Франко-китайская война

Франко-китайская война
Основной конфликт: Франко-вьетнамские войны XIX века
Дата	23 августа 1884 — 9 июня 1885
Место	Вьетнам, Китай
Причина	Желание Франции владеть Северным Вьетнамом
Итог	Ограниченная победа Франции Тактическая победа Китая
Изменения	Переход к Франции Северного Вьетнама
Противники
Франция Китайская империя
Командующие
Амедей Курбе, Луи Бриер де Лиль Тан Цзинсун, Пань Динсинь, Чжан Пэйлунь, У Анькан, Хоанг Ке Вьем
Силы сторон
20.000 солдат 35.000 солдат
Потери
2100 убитых и раненых 10.000 убитых и раненых

Франко-китайская война — война между Францией и Китаем в 1884—1885 годах. Её основной причиной было желание Франции владеть северной частью Вьетнама.

Повод к войне

В ходе второй франко-вьетнамской войны (1883—1884 годы) Франция овладела Тонкином (Северный Вьетнам), где Китай имел реальные интересы. Так, через Тонкин протекала Красная река, начинавшаяся в Южном Китае и связывавшая южнокитайские провинции с морем. Для защиты своих интересов летом 1883 г. на север Вьетнама прибыли китайские регулярные войска, которые должны были противостоять французам вместе с вьетнамскими войсками и отрядами китайских поселенцев («Чёрные флаги»).

В декабре 1883 года французы впервые столкнулись с китайскими правительственными войсками. Адмирал Амадей Курбе взял штурмом хорошо укреплённый Шонтэй, но понёс серьёзные потери (400 чел. при 2 тыс. убитых китайцев). Более успешно действовал новый командующий французскими силами в Тонкине генерал Шарль Мийо. В марте 1884 г. он с 10-тысячным корпусом нанес поражение 18-тысячному китайскому войску, защищавшему сильно укреплённые позиции в Бакнине. До сражения дело фактически не дошло. Когда французы зашли в тыл китайцам, они бежали, бросив свои укрепления и пушки. Потери с обеих сторон были минимальные. Таким образом, китайцы были вытеснены из долины Красной реки.

Под впечатлением первых неудач глава «умеренной партии» в китайском правительстве, наместник северной провинции Чжили Ли Хунчжан настоял на заключении мирного соглашения с Францией. 11 мая 1884 года в Тяньцзине им была подписана конвенция, обязавшая Китай вывести из Вьетнама свои войска. Также Китай обещал признавать любые договоры, которые будут заключены между Францией и Вьетнамом. 6 июня 1884 Франция принудила Вьетнам заключить мирный договор, по которому она устанавливала протекторат над всем Вьетнамом. Однако губернаторы провинций Южного Китая были готовы продолжать борьбу за Тонкин

23 июня французский отряд в 750 чел., двигавшийся по т. н. «Мандариновой дороге», связывавшей Ханой с границей с Китаем, столкнулся у Бакле с 4-тысячным китайским отрядом. Французы потребовали, чтобы китайцы, согласно Тяньцзиньскому соглашению, ушли из Вьетнама. Однако китайцы атаковали французов и заставили отступить. Французы потеряли ок. 100 чел. убитыми. 12 июля 1884 года премьер-министр Франции Жюль Ферри предъявил правительству Китая ультиматум:

1. Вывести из Вьетнама все китайские войска

2. Уплатить контрибуцию в 250 млн франков

3. При невыполнении этих условий к 1 августа 1884 г. Франция займет угольные шахты у Цзилуна на Формозе (Тайване) и уничтожит верфи близ Фучжоу.

Китай соглашался на вывод своих войск из Вьетнама, но отказался платить контрибуцию. Китайцы были готовы только выплатить 3,5 млн франков компенсации семьям погибших у Бакле.

После истечения срока ультиматума Ферри отдал приказ о начале военных действий против Китая.

Ход военных действий

В ходе войны французские морские и сухопутные силы действовали без всякой связи друг с другом. В связи с этим возникло два самостоятельных театра военных действий — в Северном Вьетнаме и у побережья Китая

Действия у побережья Китая

Во Франции считали, что решающую роль в войне с Китаем должна играть французская Дальневосточная эскадра под командованием адмирала Амедея Курбе. Она состояла из 4 броненосных крейсеров, 5 больших и 7 малых безбронных крейсеров и 5 канонерок. Китайский военно-морской флот на тот момент находился ещё в стадии формирования. Наиболее мощные броненосцы, построенные для Китая в Германии, по требованию Франции были задержаны на верфи. Немногие корабли современных типов находились в Чжилийском заливе и в Шанхае. В южных портах Фучжоу и Гуанчжоу были только слабые устаревшие суда. В то же время у китайцев имелись сильные береговые батареи.

