Броненосцы типа «Динъюань»
Броненосцы типа «Динъюань» — серия из двух броненосцев ВМФ императорского Китая. Были построены в Германии на штеттинских верфях фирмы «Вулкан». Единственные линейные корабли в истории китайского флота. Приняли активное участие в японо-китайской войне 1894—1895 гг.
Содержание
Представители
«Динъюань» ('Ting Yuen'). Заложен 1 января 1879 г. Спущен на воду 16 декабря 1881 г. Введен в строй 1 января 1884 (фактически в 1885). В феврале 1895 г. потоплен.
«Чжэньюань» ('Chen Yuen'). Заложен 1 января 1880. Спущен на воду 28 декабря 1882 г. Введен в строй 1 января 1884 (фактически в 1885). С февраля 1895 г. «Чин-Иен» , в составе ВМФ Японии.
В литературе имеется утверждение, что «Динъюань» и «Чженьюань» при полной идентичности конструкции отличались друг от друга зеркально-противоположным расположением башен главного калибра (у «Динъюаня» впереди левая башня, у «Чжэньюаня» - правая). [1]. Однако фотографии показывают одинаковую схему расположения с выдвинутой вперед правой башней [2].
Описание конструкции
Хотя броненосцы «Динъюань» и «Чжэньюань» были заложены в Германии, по своей конструкции, прежде всего, по размещению артиллерии, они не походили на предшествующую им серию немецких казематных броненосцев типа «Заксен»(«Саксен») и более напоминали строившиеся в то время в Великобритании башенные броненосцы «Аякс» и «Агамемнон», которые, в свою очередь, представляли уменьшенный вариант броненосца «Инфлексибл». Эти корабли отличались размещением четырёх крупнокалиберных орудий главного калибра в двух вращающихся башнях, расположенных последовательно диаметрально на полубаке. От «Заксенов» китайские броненосцы унаследовали «размеры и конструктивные особенности корпуса» [3].
Корпус
Броненосец типа «Динъюань» обладал стале-железным корпусом, построенным по «клеточной» (бракетной) схеме, с таранным форштевнем и дополнительными бортовыми килями. Корабль имел двойное дно; многочисленные продольные и поперечными переборки разделяли трюмы на около 200 водонепроницаемых отсеков. Борт низкий. Палуба прямая, гладкая, с длинной узкой надстройкой, проходящей через весь корабль. Две линейно расположенные дымовые трубы, две мачты с боевыми марсами и грузовыми стрелами. Соотношение длины и ширины у «Динъюаня» и «Чжэньюаня» было более соразмерно, чем у «Аякса» и «Агамемнона», которые заметно отличались большей шириной и укороченным корпусом и, как следствие, были хуже управляемы. Впрочем, «Заксены», по образцу которых строились корпуса китайских броненосцев, тоже отличались плохой мореходностью и, по существу, предназначались только для прибрежного плавания.
Бронирование
Вертикальное бронирование у «Динъюаня» и «Чжэньюаня» защищало только среднюю часть корпуса. Машинные и котельные отделения, а также погреба боезапаса прикрывались цитаделью, которую образовывали бортовой бронепояс и поперечные броневые траверсы. Пояс в 3 метра высотой достигал в средней части толщины в 16 дюймов стальной брони «компаунд». Верхняя часть пояса имела толщину в 10 дюймов, нижняя (ниже ватерлинии) – в 6 дюймов брони. Такой же толщины были и траверсы. Над цитаделью был установлен броневой редут в форме наклоненной восьмерки, где располагались два барбета для артиллерийских установок главного калибра, и находившаяся между ними боевая рубка. Барбеты и рубка были защищены 12-дюймовой броней. Сверху их прикрывали броневые колпаки толщиной в 3 дюйма (в лобовой части – до 6 дюймов брони). Носовая и кормовая часть кораблей защищались только броневой палубой толщиной в 3 дюйма (в средней части кораблей, под редутом, бронепалуба отсутствовала). На случай поражения в незащищенный броней борт ряд отсеков у ватерлинии был наполнен пробкой, но в целом оконечности корабля оставались наиболее уязвимыми для вражеского обстрела.
