Беза, Теодор

Теодор Беза (фр. Théodore de Bèze) (24 июня 1519, Везле, Бургундия — 13 октября 1605, Женева, Швейцария) — швейцарский реформатор, сподвижник и преемник Жана Кальвина.

Юность

Теодор Беза происходит из старинного бургундского дворянского рода, был отдан по желанию дяди, аббата цистерцианского монастыря, на воспитание к немецкому гуманисту Мельхиору Вольмару, который не только сообщил ему сведения в латинской и греческой литературе, но и воспитал его в духе реформаторских идей. Вольмар должен был вследствие своих новаторских стремлений оставить в 1534 году Францию, и Беза поступил в 1535 году в орлеанский университет для изучения права. В 1539 г. он переселился в Париж, чтобы стать юристом. Обладая большими средствами и приобретя известность как гуманист и поэт изданием своих «Jumenilia», Беза видел перед собой блестящую карьеру, но после тяжкой болезни решился оставить все и посвятить себя служению Реформатской церкви.

Реформаторская деятельность

В 1548 году Беза принял кафедру греческого языка в университете в Лозанне и во время десятилетнего пребывания в этой должности написал известный памфлет «Possavantius» на судью еретиков Петра Лизета, много драматических обработок ветхозаветных рассказов, из которых замечательнейшая — «Жертвоприношение Авраама», и, главное, перевел на французский язык псалмы для французского протестантского богослужения. Вместе с тем Беза постоянно в церковных спорах защищал кальвинистское учение о предопределении против Бользека. В 1557 г. женевцы послали его вместе с Фарелем склонить большие швейцарские кантоны и протестантских немецких государей заступиться перед Францией за преследуемых вальденсов в Пьемонте и гугенотов в Париже. Этой поездкой Беза воспользовался для образования в Германии евангелического реформатского союза. В 1559 году Беза принял в Женеве место проповедника и профессора богословия и оставил этот город только на двадцать два месяца, когда казалось, что во Франции победа остается за протестантами. Там Беза объяснял королю Антуану Наваррскому основы протестантского вероучения, принимал участие во многих религиозных диспутах и своими окружными посланиями старался возбудить сочувствие к гугенотам.

Преемник Кальвина

Вернувшись затем в Женеву, Беза после смерти Кальвина (в 1564 году) занял его место старшины женевских церквей. Затем он руководил синодами французских реформатов в 1571 году — в Ла Рошели (где прошла торжественная процедура подтверждения Галликанского исповедания), и в (1572 году) в Ниме. В 1600 году Беза приветствовал на женевской территории короля Генриха IV. Весь проникнутый строгими принципами Кальвина, в духе которого он деятельно и твердо руководил женевской церковью, Беза был главой своей партии и в течение 40 лет пользовался высоким почетом. Для утверждения единства в своей церкви он поступался собственными мнениями, если они противоречили общепринятым мнениям Кальвина, и своей многосторонней ученостью, неизменным усердием, ловкостью, блестящим ораторским талантом и даже своей представительной наружностью оказал кальвинизму громадные услуги. Из многочисленных сочинений его до сих пор не утратили своего значения экзегетические труды, изданные в 1582 году и «История реформации во Франции в 1521-63 годах» (Париж, 1883). Его переписка с Кальвином хранится в библиотеке в Готе. Умер Теодор Беза в 1605 году.

Литература

• Беза // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Беза, Теодор

– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе: