Босния и Герцеговина во Второй мировой войне
Босния и Герцеговина как часть Королевства Югославии воевали на стороне антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне, но после оккупации Югославии немцами Босния и Герцеговина оказались в составе прогитлеровского марионеточного Независимого государства Хорватия.
Содержание
Босния в войне
Оккупация немцами
10 апреля 1941 года 46-й танковый корпус вермахта пересёк границу с Югославией. Основные силы этого корпуса были направлены к Сараево. Сопротивления как такового корпус не встретил вообще, так как основные силы армии Югославии фактически были уничтожены, не оказав почти никакого сопротивления немцам. Всего за 12 дней Югославия была побеждена. По решению немецких властей, территории Боснии и Герцеговины присоединялись к Независимому Государству Хорватии.
Правление усташей
Хорватское правление усташей в Боснии и Герцеговине привело к массовому истреблению боснийских сербов и евреев. Хорватская народная милиция, которой руководил боснийский коллаборационист Мухаммед Хаджифедич, разыскивала и уничтожала укрывавшихся сербов и евреев. В свою очередь, усташи расправлялись с бошняками, которые вели борьбу против оккупационных войск. Также свои расправы над боснийцами и хорватами устраивали сербские четники. Все эти действия друг против друга, однако, негативно сказались на стабильности Независимого Государства Хорватии, и усташи теряли контроль над регионами.
Авторитет государства подрывало также тайное желание Хаджифедича создать автономию для боснийцев. Ради этого он стал набирать отряд мусульман, который был назван «легионом Хаджифедича». Этот отряд должен был уничтожать партизан как из числа четников, так и коммунистов, однако отряд был ненадёжен. Его члены то и дело дезертировали и переходили на сторону коммунистов. В конце концов, в октябре 1943 года Хаджифедич во время поиска скрывавшихся дезертиров сам попал в партизанскую засаду и был арестован 7 октября 1943. Вскоре его казнили наряду с 50 другими коллаборационистами.
Дивизия СС «Ханджар»
В течение войны многие боснийцы-мусульмане вступали в 13-ю дивизию СС «Ханджар», которая, однако, называлась 1-й хорватской. Солдаты из этой горной дивизии носили шапки-фески, а на петлицах изображалась кривая сабля как символ ислама. Боснийцам разрешалось соблюдать мусульманские традиции, для них готовили специальный мусульманский рацион, что вызывало возмущение у других солдат-немусульман. Боснийцам также читали пропагандистские лекции, призывавшие к уничтожению любой ценой всех сербов и хорватов на территории Боснии. Дивизия до 1944 года поддерживала порядок в НГХ, отслеживая действия сербских и коммунистических партизан и уничтожая их отряды. Вскоре дивизия вступила в бои с Красной Армией в Венгрии, но была разгромлена. Её остатки сдались британским войскам, скрываясь в Австрии.
Одним из самых известных солдат этой дивизии был имам Халим Малкоч, единственный босниец, награждённый Железным Крестом. После освобождения Боснии от оккупантов он был осуждён за сотрудничество с нацистами и казнён в 1947 году.
Освобождение от оккупации
В Боснии созывалось антифашистское вече народного освобождения Югославии. Его заседания прошли 29 и 30 ноября 1943 в городе Яйце. Там было принято решение об образовании «Национального комитета по освобождению Югославии». Территорию Боснии удалось освободить к маю 1945 года, когда было ликвидировано государство усташей. Народно-освободительная армия Югославии, освобождавшая Боснию, получала всё нужное снабжение от советских войск.
Одним из известных партизан был Джемал Биедич, один из известнейших боснийских деятелей Коммунистической партии Югославии.
Уроженцы Боснии и Герцеговины — Народные герои Югославии
См. также
Напишите отзыв о статье "Босния и Герцеговина во Второй мировой войне"
Литература
- Енциклопедија Југославије (књига друга). „Лексикографски завод ФНРЈ“, Загреб 1956. година.
- Војна енциклопедија (књига прва). Београд, 1970. година.
- Енциклопедија Југославије (књига друга). „Југославенски лексикографски завод“, Загреб 1982. година.
Отрывок, характеризующий Босния и Герцеговина во Второй мировой войне
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
