Битва при Дурбе

Битва при Дурбе
Основной конфликт: Ливонский крестовый поход
Дата	13 июля 1260
Место	около Дурбе
Итог	победа литовцев
Противники
Тевтонский Орден и союзники Литва, курши
Командующие
Буркхард фон Хорнхаузен Генрих Ботель неизвестно (версии: Тройнат, Миндовг)
Силы сторон
около 3000, из них — 200 рыцарей около 4000
Потери
убито 150 рыцарей, магистр, маршал, несколько комтуров; потери простых воинов - "такое множество, что о количестве их я не слышал", по словам орденского хрониста нет данных

Би́тва при Ду́рбе или би́тва у о́зера Ду́рбе — сражение войск Тевтонского ордена под командованием ливонского магистра Буркхарда фон Хорнхаузена и маршала Пруссии Генриха Ботеля и их союзников — добровольцев куршей (перешедших в начале битвы на сторону противника), эстов, прусов, датчан и шведов с войском литовцев (Lethowinos) 13 июля (в день св. Маргариты, in die beate Margarethe) 1260 года возле нынешнего городка Дурбе в западной Латвии. Битва закончилась полной победой литовцев и куршей.

Поражение ордена послужило толчком для многочисленных восстаний покорённых прибалтийских народов, в первую очередь — пруссов, а также куршей, земгалов и саремских эстонцев. Кроме того, прибалтийские народы осознали необходимость объединения с литовскими князьями для противостояния германским рыцарям.

Предыстория

Жемайтия оставалась единственной языческой территорией, окружённой христианскими державами, отказавшись в 1259 году перейти из язычества в христианство после двух лет перемирия с Тевтонским орденом, данного жемайтам на раздумье.

Ещё 15 июня 1260 года Тевтонский орден, опасаясь за свои южные территории, заключил мирный договор с мазовецким князем Земовитом. Целью завоевательного похода Тевтонского Ордена было покорение Жемайтии, подаренной ордену Миндовгом в 1254 году, территориальное соединение двух частей Ордена — Прусской и Ливонской и создание единого немецкого государства на восточном берегу Балтийского моря. Вместе с войсками Ордена в битве приняли участие датские и шведские части во главе с принцем Карлом, светские рыцари европейских стран, покорённые местные жители. Войско союзников составило приблизительно 3000 человек.

Литовцев было около 4000 (Дусбург: «…Братья из Ливонии и Пруссии собрались с сильными войсками, чтобы доставить провизию братьям из замка святого Георгия, и, когда они приблизились к этому замку, прибыл гонец, сказавший, что 4 тысячи литовцев разоряют некую часть земли Куронии огнём и мечом и проливают кровь многих христиан»). Согласно литовским летописям, битва состоялась после похода войска великого князя Миндовга на Пруссию. Не исключено, что литовским войском в битве при Дурбе командовал Миндовг.

Сражение

Когда объединённое немецкое войско шло к Юргенбургу для захвата Жемайтии, литовцы вторглись в Курляндию. Этим манёвром литовцы вернули немцев в Курляндию, спутав их планы. 13 июля 1260 года около брода через речку, вытекающую из озера Дурбе, началось сражение. Ближайшим к полю битвы крупным населенённым пунктом был прусский Мемель (соврем. Клайпеда, Литва). Основу рыцарских построений, как и во всех рыцарских битвах Средневековья, составляли тяжеловооружённая рыцарская конница численностью в 200 человек. Их окружала лёгкая кавалерия. В начале битвы курши и эстонцы перешли на сторону литовцев и напали на войско Ордена сзади (Дусбург: «…Пришли курши, смиренно прося, чтобы, если Бог пошлет христианам победу, они вернули бы им женщин и малых детей. Хотя братья были вполне склонны удовлетворить их просьбы, однако простолюдины прусские и ливонские возразили, заявляя, что поступят с пленными их по обычаю, до сих пор соблюдаемому в войне. Из-за этого курши затаили такую злобу против веры и массы христиан, что, когда братья начали сражаться с литовцами, они, словно вероотступники, обрушились на христиан с тыла, и поскольку литовцы сражались впереди, курши сзади, то почти весь народ обеих земель, бросив там братьев и верных им людей, ушел»). Литовцы сразу же напали на врага и уничтожили его. Согласно Ливонской Рифмованной хронике и хронике Петра Дуйсбургского, погибло 150 рыцарей Орденов, много простых воинов, магистр Буркхард фон Хорнхаузен, маршал Генрих Ботель, принц Карл. В плен попало около 15 рыцарей, восемь из них литовцы сожгли живьём, мстя за свои потери. Сразу же после окончания битвы литовское войско отступило вместе с военными трофеями в Литву, не став продолжать военной кампании в Курляндии.

Последствия

Благодаря битве было остановлено продвижение немецких рыцарей в этом регионе на двадцать лет. После больших потерь в битве не только не были достигнуты цели Ордена по воссоединению Ливонии и Пруссии, но был поставлен под вопрос сам факт существования Тевтонского Ордена на территории Пруссии и Ливонии. Поражение ордена послужило толчком для масштабных восстаний покорённых прибалтийских народов, в первую очередь — пруссов в 1261—1270 годах (более известное как «второе вероотступничество пруссов»), куршей (в нынешней Латвийской части покорённых в 1267 году) и земгалов (покорённых в 1290 году) и саремских эстонцев. Кроме того, прибалтийские народы осознали необходимость объединения с литовскими князьями для противостояния германским рыцарям. Однако тевтонцы не были полностью изгнаны из Жемайтии, которая была передана им в 1254 году.

Король Литвы Миндовг вновь повёл войну с немецкими рыцарями. Несмотря на внутренние распри в Литовском Королевстве в это время, только набирающее силу литовское государство получило время для укрепления своей власти на подконтрольных территориях до 80-х годов XIII века.

Интересные факты

• В австрийских анналах эта битва упомянута как битва Тевтонского ордена с татарами (Tartari), которые вторглись в Пруссию: «1260. Hoc anno Tartari multa mala fecerunt in Pruzia. Contra quos congregati sunt fratres de domo Teutonicorum, in die sancte Margarete simul pugnantibus occisi sunt fratres de domo Teutonicorum…» («1260. В этот год татары напали на Пруссию. Против них ополчились братья Тевтонского ордена, сошлись в битве в день святой Маргариты, и были разбиты братья Тевтонского ордена…»).

См. также

• Северные крестовые походы
• Русско-литовский договор 1262

Ссылки

• [members.tripod.com/teutonic/krestonoscy1.htm#durbe Битвы Ливонского Ордена] — BORUSSIA. Сайт, посвящённый истории Прибалтики
• [www.castle.lv/hroniki/rifmov-hronika.html Битва при Дурбе в 1260 году] — «Ливонская Рифмованная хроника»
• [www.vostlit.info/Texts/rus12/Eroschin/frametext.htm «Хроника земли Прусской»] — Николай фон Ерошин
• [www.historia.lv/alfabets/D/DU/durbes_kauja/raksti/briedis.htm «Дурбе. Последний луч Свободы»] — рассказ, автор — М.Бредис

Отрывок, характеризующий Битва при Дурбе

– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.