Битва при Ранти

Битва при Ранти
Основной конфликт: Итальянская война (1551—1559)
Никола Брене. Король надевает ленту ордена Святого Михаила маршалу Таванну после битвы при Ранти, 1554 (XVIII век)
Дата	13 августа 1554
Место	Ранти (Пикардия)
Итог	Победа французов
Противники
Священная Римская империя Священная Римская империя Королевство Франция
Командующие
Карл V Эммануэль Филиберт Савойский Генрих II Анн де Монморанси Франсуа де Гиз
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
500 убитых неизвестно

Битва при Ранти 13 августа 1554 — сражение между имперскими и французскими войсками в ходе Десятой Итальянской войны (1552—1556).

Кампания 1554 года на Северном театре

После малоудачной для французов кампании 1553 года, весной 1554-го Генрих II собрал армию в 40 тыс. пехоты и 12 тыс. кавалерии, поручив командование основными силами коннетаблю Монморанси. Французские войска произвели варварское опустошение территорий Эно и Артуа, разрушив, в ответ на аналогичные действия фламандцев и бургундцев в предыдущих кампаниях, 1200 поселений в этих графствах, после чего начали отступление в Пикардию, преследуемые армией Эммануэля Филиберта Савойского, к которому во второй половине июля присоединился император.

В начале августа французы прошли Артуа, уничтожая мелкие населенные пункты и обходя крупные крепости, а император 7-го числа занял позицию у Лиллера. Король и коннетабль решили атаковать крепость Ранти, находившуюся недалеко от расположения имперцев. 10 августа авангард под командованием герцога Вандомского подошел к городу и немедленно начал прокладывать траншеи, а 12-го установил батарею.

Осада Ранти

Ранти расположен на берегу реки Аа, недалеко от Фокемберга, и в соседстве с Теруаном, полностью уничтоженным годом ранее по приказу императора. Город был плотно обложен, и осаждающие решили штурмовать его с двух сторон разом. Коннетабль выбрал северо-восточную стену, обращенную в сторону противника, и 12-го занял там позицию. В то же время император достиг Мерка, на берегу Аа, к северу от Ранти, и единственным препятствием, мешавшим ему подать помощь городу, были войска Монморанси.

Французы упирались в лесной массив, расположенный рядом с Фокембергом, и называвшийся лесом Гийом (Bois Guillaume). Опасаясь, что противник может обойти их с этой стороны, герцоги де Гиз и де Невер заняли там позицию во главе 300 аркебузиров. Вечером 12-го они заметили приближение испанских частей.

Сражение

13-го начался обстрел Ранти, а в полдень позиция Гиза была атакована 12-тысячным имперским авангардом. Не ослабляя войска в траншеях, король и его генералиссимус построили части в боевой порядок у подножия холма, господствовавшего над городом. Пехота (королевская, французская, немецкая и швейцарская) была выстроена в три больших каре, фланкированных жандармами, а легкая кавалерия герцога Омальского выдвинута вперед со стороны позиции Гиза. Последний вскоре был вынужден очистить лес Гийом, так как опасался, что противник зайдет ему во фланг.

Монморанси бросил ему на выручку жандармов и легкую кавалерию, а затем последовательно поддерживал атаку, направляя в бой пехоту адмирала Колиньи, швейцарцев, ландскнехтов, шотландцев, и к концу сражения введя в бой почти все свои силы.

Испанцы не выдержали их натиска и начали отступать. Адмирал восстановил положение на поле боя, лес Гийом, являвшийся ключом к позиции, был отбит, и коннетабль установил там артиллерию. Преследование велось под грохот канонады, но вечером Монморанси его прекратил. Император вернулся в свою крепость, потеряв пятьсот человек убитыми, пятьсот-шестьсот пленными, 5 орудий и два десятка знамен и штандартов.

Коннетабль передал трофеи королю, который провел день в компании кардинала де Гиза; находившийся в королевском лагере кардинал Лотарингский во время сражения упаковывал свой багаж, готовясь спасаться бегством в случае неудачи. Среди пленных король впервые встретил немецких рейтар, новую разновидность кавалерии — конных пистолетчиков (pistoliers à cheval), а среди брошенного оружия французы обнаружили мушкеты на вращающейся подставке, позволявшей стрелять в любую сторону, не переставляя сошку. Генрих распорядился ввести в своей армии эти новшества.

Отступление противников

В сражении при Ранти «успех был скорее блестящ, чем значителен», и, по-существу, победа не дала французам никакого преимущества. Гиз и его сторонники обвиняли Монморанси в том, что он прекратил преследование, чтобы не дать герцогу закрепить успех. Они заявляли, что только вмешательство генералиссимуса не дало им взять императора живьем. Учитывая вялые и малоудачные действия коннетабля в двух предыдущих кампаниях, недовольные стали шептаться об измене и сговоре с противником. Вражда аристократических военных группировок еще усилилась, когда в вечер после сражения Гиз и Колиньи сцепились друг с другом из-за добычи. Ссора окончательно сделала их врагами.

Видя, что Ранти и не думает сдаваться, король бросил ненужную осаду, 15 августа сжег лагерь и через Монкарвель и Монтрёй прибыл в Компьен. В арьергарде шел маршал Сент-Андре, а генералиссимус прикрывал правый фланг своей кавалерией. Узнав о возвращении императора в Брюссель, Генрих 27 августа распустил швейцарцев, оставив герцога Вандомского наблюдать район военных действий, где люди Карла V в сентябре начали восстановление разрушенного в прошлую кампанию Эдена.

Итоги

Несмотря на успех в сражении, итоги фландрской кампании 1554 года были столь же ничтожны, как и достижения предыдущей, камбрейской, 1553-го, так как ни одной важной позиции захватить не удалось, и все свелось к масштабному погрому на территории противника.

По сообщению венецианского посла Капелло, виновником неудачи все считали коннетабля Монморанси, уставшего от войны и стремившегося к миру; говорили, что генералиссимус боится преследовать побежденного противника, а при дворе ходили стишки, в которых его называли мерзавцем и низкой душонкой {chiamato vile e di poco animo).

По мнению Брантома, «господин де Гиз был главным автором победы, настолько же благодаря своему прекрасному руководству и рассудительности, насколько и своей храбрости».

Литература

• Decrue F. Anne, duc de Montmorency, connétable et pair de France sous les rois Henri II, François II et Charles IX. — P.: E. Plon, Nourrit et Cie, 1889.
• Forneron H. Les Ducs de Guise et leur époque, étude historique sur le XVIe siècle. T. I, 2e éd.. — P.: E. Plon, Nourrit et Cie, 1893.
• Hugo A. Histoire générale de la France depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. T. IV. — P.: Delloye, 1841.
• Lemonnier H. La France sous Henri II la lutte contre la Maison d'Autriche, 1519—1559. — P.: Tallandier, 1983.

Отрывок, характеризующий Битва при Ранти

Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.