Артиллерийское вооружение
Основное артиллерийское вооружение броненосца типа «Динъюань» составляли четыре 12-дюймовых казнозарядных орудия фирмы Крупп. В этом китайские броненосцы отличались и от немецких броненосцев с орудиями в 11-дюймов, и от тогдашних английских линейных кораблей, использовавших 12,5-дюймовые и ещё большего калибра дульнозарядные орудия. Орудия размещались попарно на вращающихся установках в двух башенноподобных барбетах в районе полубака и теоретически могли вести огонь из четырёх стволов в самых широких секторах в горизонтальной плоскости. Особенно важным считалось возможности ведениями носового огня всеми орудиями главного калибра, что отвечало тогдашней тактике таранного боя.
На деле сектора обстрелов из каждой башни имели большие «мертвые зоны», к тому же при выстрелах через борт, на нос или корму расположенные в центре броненосцев короткоствольные крупнокалиберные орудия создавали своими дульными газами реальную угрозу корабельным надстройкам. Другим недостатком было то, что при свежем ветре низкобортный корабль сильно накренялся, и у расположенных у борта башен стволы орудий иногда отстояли от воды менее чем на метр. Орудия были недальнобойны (44 кабельтовых ) и нескорострельны (один выстрел в 4 минуты), фактически из них можно было успешно вести огонь только по крупноразмерным и тихоходным судам либо по береговым объектам. Серьёзным недостатком было наличие в боезапасе к 12-дюймовым орудий преимущественно бронебойных снарядов, которые обычно пробивали небронированные японские корабли навылет, не взрываясь. Перед войной на броненосцах имелось лишь считанное количество фугасных снарядов (15 штук на флагманском «Динъюане»)
Среднекалиберное вооружение броненосцев ограничивалось двумя 6-дюймовыми орудиями, установленными на носу и корме и защищенными легкими колпаками из 2-дюймовой брони цилиндрической формы. Отсутствие значительного числа орудий среднего калибра было одним из самых серьёзных недостатков броненосцев типа «Динъюань», особенно в условиях бурного развития скорострельной среднекалиберной артиллерии во флотах других государств. Вспомогательное вооружение составляли две 3-дюймовые шлюпочные пушки, обычно устанавливавшихся на надстройках и шесть 37-миллиметровых скорострелок Гатлинга, стоявших на марсах и мостике. Такое вооружение не могло защитить большой корабль от атак миноносцев противника. Собственное минное вооружение броненосцев состояло из двух надводных бортовых торпедных аппаратов. Торпедные аппараты были и на придававшихся каждому кораблю двух миноносках (минных катерах).
Двигательная установка
Хотя «Динъюань» и «Чжэньюань» в момент постройки именовались «броненосными корветами», оснащение их парусным рангоутом не предполагалось (хотя имеются изображение на чертеже с парусным вооружением [4] ). 7500 тонные корабли приводились в движение двумя горизонтальными трехцилиндровыми паровыми машинами двойного расширения, которые снабжали восемь огнетрубных паровых котлов. Топки котлов были повернуты к бортам для лучшего доступа к угольным ямам. Машины развивали мощность в 6300 л. с., что позволяло разгонять корабль до 14, 5 узлов (на испытаниях была показана мощность более 7000 л. с. и скорость свыше 15 узлов). Такой ход для тогдашних броненосных кораблей был вполне хорошим.
Служба
Передача «Динъюаня» и «Чжэньюаня» Китаю задержалась в связи с франко-китайской войной 1884—1885 годов, по окончании которой корабли, включая также строившийся в Штеттине крейсер «Цзиюань», были официально переданы китайской стороне. По прибытии в Китай в октябре 1885 года они составили основное боевое ядро северной Бэйянской эскадры под командованием адмирала Дин Жучана. Цинская империя предполагала демонстрацией своих броненосцев произвести впечатление на соседние государства и предотвратить тем самым посягательства на суверенитет Китая. В течение нескольких лет «Динъюань» и «Чжэньюань» посетили с визитами Владивосток в 1886 году, Сингапур, порты Японии. Благодаря наличию у Китая броненосцев, у цинского командования сложилось убеждение о бесспорном превосходстве своего флота над японским, не имевшим тогда кораблей подобного класса.
В начале японо-китайской войны 1894-1895 гг. «Динъюань» и «Чжэньюань» совершили из Вэйхайвэя несколько выходов в море к берегам Кореи на поиск неприятеля, но затем Высший государственный совет Цинской империи потребовал от адмирала Дин Жучана ограничиться обороной китайского побережья. После первых сообщений об использовании японцами скорострельных орудий средних калибров со снарядами фугасно-разрывного действия на броненосцах была усилена противоосколочная и противопожарная защита.
