Беспорядки в подмандатной Палестине (1929)

Палестинские беспорядки 1929 года, События 1929 года, Восстание Западной Стены, Восстание Бурак (ивр. מאורעות תרפ"ט араб. ثورة البراق) — серия антисемитских выступлениий и беспорядков в конце августа 1929 года в подмандатной Палестине, происшедших в результате конфликта из-за доступа к Стене плача в Иерусалиме, и приведших к антиеврейским погромам и жестоким столкновениям между арабским и еврейским населением.

Предыстория событий

После установления британского мандата в Палестине резко выросло число еврейских жителей страны и количество молящихся у Стены плача (Западной стены) в Иерусалиме. В сентябре 1928 года во время праздника Йом Киппур у Стены плача евреи установили стулья для удобства молящихся, а также загородки между мужским и женским отделением. Арабские лидеры заявили, что это является нарушением существовавшего со времен османских властей статуса-кво, который запрещал евреям какое-либо строительство в этом районе.

Британские мандатные власти потребовали у молящихся устранения спорных загородок и стульев. Затем к Стене были посланы полицейские, и перегородки были уничтожены.

После этого инцидента муфтий Иерусалима Амин аль-Хусейни начал распространение информации среди арабов Палестины и всего арабского мира, в которой утверждал, что евреи собираются захватить мечеть Аль-Акса. После этого еврейские молящиеся у Стены плача стали подвергаться избиениям и забрасыванию камнями.

15 августа 1929 года, во время еврейского поста Тиша бе-Ав, установленного в память о разрушении первого и второго Иерусалимских Храмов, несколько сотен членов молодёжного сионистского движения «Бейтар» организовали шествие к Стене плача. Собравшиеся у Стены скандировали «Стена наша!», развевали еврейский национальный флаг и пели Ха-Тикву, национальный гимн. Власти были уведомлены о марше заранее и обеспечили сопровождение полицией, чтобы предотвратить любые инциденты.

День спустя, в пятницу, 16 августа, арабские лидеры Высшего мусульманского совета организовали контрдемонстрацию в мечети Аль-Акса. После проповеди об угрозе исламским святыням, арабские демонстранты вышли к Стене плача и там начали избивать евреев, жечь свитки Торы и молитвенники. Вечером того же дня в городе был убит еврейский подросток.

В последующие дни погромы распространились и на другие города.

События 23 августа

В следующую пятницу, 23 августа, тысячи арабов из окрестных деревень устремились в Иерусалим на молитву на Храмовой горе. Среди мусульман Иерусалима разнёсся слух, что в еврейском квартале Меа Шеарим были убиты двое арабов. После проповеди, прочитанной муфтием Иерусалима, будущим союзником Гитлера Амином аль-Хусейни, вооруженная ножами и палками арабская толпа вышла из Шхемских Ворот старого города и устремилась в населенные евреями кварталы.

19 евреев были убиты, многие синагоги разграблены.

Британская администрация не была готова к подобным событиям и вначале практически не оказывала сопротивления беспорядкам. Это было связано и с тем, что наибольшую часть из 15 000 полицейских в подмандатной Палестине составляли арабы. По другим данным полицейские силы в Палестине в то время составляли всего 292 человека, а силы армии не более 100 человек. В день начала беспорядков британцы перебросили 50 солдат по воздуху из Египта, а на следующий день 600 солдат прибыло оттуда же поездом.

По требованию властей, лидеры палестинских арабов включая муфтия аль-Хуссейни и мэра Иерусалима Рариба Нашашиби издали воззвание призывавшее население «избегать кровопролития» и вооружиться «милосердием, мудростью и терпением». В обращение говорилось, что руководство «прилагает все усилия что бы… реализовать ваши национальные чаяния мирными методами» .

Погром в Хевроне

В субботу 24 августа в Хевроне были убиты 67 евреев и ранены 58. Многие евреи нашли убежище у своих арабских соседей, которые прятали их от толпы в собственных домах, а другие укрылись в отделении британской полиции на окраине города. Выжившие евреи были вынуждены покинуть свои дома, а их собственность была захвачена арабскими жителями и удерживалась ими до завершения Шестидневной войны 1967 года .