При превосходстве своей дальневосточной эскадры у Франции не было сил для нападения на главные приморские центры Китая. К тому же это могло вызвать недовольство Великобритании, имевшей там свои интересы. Поэтому адмиралу Курбе была даны инструкции действовать против Фучжоу и Тайваня, которые рассматривались как периферийные объекты. 5 августа часть французской эскадры обстреляла с моря Цзилун на севере Тайваня и попыталась высадить десант, который был отбит. Тем не менее китайские власти не стали рассматривать этот инцидент как начало военных действий. В частности, китайцы не мешали французам сосредотачивать свои боевые корабли у Фучжоу, хотя для этого им приходилось проходить по реке мимо китайских береговых батарей.

На протяжении почти месяца китайские и французские корабли у Фучжоу мирно стояли рядом с друг другом. Но 23 августа 1884 г. адмирал Курбе неожиданно напал на китайскую эскадру. В битве при Фучжоу против четырёх больших французских крейсеров (один — броненосный), одного малого крейсера и трех канонерок у китайцев было только пять малых крейсеров и четыре канонерки. У французов была и более современная корабельная артиллерия. Большинство застигнутых врасплох китайских кораблей не смогли оказать сопротивление и были потоплены в первые же минуты боя. Китайский адмирал Чжан Пэйлунь во время нападения оказался на берегу и не руководил своими силами. Разгромив китайскую эскадру, адмирал Курбе обстрелял верфи Фучжоу, а затем уничтожил ударом с тыла береговые батареи, которые до того успели отразить нападение другой части французской эскадры со стороны моря (один французский броненосный крейсер был повреждён их огнём и отправлен для ремонта в Гонконг).

После нападения на Фучжоу 27 августа 1884 г. китайское правительство издало декрет об объявлении войны Франции. Во Франции война формально так и не была объявлена, так как это требовало одобрения парламента Франции, где у Ферри была слабая поддержка.

В начале сентября 1884 г. эскадра адмирала Курбе сосредоточилась у северного побережья Тайваня, постоянно бомбардируя Цзилун. Туда прибыл на транспортных судах и 2 тысячи десантных войск. В октябре они высадились при поддержке кораблей на остров у Цзилуна и заняли его форты, но, встретив сильное сопротивление, и не смогли добиться большого успеха. Другой десант — у Тамсуя, был отбит.

Китайцы перебрасывали на Тайвань подкрепление на зафрахтованных английских судах. 20 октября Курбе объявил блокаду острова. Англия предъявила протест, и блокада была формально снята, хотя фактически продолжала действовать. В январе 1885 г. подкрепление получили и французы. К ним пришли ещё 4 крейсера и 2 канонерки, а также 1,5 тыс. десантных войск.

Чтобы облегчить положение своих сухопутных войск на Тайване, китайский флот в начале 1885 г. провел свой первый и последний в этой войне боевой поход. В январе из Шанхая отправилась на юг эскадра адмирала У Анькана из 4 больших крейсеров и посыльного судна. В походе также должны были участвовать два крейсера северной Бэйянской эскадры, но Ли Хунчжан отослал их в Корею, где назревал конфликт с Японией.

К началу февраля эскадра У Анькана дошла до Тайваньского пролива и, ограничившись там демонстрацией, повернула обратно. Между тем Курбе, получив сведения о выходе в море китайского флота, с 3 большими крейсерами (из них 2 — броненосные) вышел к Шанхаю, а потом двинулся навстречу противнику. Встреча китайской и французской эскадр произошла 13 февраля 1885 г. у острова Чусан у побережья провинции Чжэцзян. Не принимая боя, У Анькан с 3 новыми крейсерами оторвался от французов и ушел в Чжэньхай — портовый пригород Нинбо. Старый тихоходный крейсер и посыльное судно укрылись в ближайшей гавани Шипу, где следующей ночью их подорвали шестовыми минами французские миноноски. Курбе блокировал с моря китайские корабли в Чжэньхая, но не решился атаковать сильно укреплённую гавань.

20 февраля 1885 г. Франция, не имея возможности из-за позиции Англии, препятствовать морской торговле с Китаем, объявила рисовую блокаду. Северные китайские провинции, испытывая недостаток продовольствия, традиционно снабжались рисом с юга Китая, причем значительная его часть перевозилась морем на иностранных судах. Теперь французы стали останавливать такие гружёные рисом суда и отправлять их обратно.

В марте 1885 г. французские десантные силы начали наступление на севере Тайваня, заняв угольные шахты Цзилуна. Тогда же Курбе провел десантную операцию по захвату Пескадорских островов в Тайваньском проливе. Китайские укрепления на острове Магун были взяты штурмом. Курбе начал укреплять Магун в качестве главной базы своего флота.

