Французская интервенция в Испанию
| Французская интервенция в Испанию | |||
 Взятие траншей святой Маргариты перед Ла Коруньей 5 июля 1823 года. | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Испания | ||
| Итог |
победа сторонников абсолютной монархии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Французская экспедиция в Испанию — вторжение французской армии в Испанию в 1823 году с целью восстановления власти испанского короля Фернандо VII, потерявшего её в ходе гражданской войны 1820—1823 годов.
История
Решение о вторжении в Испанию было принято государями, примкнувшими к Священному союзу и собравшимися на конгресс в Вероне, с целью подавить революционное движение в Испании и восстановить власть короля Фернандо VII. Экспедиция была возложена на Францию, которая в лице Людовика XVIII была наиболее заинтересована в спокойствии Испании. Приготовления к войне были окончены к 1 апреля.
Армия под командованием герцога Ангулемского, собранная на границе Испании, состояла из 4 корпусов и резерва. I корпус маршала Удино (25 000 человек), II — генерала Молитора (18 000), III — князя Гогенлоэ (10 000), IV — маршала Монсея (18 000), резерв генерала Бордесуля (9000) — всего 80 000. Главные руководители восстания, кортесы, деятельно готовились к борьбе. Несмотря на сопротивление короля, они увезли его из Мадрида в Севилью и вынудили объявить Франции войну. С трудом укомплектованные регулярные войска были разделены на 4 корпуса: Бискайский, генерала Бальестероса (20 000), Каталонский, генерала Мина (22 000), центральный, графа Ла Бисбаля (18 000), Галисийский, генерал Мурильо (10 000) — всего 70 000 человек, помимо 50 000, расположенных по крепостям. Испанская армия была плохо обучена и организована, а потому французы не рассчитывали на серьезное сопротивление, тем более, что и народ был на их стороне.
7 апреля авангард французской армии перешел реку Бидасоа. I и II корпуса и резерв, следуя за ним, заняли Ирун. III корпус вступил в Испанию долиною Ронсево, отрядив дивизию Бурка (из корпуса Удино) для овладения крепостями Сантона и Сан-Себастьян. В виду того, что испанцы разбросали свои силы небольшими отрядами по северным провинциям, герцог Ангулемский разделил корпуса, назначив: II корпус — для усмирения Бискайи, Леона и Астурии, III — для действий в Наварре и Арагоне, а с остальными корпусами и резервом направился через Витторию на Бургос и далее 2 колоннами на Вальядолид и Оранду, почти нигде не встречая серьезного сопротивления.
В конце апреля II корпус занял Сарагосу и вступил в связь с I и IV корпусами. Это дало возможность направить одновременно I, II и резервный корпуса к Мадриду. 23 мая вступил в Мадрид французский авангард, а 25 главные силы. Таким образом, хотя Мадрид был занят, но цель войны — освобождение короля — не была достигнута; пришлось продолжать наступление.
Герцог Ангулемский, желая противопоставить кортесам правительственное собрание, созвал верховный совет и утвердил регентство под председательством герцога Инфантадо. Спеша занять Эстремадуру и Андалусию с целью упредить увоз короля в Кадис, герцог Ангулемский двинул 1 июня одну колонну Бордесуля (7000) через Аранхуэс и Кордову на Севилью, другую, генерала Бурмона (8000), через Трухильо на Бадахос, с приказанием, в случае надобности, подкрепить Бордесуля. Войска эти получили название Андалусской армии. Удино остался в окрестностях Мадрида с 2 корпусами. По приближении французов к Севилье юнта увезла короля в Кадис, куда и была направлена Андалусская армия, и 24 июня этот город был блокирован с суши и с моря (эскадрой адмирала Гамелена). Незначительность сил не позволяла осаждавшим принять энергичные меры для овладения крепостью, а потому Бордесуль занялся овладением окрестных городов, с целью установить полное обложение с суши.
Между тем, Монсей (IV корпус), перейдя границу, направился на Фигерас, Жерону и, наконец, к главному опорному пункту испанцев, Барселоне. Осадив последнюю, он выслал в разных направлениях небольшие подвижные колонны для очищения провинции от войск юнты. Колонны эти почти нигде не встречали сопротивления, кроме Таррагоны, которую также блокировали.
Одновременно с этим III корпус, дивизия Бурка и вновь прибывший из Франции II резервный корпус генерала Лористона удачно действовали в Леоне, Галисии и Австризии, разгоняя везде незначительные отряды испанцев и овладевая крепостями. Молитор, захватив Сарагосу и устроив в ней базу, занял всю Наварру и Арагон. Прибыв 8 июня в Теруэль и узнав, что значительный испанский отряд Бальестероса находится в Мурвьедро, Молитор немедленно двинулся против него, 12 июня занял Валенсию и преследовал столь энергично, что 13 июня настиг его и разбил у Лорки. 24 июля он вновь атаковал Бальестероса у Гвадалхуертано, отбросил его, 27 июля занял Гренаду и, разбив 28 июля ещё раз у Кампило, заставил заключить 4 августа перемирие, причём большая часть испанского отряда примкнула к французам.
Освободившись от Бальестероса, Молитор получил возможность двинуться к Кадису и подкрепить Бордесуля. 16 августа под Кадис прибыл герцог Ангулемский, победоносно завершивший осаду взятием форта Трокадеро. Кортесы, увидев невозможность дальнейшего сопротивления, освободили короля и вернули ему власть. 1 октября Фернандо VII приехал во французский лагерь. После этого (в ноябре) сдались французам Барселона, Картахена и Аликанте, и тогда герцог Ангулемский вернулся во Францию, оставив в Испании 45 000 человек для охраны нового правительства.
Напишите отзыв о статье "Французская интервенция в Испанию"
Литература
- Испанская экспедиция французов в 1823 г. // Инкерман — Кальмар-зунд. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1913. — С. 73—74. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 11).</span>
Отрывок, характеризующий Французская интервенция в Испанию
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