Погром в Цфате

В Цфате, по разным источникам погибло от 18 до 21 человека, до 80 евреев были ранены, 200 домов на главной еврейской улице в городе были разграблены и подожжены.

Погром в Газе

Маленькая еврейская община города Газа укрылась в одной из гостиниц города, где сдерживала натиск арабской толпы. В конце концов, еврейская община города была эвакуирована британскими властями. Еврейскому населению было отказано в возвращении в город после окончания погрома.

Остальные события

Маленькие еврейские общины Шхема, Рамаллы, Дженина и Акко были эвакуированы британскими властями. В Тель-Авиве и Хайфе еврейские движения Хагана и молодёжный Бейтар сумели отразить натиск арабских погромщиков.

Результаты

Всего в ходе беспорядков было убито около 133 еврея и 116 арабов. 195 арабов и 34 еврея были приговорены судом за различные преступления, связанные с беспорядками. Смертные приговоры были вынесены 17 арабам и 2 евреям, но они были заменены на длительные сроки тюремного заключения, за исключением 3 арабов, которые были повешены. Большие коллективные штрафы были наложены на 25 арабских деревень и городских кварталов.

Главными жертвами погромов стали не представители светской сионистской молодёжи, которая организовала эффективную самооборону, а маленькие крайне религиозные еврейские общины Хеврона, Цфата, Иерусалима, Газы и других городов, веками жившие бок о бок с арабскими соседями, мирно молившиеся около своих святых мест и никогда не бравшие в руки оружие. Более того, ультраортодоксальные евреи негативно относились к светским сионистам, считая их отступниками от веры.

Комиссия по расследованию

Британская комиссия по расследованию под руководством сэра Уолтера Шау собрала свидетельства обеих сторон. В дальнейшем в Палестине также действовала комиссия под руководством сэра Хоупа Симпсона, опубликовавшая свой отчёт в 1930 году.

Основные выводы и рекомендации комиссий были следующими.

Выводы

1. Мандатные власти не виновны в возникновении беспорядков — наоборот, власти предприняли большие усилия для примирения сторон.
2. Хотя именно арабы начали беспорядки, истинной причиной напряженности является еврейская репатриация и приобретение евреями земель.
3. Покупка евреями земель привела к изгнанию с них арабских крестьян; существует опасность возникновения класса «безземельных» арабов. Резко возросла стоимость земли. Еврейский Национальный Фонд, который приобрёл значительные земельные площади, не допускает арабов к аренде этих земель и даже к работе на них.
4. Растёт безработица среди арабских рабочих и ремесленников, так как значительная часть еврейских предприятий принципиально отказывается их нанимать.

Рекомендации

1. Ограничить еврейскую иммиграцию.
2. Прекратить практику покупки арабской земли евреями.
3. Создать палестинский законодательный орган с арабским большинством.
4. Увеличить количество мандатных вооруженных сил.
5. Ограничить полномочия Сионистской организации.

Последствия

Для еврейского населения

• Погромы положили конец существованию ряда еврейских поселений и общин (Газа, Хеврон, Шхем, Рамалла, Дженин).
• Организация национальной самообороны «Хагана» пережила тяжелое потрясение. Со временем в ней произошёл раскол, приведший к созданию «Хаганы Б» («Эцель»), занявшей более решительную позицию в арабо-израильском конфликте.

Ссылки

• Marlin Levin. The Blood of August // [books.google.com/books/about/It_Takes_a_Dream.html?id=_yjDCNPmx_8C It Takes a Dream: The Story of Hadassah]. — Gefen Publishing House Ltd, 2002. — P. 116—132. — 407 p. — ISBN 9652293008, 9789652293008.
• [www.camera.org/index.asp?x_context=2&x_outlet=118&x_article=1691 Anti-Jewish Violence in Pre-State Palestine/1929 Massacres, August 23, 2009 by Ricki Hollander]

Отрывок, характеризующий Беспорядки в подмандатной Палестине (1929)

– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.