Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1811)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Португальское вторжение 1811 года (исп. Invasión portuguesa de 1811) или Первая сисплатинская кампания (порт. Primeira campanha cisplatina) — боевые действия на территории современного государства Уругвай и прилегающих землях, происходившие в 1811—1812 годах. Участниками были Соединённое королевство Португалии, Бразилии и Алгарве и испанские роялисты с одной стороны, и силы бывших испанских колоний в Южной Америке — с другой.

Предыстория

Тордесильясский договор предоставил Португалии право на территории в Южной Америке. Так как на местности трудно было определить, где именно проходит определённая договором линия разграничения между португальскими и испанскими владениями, то португальцы селились и западнее отведённой им договором зоны, что в итоге привело к спорам с Испанией относительно ряда территорий. Одной из таких зон стал район между рекой Уругвай и Атлантическим океаном (т. н. «Восточная полоса»), где португальцами в 1680 году была основана Колония-дель-Сакраменто. Для защиты своих владений в этом регионе Испанией в 1751 году было учреждено губернаторство Монтевидео, а в 1777 году был подписан договор в Сан-Ильдефонсо, согласно которому Восточная полоса закреплялась за Испанией.

В 1801 году по условиям Бадахосского договора Португалия получила Восточные миссии. Бегство в 1807 году португальской королевской семьи в Бразилию во время Наполеоновских войн подстегнуло португальский экспансионизм в направлении Ла-Платы. Когда в 1810 году Наполеон вынудил испанскую королевскую семью отречься от престола, у португальцев родился амбициозный план: вместо того, чтобы претендовать только на восточную полосу, они предложили вице-королевству Рио-де-ла-Плата признать своим монархом испанскую инфанту Карлоту, которая была замужем за наследником португальского престола Жуаном. Однако этот план провалился.

В 1810 году, когда стало известно о том, что Наполеон заставил испанского короля отречься от престола, произошла Майская революция, и власть в Буэнос-Айресе взяла в свои руки Первая хунта Аргентины. Монтевидео стал оплотом роялистов, и Регентский совет провозгласил его новой столицей вице-королевства Рио-де-ла-Плата, а Элио — новым вице-королём. Силы антироялистов под командованием Мануэля Бельграно пересекли реку Уругвай и сделали своей штаб-квартирой Мерседес. 12 февраля 1811 года Элио объявил о начале боевых действий против Буэнос-Айреса, но 27 февраля 1811 года часть его сил под командованием Артигаса восстала и повернула оружие, присоединившись к войскам Бельграно. 20 марта 1811 года Элио издал декларацию, в которой пригрозил португальской интервенцией в случае, если ему не удастся подавить восстание. 18 мая 1811 года Артигас разгромил роялистов в битве при Лас-Пьедрас, и 21 мая началась осада Монтевидео. Не видя иного выхода, Элио обратился за помощью к португальцам.

Ход событий

Португальцы, готовясь к возможности борьбы за утверждение на троне Рио-де-ла-Платы инфанты Карлоты, ещё с начала 1811 года начали сосредотачивать войска в капитанстве Сан-Педро ду Рио-Гранди-ду-Сул, которые получили название «Обсервационной армии», командовал войсками генерал-капитан Диого де Соуса. По мере развития ситуации в бывших испанских колониях, Де Соуса, оставив небольшое количество войск для защиты Восточных миссий, собрал 4 тысячи солдат в «Армию умиротворения Восточной полосы». Получив в июне просьбу о помощи от Элио, он собрал военный совет, на котором сроком вторжения было избрано 15 июля.

Опоздав на два дня, 17 июля португальские войска начали переправу через реку Жагуаран, чтобы двинуться на юг двумя колоннами (одной из них командовал Хоакин Хавьер Курадо, а другой — Мануэль Маркес де Соуса). 19 июля Диого де Соуса издал прокламацию для жителей Восточной полосы, в которой провозгласил, что португальцы пришли «не для завоевания, а для умиротворения».

23 июля войска Маркеса де Соуса заняли Мело, где в период с 27 июля по 12 августа расположилась вся «Армия умиротворения». Тем временем Хосе Рондо отправили навстречу португальцам два кавалерийских отряда, которые забрали весь скот и лошадей с маршрута португальского наступления.

