Броненосцы типа «Кайо Дуилио»
Броненосцы типа «Кайо Дуилио» — серия из двух очень крупных броненосцев, построенных в 1870-х для ВМФ Италии по проекту инженера Бенедетто Брина. Реализовывали концепцию индивидуального превосходства над любым кораблем потенциального противника. Стали первыми мореходными броненосцами в Европе, не имевшими парусного рангоута и долгое время являлись мировыми рекордсменами по калибру артиллерии.
Содержание
История
В 1870-х, после завершения объединения Италии, её правительство предприняло обширную военно-морскую программу. Поражение итальянского флота в сражении при Лиссе в 1866 году только подстегнуло интерес к военному кораблестроению, который диктовали и географические особенности Италии.
По экономическим причинам, Италия не могла позволить себе содержать значительное количество военных кораблей. Главный конструктор флота, Бендетто Брин, предложил компенсировать это, построив самые крупные и мощные в мире броненосцы. Согласно доктрине Брина, построенной на изучении опыта сражения при Лиссе, современное морское сражение представляло собой череду отдельных схваток между отдельными кораблями[2]. Соответственно, решающая роль отводилась индивидуальному превосходству корабля над вражеским. Бендетто Брин предлагал построить флот из сравнительно небольшого числа самых мощных в мире кораблей, которые индивидуально могли бы уничтожить любой вражеский.
Адмирал Сен-Бон поддержал выводы Брина, и сумел убедить правительство Италии в целесообразности постройки самых тяжело вооруженных, защищенных и быстроходных кораблей, представляющих собой радикальный отход от привычных дизайнов. В марте 1873 года была запланирована постройка трех кораблей (от третьего, впрочем, по экономическим причинам отказались еще до закладки), воплощающих все лучшее, что было тогда в мировом кораблестроении.
Постройка этих кораблей обошлась Италии чрезвычайно дорого, но, с другой стороны — она же подстегнула развитие итальянской промышленности, чрезвычайно быстро подняв её на новый уровень. Целые отрасли машиностроения были созданы ради обеспечения этого проекта. В результате, несмотря на очень высокую стоимость, броненосцы "Кайо Дуилио" дали итальянскому кораблестроению как опыт так и промышленную базу для последующего самостоятельного развития.
Конструкция
Корабли класса «Кайо Дуилио» были практически столь же революционным дизайном, как и USS Monitor. Это были первые крупные безрангоутные броненосцы, построенные в Европе. Отказ от парусной оснастки (не особенно важной для кораблей, которым предстояло служить в Средиземном Море), позволил существенно сократить верхний вес и улучшить остойчивость броненосцев.
Новые итальянские броненосцы были построены по т. н. «цитадельной» схеме. Мощный броневой пояс прикрывал лишь центральную часть корпуса (менее половины длины корабля), в которой были смонтированы паровые машины, артиллерийские погреба и основания орудийных башен. Оконечности не имели вертикальной защиты вовсе, и прикрывались только тонкой броневой палубой, идущей по ватерлинии. Предполагалось, что повреждения или даже полное разрушение небронированых оконечностей не приведет к потере броненосцами устойчивости, если не будет повреждена броневая цитадель.
Конструкция броненосцев была рассчитана на противостояние чрезвычайно тяжелым дульнозарядным орудиям того времени, имевшим огромную пробивную силу, но очень низкую скорострельность.
Корабли приводились в движение паровыми машинами схемы «Компаунд», общей мощностью в 7710 л.с. Полный ход броненосцев составлял 15 узлов, что на момент закладки делало их быстрейшими броненосцами своего времени. Запаса угля хватало на 6960 км экономичного хода.
Артиллерия
Основу вооружения кораблей составляли четыре тяжелые дульнозарядные нарезные пушки, установленные попарно в диагонально расположенных броневых башнях.
Изначально, корабли предполагалось вооружить 30-тонными дульнозарядными 305-миллиметровыми орудиями, аналогичными установленным на британских броненосцах типа «Девастейшн». Эти орудия, впрочем, еще до закладки кораблей были сочтены недостаточно мощными, и итальянское правительство решило вооружить свои корабли новыми 381-миллиметровыми орудиями, разработанными британской фирмой Armstrong Whitworth[3].
Но прежде, чем орудия были заказаны, британское правительство, обеспокоенное итальянскими планами, решило построить броненосец, способный превзойти итальянские, и вооружить его более мощными 406-миллиметровыми пушками Вулвичского арсенала. Узнав об этом, итальянцы еще раз пересмотрели схему вооружения: теперь они хотели получить орудия, заведомо превосходящие британские 406-миллиметровые. Зная, что королевский арсенал в Вулвиче не в состоянии изготовить орудия калибром более 406 миллиметров, фирма «Армстронг» предложила итальянским клиентам чудовищную 450-миллиметровую дульнозарядную нарезную пушку RML 17.72 inch gun, весом более 100 тонн.
Новые 450-миллиметровые пушки являлись самыми мощными дульнозарядными орудиями, когда-либо изготовленными. Весящий почти тонну бронебойный снаряд мог пробить 500 миллиметров стальной брони на дистанции до 1800 метров. Орудия заряжались дымным порохом, и имели максимальную дальность действия в 6000 м.