Действия в Северном Вьетнаме

В противоположность французам, Китай в войне делал главную ставку на наступательные действия в Северном Вьетнаме. Две китайские армии, сформированные в приграничных провинциях Гуанси и Юньнань должны были одновременно вторгнуться в Тонкин: Юньнаньская армия под командованием Тан Цзинсун — с северо-запада, а Гуансийская под командованием Пань Динсиня — с северо-востока. Обе армии должны были соединиться в дельте Красной реки и сбросить французские силы в море. По мере сосредоточения сил в приграничных провинциях, численность обеих китайских армий достигла 40-50 тыс. человек. Китайские войска имели современное вооружение (винтовки Маузера и орудия Круппа), но были плохо подготовлены и лучше всего проявляли себя в обороне на укреплённых позициях. Легкой полевой артиллерии практически не было. Их наступательные операции представляли собой медленное продвижение вперед с непрерывным строительством укреплений. Первоначально китайские войска пользовались поддержкой местного населения, но позднее из-за военных реквизиций вьетнамцы изменили своё отношение к китайцам.

Французы к этому времени располагали в Тонкине 15 тыс. боеспособных войск. Большим преимуществом французского корпуса, которым командовал сменивший генерала Мийо Луи Бриер де Лиль, было наличие у неё речной флотилии. Это позволяло быстро перебрасывать военные силы против одной или другой китайской армией, совершать обходные маневры по речным системам. В то же время французские войска были недостаточно хорошо организованы, они состояли из целого ряда отдельных частей — обычных войск, морской пехоты, алжирских, аннамских (южновьетнамских), тонкинских (северовьетнамских) колониальных войск. Наибольшие потери во Вьетнаме французы несли от тропических болезней.

После нападения французского флота на Фучжоу китайские войска ещё до полного сосредоточения всех сил начали в сентябре 1884 г. медленное продвижение от своих границ в глубь Вьетнама. Передовые части Гуансийской армия двигались от Лангшона вдоль Мандариновой дороги, а Юньнаньская армия — от Лаокая вниз по долине Красной реки. В октябре французы остановили наступление Гуансийской армии, разбив по отдельности несколько передовых китайских отрядов и захватив стратегически важные пункты. Китайцы понесли при этом большие потери, причем со стороны французов были отмечены массовые расправы над пленными, что обсуждалось в европейской печати.

В ноябре части Юньнаньской армии Тан Цзинсуна осадили небольшую, но хорошо укреплённую крепость Туенкуанг. Крепость, которую защищал гарнизон под командованием майора Марка Эдмонта Домине (650 солдат иностранного легиона и аннамских стрелков) осаждало 6 тыс. китайцев. Ещё 15 тыс. китайских войск было собрано южнее, чтобы отражать попытки французов деблокировать крепость. Таким образом, осада Туенкуанга на несколько месяцев сковала основные силы Юньнаньской армии, что имело важное значение на ход военных действий.

Пока половина китайских войск была занята у Туенкуанга, французское командование приняло решение нанести удар по Гуансийской армии. Командующий французским корпусом Бриер де Лиль сосредоточил против Пань Динсиня 7,5 тыс. своих войск (остальные французские войска составляли гарнизоны крепостей) с большим количеством полевой артиллерии, для наступательной кампании были собраны большие запасы продовольствия и военного снаряжения, организован транспорт.

С начале феврале 1885 г. французы провели 10-дневное наступление на Лангшон, закончившееся его взятием. Китайская Гуансийская армия не смогла противодействовать стремительным обходным маршам французов и отступала, ведя лишь аръергардные бои, иногда упорные. 13 февраля Лангшон был взят. Бриер де Лиль, считая, что с Гуансийской армией покончено, повернул с 5 тыс. солдат против Юньнаньской армии. Французские войска вернулись по Мандариновой дороге в Ханой, после чего на судах речной флотилии стали подниматься по Красной реке. В январе-феврале 1885 г. гарнизон Туенкуанга отбил семь китайских штурмов, но силы его подходили к концу. В начале марта Бриер де Лилль ударом с юга прорвал фронт Юньнаньской армии и освободил Туенкуанг от осады.

2,5 тыс. французских войск во главе с генералом Франсуа де Негрие, оставленные у Лангшона, в это время продолжали преследовать части Гуансийской армии до границы Китая и даже демонстративно на короткое время перешли её, взорвав т. н. «Китайские ворота» — здание таможни. Однако Гуансийская армия не была разгромлена. После отступления из Тонкина на свою территорию, китайские войска были реорганизованы и усилены. Их численность выросла до 30 тыс. чел. В противостоявшей им бригаде Негрие было менее 3 тыс. солдат. При столь малых силах Негрие получил приказ нанести на границе новый удар, чтобы склонить китайцев принять условия мира.