Барбеты…. защитили мешками с углем. Мешки с песком служили для прикрытия более легких орудий, и тросовые сетки были расположены в подходящих местах для предохранения людей от осколков. Верхние части боевых рубок сняли, чтобы дать свободный выход газам и осколкам разорвавшихся снарядов, а также и для того, чтобы уменьшить размеры цели. Щиты барбетов на броненосцах тоже оставили на берегу; вообще, от тонкой брони старались избавиться на том основании, что лучше не иметь вовсе никакой защиты, чем иметь слабую. Все шлюпки также оставили, взяв только по одной гичке для каждого корабля.[5]. Все лишнее дерево, снасти и т. п., было оставлено на берегу; выступающие за борт части мостиков были отрезаны, все деревянные поручни заменены леерами, а деревянные трапы, где было возможно, заменены шторм-трапами... Койки пошли на защиту прислуги скорострельных пушек. Внутри небронированных надстроек, идущих от середины к носу и корме, были сложены мешки с песком, образуя стену в 4 фута вышиною и 3 фута толщиною; в этом пространстве должны были быть сложены несколько десятков зарядов и снарядов для 6-д. орудий, чтобы не задерживать их подачу [6]
Участие в сражении близ устья Ялу
«Динъюань» и «Чжэньюань» сыграли решающую роль в главном морском сражении войны - битве близ устья р. Ялу 17 сентября 1894 г. Оба броненосца находились в центре фронтального построения китайской эскадры. При открывшем сражении залпе флагманского «Динъюаня» в 12.50 в полной мере проявили себя недостатки размещения орудий главного калибра в центре корпуса. При выстреле из 12-дюймовых орудий их дульные газы ударили по мостику, где находился командующий эскадрой адмирал Дин Жучан, получивший контузию и на некоторое время вынужденный передать командование командиру броненосца Лю Бучаню. Вскоре, однако, японский снаряд разбил на «Динъюане» марс с сигнальной площадкой, и руководство китайской эскадрой с флагманского корабля стало невозможным.
В начале боя, когда главные силы японской эскадры вице-адмирала Ито стали обходить китайский флот с правого фланга, «Динъюань» и «Чжэньюань» атаковали слабейшие корабли вражеского арьергарда. Китайские броненосцы продемонстрировали полное превосходство над небольшим японским рангоутным броненосным корветом «Хиэй», который получил тяжелые повреждения от огня 12-дюймовых орудий. Один китайский снаряд разорвался вблизи кают-компании, другой – на батарейной палубе корвета. На корабле было много убитых и раненых, вспыхнул пожар. Китайские броненосцы выпустили по «Хией» и две торпеды, но не попали. Японский корвет прошёл между китайскими кораблями на расстоянии всего 700 ярдов (640 м) и смог спастись, хотя вынужден был из-за повреждений выйти из боя. Другой целью атаки «Динъюаня» и «Чжэньюаня» стало штабное судно «Сайкё-мару», где находился начальник морского штаба Японии адмирал Кабояма. «Сайкё», получивший от броненосцев четыре попадания, был пробит в нескольких местах насквозь, его рулевая рубка оказалась разрушенной, но всё же пароход сумел уйти и спастись.
Вскоре строй китайской эскадры был полностью нарушен. Китайские крейсера увлеклись преследованием кораблей японского арьергарда, а адмирал Дин Жучан с двумя броненосцами развернулся навстречу главным японским силам. В последующем «Динъюань» и «Чжэньюань» вели бой с отрядом вице-адмирала Ито: три бронепалубных крейсера типа «Мацусима» («Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате»), малый броненосный крейсер «Тиёда» и малый казематный броненосец «Фусо», к которым иногда присоединялся отряд контр-адмирала К. Цубои: бронепалубные крейсера «Иосино» , «Такатихо», «Нанива» и «Акицусима».
Главным противником «Динъюаня» и «Чжэньюаня» были крейсера типа «Мацусима». Каждый из них был вооружен 12,5-дюймовым орудием, благодаря которому эти крейсера рассматривались японцами как охотники на устаревшие китайские броненосцы. Однако сверхтяжелые японские орудия показали в бою полную непригодность, поэтому крейсера адмирала Ито вели бой своей многочисленной артиллерией средних калибров. В течение нескольких часов китайские броненосцы были под постоянным обстрелом. «Динъюань» получил около 160 попаданий, «Чжэньюань» - около 220. Японские фугасные снаряды сильно повредили мачты, дымовые трубы и вентиляторы, вызвали большие разрушения незащищенных надстроек и на верхней палубе, но не могли пробить толстую броню барбетов и цитадели. Видимо, серьёзным упущением японцев было то, что они вместо обстрела незащищенных оконечностей китайских кораблей сосредоточили свой огонь на их хорошо бронированной центральной части, стремясь вывести из строя находившиеся там орудия главного калибра (высказывалась версия, что противник стремился не потопить броненосцы, а обезоружить и захватить в качестве трофеев).
Трижды на флагманском броненосце вспыхивали пожары, один из них охватил всю носовую и центральную часть, так что «Динъюань» продолжал вести огонь лишь из одной кормовой 6-дюймовки. Когда команда справилась с пожаром, орудия главного калибра вновь вступили в бой. На втором китайском броненосце было восемь пожаров – меньшего масштаба. «Чжэньюань» потерял носовую 6-дюймовку и одно из орудий главного калибра, кроме того, получил заметный носовой крен, возможно, из-за подводной пробоины. Оба броненосца согласованно маневрировали на малом ходу, старясь держаться к обходившей их вокруг вражеской кильватерной колонне в наиболее выгодном положении для секторов обстрела. Всего в ходе 4-часового боя «Динъюань» и «Чжэньюань» выпустили по противнику двести 12-дюймовых и двести семьдесят 6-дюймовых снарядов.
Наиболее результативен был обстрел китайскими броненосцами вражеского флагманского крейсера. За короткое время «Мацусима» получила не менее трех попаданий 12-дюймовыми снарядами. Один из них пробил крейсер навылет, второй вывел из строя главное 12,5-дюймовое орудие японского корабля в бронированном барбете, разбив его гидравлику и механизмы заряжения, третий взорвался на батарейной палубе, вызвав детонацию боекомплектов 4,7-дюймовых орудий и сильный пожар, который едва не привел к взрыву главного погреба боеприпасов. «Мацусима» была вынуждена выйти из боя. Три раза был поражен главным калибром китайских броненосцев и второй японский крейсер «Ицукусима», в том числе - в машинное отделение и в отсек носового торпедного аппарата. Если бы эти снаряды взорвались, и этот крейсер, очевидно вышел бы из строя. В целом сражение показало превосходство китайских броненосцев германской постройки над созданными по французскому проекту крейсерами типа «Мацусима». Несмотря на жесточайший многочасовой обстрел команды «Динъюаня» и «Чжэньюаня» понесли меньшие потери, чем были на противостоявших им японских кораблях. На «Динъюане» было 16 убитых и 44 раненых, на «Чжэньюане» - 20 убитых и 16 раненых. Для сравнения, на «Мацусиме» было 33 человека убито, 71 ранено; «Хиэй» - 19 убито, 37 ранено, «Ицукусима» - 13 убито, 18 ранено [7]
Тем не менее, ни один японский корабль не был потоплен, тогда как китайцы потеряли четыре крейсера, поэтому общее соотношений потерь во время сражения было в пользу японцев. Однако они не могли добиться победы, пока два главных китайских корабля продолжали вести бой против главных сил японского флота. К вечеру на «Динъюане» и «Чжэньюане» был практически расстрелян боезапас, на каждое 12-дюймовое орудие оставалось лишь по нескольку снарядов. Однако японские крейсера также почти полностью расстреляли свои снаряды и в 17.30 отошли, оставив пространство боя за кораблями адмирала Дин Жучана.
Дальнейшее участие в японо-китайской войне
После сражения при Ялу «Динъюань» и «Чжэньюань» ремонтировались в Люйшуне. Когда в конце октября 1894 г. возникла угроза захвата Люйшуня высадившейся японской армией, эскадра адмирала Дина перешла в Вэйхайвэй. В ноябре «Чжэньюань» вылетел на подводные скалы и на некоторое время был выведен из строя. В феврале 1895 г. Бэйянская эскадра была заблокирована в Вэйхайвэйской гавани японским флотом, город Вэйхайвэй был взят японскими войсками. Во время обороны базы флота на острове Люгундао броненосцы вели перестрелки с японскими кораблями, обстреливали позиции японских войск на побережье.
В ночь на 4 февраля в Вэйхавэйскую бухту скрытно, обойдя боновые заграждения и цепь сторожевых судов, прошли японские миноносцы. Двум из них удалось подойти к флагманскому «Динъюаню» и провести успешную торпедную атаку. Китайский флагман не был защищен противоминными сетями. Хотя при подходе японские миноносцы были обнаружены и по ним был открыт огонь из скорострельных малокалиберных орудий и стрелкового оружия, одна из выпущенных торпед поразила броненосец. Получив пробоину, «Динъюнаь» стал медленно погружаться, так как трюмные перегородки плохо держали воду. К утру корабль лег на дно на мелководье у берега, так что его верхняя палуба с орудийными башнями оставалась над поверхностью.