Двинувшись вперёд, португальские войска пересекли реку Себольяти, и 30 августа вышли к западному берегу озера Лагоа-Мирин, где взяли форт Сан-Мигель и оставили в нём гарнизон. Диого де Соуса бросил 300 кавалеристов к форту Санта-Тереса, который был ещё 5 мая взят антироялистами, но он был оставлен гарнизоном ещё 2 августа; жители города Санта-Тереса сожгли город и ушли вместе с гарнизоном форта. 3 октября португальцы заняли Сан-Карлос, а 14 октября — Мальдональдо, ставший штаб-квартирой португальских войск.

В условиях, когда силы антироялистов терпели поражения на всех фронтах, а флот роялистов блокировал Буэнос-Айрес, управлявший антироялистами Первый триумвириат решил 23 сентября предложить перемирие. При посредничестве британского консула в Рио-де-Жанейро лорда Стрэнгфорда 20 октября предложение было принято. По условиям перемирия прекращалась блокада Буэнос-Айреса и Монтевидео, португальские и антироялистские войска выводились на свою территорию, а находящиеся в Энтре-Риосе города Консепсьон-дель-Уругвай, Гуалегуай и Гуалегуайчу передавались под контроль вице-короля. 21 октября соглашение было ратифицировано Элио, а три дня спустя — Триумвириатом.

Выполняя условия соглашения, португальские стали отходить частью — в Бразилию, а частью — в Энтре-Риос. Значительная часть населения Восточной полосы ушла на запад, не желая оставаться под властью роялистов и португальцев. Артигас и ряд других лидеров не признавали соглашения в принципе, но последовали за большинством населения; часть сил Артигаса, тем не менее, осталась на восточном берегу реки Уругвай. В связи с тем, что помимо основной «Армии умиротворения» на бывшую испанскую территорию также совершали набеги португальские вооружённые группы с территории Восточных миссий, Артигас развернул боевые действия на севере. Диого де Соуса потребовал, чтобы в качестве условий выполнения соглашения о перемирии были распущены войска Артигаса; пока этого не было выполнено — он оставил часть войск в Восточной полосе. Гаспар де Вигодет, назначенный королевским указом новым губернатором Монтевидео, потребовал от Триумвириата предпринять действия против Артигаса. 31 января 1812 года перемирие было сорвано и боевые действия возобновились.

9 января 1812 года Артигас заключил антипортугальский союз с Парагвайской хунтой, а в апреле — с провинцией Корриентес. Парагвайские войска встали на защиту Корриентеса, что позволило им построить береговые батареи на реке Парагвай для предотвращения атаки Асунсьона силами из Монтевидео.

В апреле 1812 года Триумвириат проинформировал британского консула в Рио-де-Жанейро лорда Стрэнгфорда о решении отправить Диого де Соуса ультиматум с требованием вывода португальских войск. Артигасу Триумвириат отправил 20 тысяч песо и войска, командующим стал Мигуэль Эстанислао Солер.

Диого де Соуса мобилизовал жителей Рио-Гранде в возрасте от 16 до 40 лет, что довело численность его армии до 5 тысяч человек, и 16 марта 1812 года выдвинулся из Мальдональдо на запад. 2 мая «Армия умиротворения» достигла Пайсанду и укрепилась там; во время марша испанские роялистские власти организовали снабжение португальских войск. Войска Артигаса тем временем форсировали реку Уругвай и организовывали нападения на португальские войска во время марша. Однако когда Артигас подошёл к Пайсанду, губернатор Буэнос-Айреса приказал ему вернуться, так как лорду Стрэнгфорду удалось договориться с двором в Рио-де-Жанейро о выводе португальских войск из Восточной полосы.

Итоги и последствия

Благодаря британскому посредничеству 26 мая 1812 года был подписан трактат Эррера — Рэйдмэйкера. В соответствии с третьей статьёй трактата португальские войска должны были покинуть «испанскую территорию». Вынуждая португальские войска к уходу, трактат не ограничивал Соединённые провинции, которые смогли вновь предпринять активные боевые действия против Монтевидео, поэтому губернатор Гаспар де Вигодет попросил лорда Стрэнгфорда воспрепятствовать ратификации трактата. Опираясь на это, Диого де Соуса отказался выводить португальские войска. Португальцы напали на силы Артигаса и захватили большое количество лошадей. Однако 10 июня Диого де Соуса получил прямой приказ короля, и 13 июня начался вывод португальских войск с территории Восточной полосы. В августе-сентябре все португальские силы были возвращены на территорию Бразилии.

Правительство Буэнос-Айреса попыталось договориться с правительством Монтевидео, но в Монтевидео настаивали на признании верховной власти испанского регентского совета, и потому война между испанскими роялистами и антироялистами возобновилась.

См. также

• Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1816—1820)

Отрывок, характеризующий Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1811)

– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.