23 марта 1885 г. у местечка Банбо Негрие атаковал укреплённые китайские позиции, но был отброшен с большими потерями. Потеряв 300 чел. убитыми, Негрие дал приказ об отступлении к Лангшону, чтобы дожидаться там подкреплений. 28 марта наступавшие следом китайские войска атаковали французов у Лангшона. В завязавшемся сражении Негрие опрокинул левый фланг китайцев, но в разгар боя был тяжело ранен. Лишившись командующего, французские войска потеряли стойкость и обратились в беспорядочное отступление, бросая артиллерию и обоз (вина в этом во многом лежала на принявшим временно командование бригадой полковнике Эрбинье).

Конец войны

Неудачи во Вьетнаме привели во Франции к правительственному кризису. Французское правительство обвиняли в том, что оно скрывает истинное положение вещей — ведет войну с Китаем, не имея на то полномочий от парламента. Ферри в свою защиту утверждал, что против Китая ведется не война, а репрессивная акция, не требующая парламентской санкции. После известий о поражениях у Банбо и у Лангшона кабинет Ферри пал. Новое правительство Бриссона было, тем не менее, настроено закончить войну с Китаем победой, «чтобы сохранить честь Франции». Было принято решение о направлении в Тонкин новых войск, но в апреле Китай согласился на мирные переговоры.

Причинами этого неожиданного решения назывались последствия установленной адмиралом Курбе рисовой блокады или возникшей в это время угрозой войны Китая с Японией из-за волнений в Корее. Большое значение имела позиция Великобритании, при посредничестве которой с кон. 1884 г. в Лондоне шли неофициальные переговоры китайских и французских представителей. Первоначально Англия, от которой во многом зависела вненшняя политика Пекина, поддерживала требования китайцев, претендовавших на раздел территории Северного Вьетнама, так чтобы к Китаю переходили северные провинции Лаокай и Лангшон. Великобритания была заинтересована в том, чтобы китайцы связывали в Индо-Китае французов, с которыми англичане соперничали из-за Верхней Бирмы и Таиланда. Однако, когда в 1885 г. возникла угроза англо-русского конфликта в Центральной Азии, Великобритания решила, что необходимо переориентировать внимание Китая с южных на северные границы, чтобы создать давление на Россию. Поэтому китайцам было рекомендовано полностью уступить Вьетнам французам.

4 апреля 1885 г. Франция и Китай подписали предварительное соглашение о перемирии. Французский флот снимал блокаду торговых портов Китая, но продолжал блокировать китайскую военную эскадру в Чжэньхае. Французские десантные войска продолжали находиться на Тайване и Пескадорских островах, в то время как китайские войска начали уходить из Северного Вьетнама. 9 июня 1885 г. в Тяньцзине был подписан окончательный франко-китайский мирный договор. По этому договору Китай признавал, что весь Вьетнам контролируется Францией, с вьетнамской территории выводились все китайские войска. Со своей стороны Франция выводила свои войска и флот с Тайваня и Пескадорских островов и отказывалась от требований контрибуции. Франции предоставлялся ряд торговых привилегий в пограничных с Вьетнамом провинциях.

Статистика Франко-китайской войны

Воюющие страны	Население (на 1884 год)	Мобилизовано солдат	Потери солдат
Франция	38 010 000	33 980	6096
Китай	372 754 000	50 000	10 000
ВСЕГО	410 764 000	83 980	16 096

Литература

• [militera.lib.ru/h/ermolov_ns/02.html Ермолов Н. С. Тонкинская экспедиция 1883—1885 гг.]
• [militera.lib.ru/h/wilson_h/16.html Вильсон Х. Броненосцы в бою. Глава 16]
• [militera.lib.ru/h/stenzel/2_19.html Штенцель А. История войн на море Война Франции с Китаем 1883—1886 гг.]
• Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.

Также информация взята из следующих книг:

• Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. — Москва., 1960.
• Bodart G. Losses of life in modern wars. Austria-Hungary; France. — London., 1916.

Ссылки

• onwar.com/aced/chrono/c1800s/yr80/fsinofrench1884.htm
• en.wikipedia.org/wiki/Franco-Chinese_War
• cow2.la.psu.edu/cow2%20data/WarData/InterState/Inter-State%20Wars%20(V%203-0).htm
• users.erols.com/mwhite28/wars19c.htm
• Тонкинская экспедиция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Франко-китайская война

– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.