Бирон, Карл Карлович
| Карл фон Бирон | ||
 Герб рода Биронов | ||
| Дата рождения | ||
|---|---|---|
| Место рождения |
мыза Каленцеем, Курляндия и Семигалия | |
| Дата смерти | ||
| Звание |
генерал-аншеф | |
| Награды и премии |
| |
Карл Карлович Бирон (собственно, Бюрен 1684—1746) — Московский градоначальник, Московский генерал-губернатор (3 марта 1740 — ноябрь 1740), старший брат Эрнеста-Иоганна Бирона.
Биография
Родился в 1684 году в небогатой дворянской семье, в имении Каленцеем, в герцогстве Курляндском.
В царствование Петра Великого вступил в русскую службу, имел случай отличиться и был произведён в офицеры. Во время Северной войны в одной из схваток со шведами попал в плен, но сумел бежать. После побега отправился в участвовавшую в той же войне соседнюю Польшу и сделался офицером уже польской армии[1].
В 1705 году присутствовал в главной квартире в Гродно, — в свите короля польского, и был назначен им в царскую службу[2].
В год избрания императрицы Анны Иоанновны Карл Бирон, уже подполковник польской армии, был вызван своим вдруг возвысившимся младшим братом-фаворитом в Россию, и сразу же произведён в генерал-майоры (19 ноября 1730 г.)[1][3].
Через год был определён состоять «при команде в Лифляндии», — у губернатора Ласси, — и в 1733 году принял участие в его походе против Лещинского[2].
За участие в крымских походах (1735—1739) и обнаруженную в них храбрость пожалован сначала в генерал-лейтенанты (22 января 1737 г.), а через два года в генерал-аншефы (5 сентября 1739)[1].
Получив чин генерал-аншефа, — из-за трений с фельдмаршалом Минихом, возникших во время крымского похода, — Карл Бирон подал в отставку, сославшись на здоровье. Однако довольно скоро, по протекции брата-герцога, вновь определён на службу — генерал-губернатором в Москву[4].
В день празднования Белградского мира (14 февраля 1740) Карл Бирон был отмечен особой монаршей милостью, получив портрет Императрицы и шпагу, осыпанные бриллиантами.
В ноябре 1740, во время государственного переворота, — совершённого «злейшим врагом» семьи Биронов, фельдмаршалом Минихом, — в пользу Анны Леопольдовны, Карл Бирон, как и его братья, был схвачен и отправлен под караулом в Ригу. Там он был заключен под стражу в крепости и, после дознания, через несколько месяцев отправлен в ссылку — в Среднеколымск (июнь 1741).
Новый государственный переворот, — теперь уже в пользу Елизаветы Петровны, — застал его в пути (ноябрь—декабрь 1741). Елизавета I не испытывала к врагам своего врага (то есть, Миниха) столь уж сильной вражды, и, благодаря хлопотавшему о них своему личному врачу, отменила прежние распоряжения об участи Карла и Густава Биронов, назначив новым местом ссылки менее суровый и не столь удалённый Ярославль; 18 октября 1742 специальным указом Императрицы предписывалось также возвращение Карлу Бирону «пожитков и всякой посуды и прочего», изъятых при аресте[2]. Ещё через два года, в 1744 году, шестидесятилетний опальный генерал-губернатор Москвы, заслуженный ветеран трёх войн за империю, вся вина которого заключалась в родстве с фаворитом предыдущей Императрицы, получил всемилостивейшее дозволение переехать домой, в своё лифляндское имение; там, в недолгое время, он и скончался — 24 января 1746 года.
По словам фельдмаршала Миниха, под началом которого служил генерал Карл Бирон, последний был «ревностен и исправен по службе, храбр и хладнокровен в деле»[4]; вместе с тем, современники упрекали Карла Бирона за жестокость и надменность, видя в нём «гордого азиатского султана» со всеми его «варварскими странностями»[1].
Напишите отзыв о статье "Бирон, Карл Карлович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Бироны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. 3а. — С. 908-911.
- ↑ 1 2 3 Бирон, Карл // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 45.
- ↑ По другим сведениям, в польской армии Карл Бирон имел уже чин полковника и при возвращении в русскую службу получил чин генерал-поручика. См.: прим. 4.
- ↑ 1 2 [dlib.rsl.ru/viewer/01004103468#?page=396 Новый энциклопедический словарь] / Под общ. ред. акад. К. К. Арсеньева.. — СПб.—Пг.: Изд-во Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1911—1916. — Т. Т. 6: Берар — Бобровникова [1912]. — С. 744-745 стб. — 960 стб с.
Отрывок, характеризующий Бирон, Карл Карлович
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
