.

Награды

• При крещении 17 декабря 1757 года на великую княжну был возложен Орден Святой Екатерины 1 степени.

Литература

• Анна Петровна (дочь Петра III) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Анна Петровна (дочь Екатерины II)

Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.