В отношении того, какой именно миноносец торпедировал «Динъюань», в литературе нет единого мнения. По одной версии, это был миноносец № 10: Приближаясь под градом снарядов орудий и пушек Гатлинга, миноносец вдруг увидел перед собой большую серую массу. Это был «Дин-Юань», и по нему он выстрелил из своего носового торпедного аппарата. Из-за обледенения торпеда не вылетела из аппарата, а застряла, так что половина её торчала наружу, а половина осталась внутри. Командир осторожно описал циркуляцию влево и выстрелил из торпедного аппарата правого борта. Несмотря на то что прицел произведен был тщательно и была взята точная поправка на скорость, направленная в середину «Дин-Юаня» с расстояния 300 ярдов (274 м) торпеда только-только попала в корму. Миноносец № 10 попал под обстрел, но избежал попаданий, хотя следовавший за ним миноносец, который не смог выпустить свои торпеды, был поражен малокалиберным снарядом, но сильно не пострадал.[8].
По другой версии, «Динъюань» торпедировал миноносец № 9, шедший в атаку вторым: Второй миноносец (№ 9) подошёл к броненосцу Ting-Yen и тоже выпустил в него две мины, причем вторая, выпущенная с расстояния 200 фут (61 м), попала в броненосец и взорвалась. Миноносец бросился на побег, но сосредоточенным с нескольких судов сильным огнём был пробит его котел, выведены из строя все машинисты и кочегары, а также во многих местах был пробит его корпус. В таком положении он встретил миноносец № 19, который снял с него оставшуюся в живых команду и затем направился к выходу [6]
Согласно показаниям очевидца с китайской стороны (находившегося на «Динъюане» английского инструктора Тейлора), атаковавший флагман миноносец был, по крайней мере, сильно поврежден:Я увидел приближающийся к нам контркурсом миноносец. Приблизившись на расстояние 300 ярдов, он круто повернул влево. Тут я заметил как раз, что один из наших снарядов оказал своё действие, так как над миноносцем поднялся столб пара. Несколько секунд спустя после того, как он повернул, его торпеда ударила в нас. Произошёл громкий, тяжелый удар и сильное дрожащее сотрясение, столб воды пронесся через палубы и почувствовался слабый, противный запах взрывчатых веществ... Корабль был выброшен на берег, но не наполнился и не затонул сразу, хотя во всех его переборках вследствие толчка была сильная течь [8].
По некоторым данным, на следующую ночь, во время очередного прорыва в бухту японских миноносцев, «Динъюань» был вновь поражен торпедой. В дальнейшем корабль продолжал участие в обороне как неподвижная батарея. Последний остававшийся у китайцев на плаву броненосец «Чжэньюань» по прежнему участвовал в боях с японским флотом и береговыми батареями. Согласно некоторым данным, 9 февраля во время одной из таких перестрелок броненосец стал жертвой обстрела: 9-го японцы начали усиленную пальбу с моря и с суши; они громили теперь китайцев и с фортов западного полуострова, где им удалось поставить мортирные батареи. Броненосец Чин-юэн, снявшись с якоря, пошёл к одному из этих фортов, чтобы заставить его замолчать. Но два снаряда из 28 сантим. орудий, пущенные японцами, попали в броненосец близ его ватерлинии так удачно, что он тотчас же пошёл ко дну [9].
Похоже описан бой и у Х. Вильсона: «Чин-Юань» был потоплен 9-го, как раз после того, как он сделал бортовой залп. Снаряд 9-дюймового орудия одного из сухопутных фортов, находившихся в руках японцев, попал в его носовую часть немного выше ватерлинии и пустил броненосец ко дну [8]. Однако Н. Кладо писал, что японцы потопили не «Чжэньюань», а крейсер «Чингъюань» : 9 февраля, с одного из фортов попал в крейсер Ching-Yen один 11-д. снаряд и пробил борт у ватерлинии. Почти час после того он ещё держался на воде, а затем затонул и впоследствии был взорван самими китайцами [6]. Судя по последующему быстрому вводу бывшего «Чжэньюаня» в строй, он действительно остался непотопленным.
