Арабаджиян, Артеник

Артеник Арабаджиян
завершил карьеру
Гражданство:	Болгария Болгария
Дата рождения:	16 февраля 1930(1930-02-16) (94 года)
Место рождения:	Хасково, Болгария
Команды Ударник София (?—?) Спартака София (?—?) Тренировал команды Балкан Ботевград (1986—1989)

Артеник Арабаджиян (болг. Артеник Арабаджиян, род. 16 февраля 1930, Хасково) — болгарский баскетболист, тренер и баскетбольный судья. В 2009 году включён в зал славы ФИБА. Входит в число 50 человек, внёсших наибольший вклад в развитие Евролиги.

В качестве игрока четырехкратный чемпион Болгарии: в 1952 и 1953 года в составе клуба «Ударник София», в 1955 и 1957 годах в составе «Спартака София».

Судья ФИБА с 1967 по 1983 годы. Судил мужские турниры на Олимпиадах: Мюнхен 1972, Монреаль 1976 и Москва 1980. Судил на 2 чемпионатах мира среди мужчин: Пуэрто-Рико в 1974 году и Филиппины в 1978 году. Судил на 6 европейских чемпионатах среди мужчин: Италия 1969, Германия 1971, Югославия 1975, Бельгия 1977, Италия 1979 и Чехословакия в 1981 году.

Судил четыре финальных поединка клубного Кубка Европы (ныне Евролига): в 1973 финал между «Варезе» и «ЦСКА Москва» в Льеже, в 1974 году финал между «Варезе» и «Реалом Мадрид» в Нанте, в 1976 году финал между «Варезе» и «Реалом Мадрид» в Женеве, а в 1978 году финала между «Реалом Мадрид» и «Варезе» в Мюнхене. В 1983 году ушел завершил карьеру судьи, с 1983 по 1991 годы работал Комиссаром ФИБА.

Имя Артеника Арабаджияна часто ассоциируется со спорными и имевшими широкий международный резонанс решениями, принятыми им и его помощником бразильцем Ренато Ригетто в финальном поединке Олимпийских игр 1972 года между сборными СССР и США.

Ссылки

• [www.halloffame.fiba.com/pages/eng/hof/indu/offi/2007/p/newsid/31927/bio.html Страница Артеника Арабаджяна на сайте зала славы ФИБА]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Арабаджиян, Артеник

– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.