10 февраля под огонь японских береговых батарей попал и сидящий на грунте «Динъюань». Броненосец вскоре взорвался от возникшего в результате обстрела пожара. По другой версии, его взорвали сами китайцы после капитуляции 12 февраля и самоубийства адмирала Дина Жучана.
«Чжэньюань» был сдан 14 февраля японцам и уже 16 марта 1895 г. зачислен в состав японского флота, где прослужил до 1911 г. как «Чин-Иен», после чего был использован как судно-цель, а потом разобран.
«Динъюань» был воссоздан в 2005 г. в качестве полноразмерной копии и в настоящее время находится в качестве музейного судна-экспоната в Вэйхае (КНР).
Оценка проекта
«Чжэнь-Юань» воплощал в себе устаревшие морские взгляды, когда бортовой огонь приносился в жертву носовому и когда главная артиллерия заметно преобладала над вспомогательной [10]. С этим утверждением Х. Вильсона трудно не согласиться, однако следует отметить, что в момент своего появления, в сравнении с линейными силами флотов других стран, броненосцы типа «Динъюань» представляли собой достаточно мощные корабли, которые вполне могли рассчитывать на успех в бою и с «Заксеном», и с «Аяксом». Однако стремительный прогресс военно-морских вооружений очень быстро сделал подобный тип кораблей устаревшим. В 1890-е гг. «Динъюань» и «Чжэньюань» считались уже слишком малотоннажными, тихоходными и слабовооруженными для класса эскадренных броненосцев. Только то, что Япония не успела получить к моменту войны с Китаем броненосцы «Фудзи» и «Ясима», уже заказанные в Англии, позволило устаревшим китайским кораблям в целом достойно проявить себя в борьбе с крейсерскими силами противника. В начале же ХХ в. «Тинъэн» (бывш. "Чжэньюань") мог рассчитывать только на роль броненосца береговой обороны, не способный участвовать в эскадренных сражениях. Тем не менее, броненосец принял участие в Цусимской битве 14-15 мая 1905 г.
Следует также заметить, что вопреки утверждениям о неэффективности "цитадельной" схемы бронирования (при которой очень толстой броней защищался только центр корпуса, оконечности же прикрывались только броневой палубой) оба броненосца в бою при Ялу сохранили боеспособность несмотря на обстрел скорострельной артиллерии противника. Хотя их оконечности и были сильно повреждены, ни один из них не потерял остойчивости и сохранил ход, что опровергло мнение критиков, считавших, что корабли подобной компоновки будут бессильны против скорострельной артиллерии.
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Динъюань»"
Примечания
- ↑ [navycollection.narod.ru/library/belov/04.html Белов А. А. Броненосцы Японии. «Чин-Иен»]
- ↑ [www.battleships-cruisers.co.uk/chinese_navy.htm Chinese Navy.Ting Yuen Class Armoured Turret Ships]
- ↑ [www.battleships.spb.ru/0792/history.html История создания и службы германских броненосцев 1880-х годов.]
- ↑ [www.rahe-privat.de/html/ting_yuen.html Ting Yuen (auch Dingyuan, Ting Yuan) Schwesterschiff Zhenyuan]
- ↑ [militera.lib.ru/h/wilson_h/21.html Вильсон Х. Броненосцы в бою]
- ↑ 1 2 3 [militera.lib.ru/h/klado_n/01.html Кладо Н. Л. Военные действия на море во время японо-китайской войны]
- ↑ [www.cnw.mk.ua/weapons/navy/ch_jp/ch_jp.htm Витгефт В. К. Японский и китайские флоты в китайско-японскую войну]
- ↑ 1 2 3 [militera.lib.ru/h/wilson_h/22.html Вильсон Х. Броненосцы в бою]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XIX/1880-1900/Cherevkov/text1.htm Черевков В. Д. По китайскому побережью. Ч. 1. Город Вейхавей]
- ↑ [militera.lib.ru/h/wilson_h/19.html Вильсон Х. Броненосцы в бою]
Литература
- [www.beiyang.org/bybq/zheny.htm Сайт Бэйянского флота (на кит. яз.]
- [navycollection.narod.ru/library/belov/04.html Белов А. А. Броненосцы Японии. «Чин-Иен»]
- [rjw.narod.ru/japan/chin-en.htm Линейный корабль 2 класса «Чин-Йен»]
- [militera.lib.ru/h/klado_n/02.html Кладо Н. Л. Военные действия на море во время японо-китайской войны]
- [militera.lib.ru/h/wilson_h/19.html Вильсон Х. Броненосцы в бою.]
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Динъюань»
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.
После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