Ввиду значительной длины орудий, перезарядка их внутри орудийных башен оказалась невозможна. Поэтому для них был разработан механизм «внешней перезарядки» через люки в броневой палубе. После выстрела, башня поворачивалась и опускала орудия таким образом, чтобы дульный срез оказался точно напротив люка. Гидравлические приспособления прочищали ствол от оставшегося пороха, и заталкивали в него сначала заряд призматического пороха, а затем снаряд. Так как орудие было нарезным, снаряд оснащался пояском из мягкой меди, который просто вдавливался в нарезы орудия.
Система перезарядки была сложной и долгой, и весь цикл занимал более четырех минут.
Орудия размещались в башнях необычной эллиптической формы, «ширина» которых была больше «длины». Это было сделано, чтобы увеличить расстояние между орудиями в башне и углы обстрела. Башни были расположены диагонально — передняя башня была сдвинута к левому борту, задняя — к правому. За счет этого, орудия имели большие углы обстрела, и, как считалось, крайние орудия каждой башни могли вести огонь прямо по носу, стреляя мимо узкой носовой надстройки. На практике же, пороховые газы орудий при таком выстреле наносили бы надстройке тяжелые повреждения.
Вспомогательная артиллерия
Изначально вспомогательная артиллерия вообще отсутствовала, но впоследствии броненосцы получили пулеметы для защиты от минных катеров, а в 1890-х на них были установлены скорострельные орудия.
Торпедное и таранное вооружение
Каждый корабль нес три подводных торпедных аппарата, один из которых размещался в носовой части под тараном, и служил для торпедной стрельбы прямо по курсу. Аппараты снаряжались 350-миллиметровыми торпедами, и предназначались для боя на ближней дистанции.
Как и все броненосцы своего времени, корабли класса «Кайо Дуилио» также оснащались тараном, для нанесения удара в борт неприятельского корабля. Ввиду ненадежности торпед того времени, таран рассматривался как более эффективное оружие.
Носимые катера
Интересной особенностью броненосца «Кайо Дуилио» был расположенный в кормовой части ангар-док для размещения небольшой носимой миноноски «Nibbio». Миноноска имела водоизмещение около 125 тонн, развивала скорость до 25 узлов и вооружалась двумя 356-миллиметровыми торпедами Уайтхеда. Предполагалось, что крупный броненосец будет доставлять обладающую малой мореходностью миноноску в район боевых действий, где она будет оперировать самостоятельно. Миноноска могла быть спущена на воду в разгар боя для атаки на потерявший ход неприятельский броненосец, или использоваться для поддержки ночной атаки на стоящие в гавани корабли.
Практика, впрочем, показала, что оперирование миноноской с борта броненосца представляет ряд трудностей, и в итоге после ряда не вполне удачных экспериментов, от базирования миноноски на броненосцев было решено отказаться. Освободившееся место использовалось для размещения дополнительных помещений экипажа.
На однотипном броненосце «Энрико Дандоло» от ангара отказались еще при достройке.
Бронирование
Оба корабля были чрезвычайно тяжело бронированы для своего времени. Цитадель броненосцев защищалась слоями броневых плит толщиной до 550 миллиметров на толстой деревянной подкладке. Броневые плиты изготовлялись из стали, и хотя были прочнее железных той же толщины, но были сильно подвержены растрескиванию и плохо держали последующие попадания. Башни главного калибра защищались броней толщиной до 350 мм.
Горизонтальное бронирование состояло из 50-миллиметровой броневой палубы, расположенной ватерлинии и предназначенной для защиты подводной части корабля.
Вне цитадели, бронирование (исключая палубу) отсутствовало. Непотопляемость корабля обеспечивалась разделением оконечностей на 83 водонепроницаемых отсека и использованию пробкового заполнителя.
Корабли в серии
Оценка проекта
Для своего времени, броненосцы класса «Кайо Дуилио» были революционными идеями. Итальянцам действительно удалось создать корабль, заведомо превосходящий любой вражеский: ни один броненосец того времени не имел столь мощного вооружения и лишь немногие имели сопоставимую броневую защиту. В бою один на один, броненосцы этой серии могли уничтожить любой другой броненосец, а благодаря высокой скорости хода, могли избежать невыгодного для себя боя.
Цитадельная схема бронирования, хотя и оставляла незащищенными оконечности, тем не менее, считалась в ту эпоху оптимальной. Медленно стреляющие тяжелые орудия, существовавшие в то время, не могли одиночными снарядами эффективно разрушить окончености, центр корпуса же был очень тяжело защищен. Схема устарела только в конце 1880-х, с появлением скорострельных орудий унитарного заряжания.
Впечатление, произведенное этими кораблями на мировое кораблестроение оказалось достаточным, для того чтобы породить целый ряд построенных по аналогичной доктрине «суперброненосцев» во флотах Великобритании и Франции. Доктрина «индивидуального превосходства» получила развитие в следующей серии итальянских броненосцев — кораблях класса «Италия».
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Кайо Дуилио»"
Ссылки
- ↑ Всё вооружение указано по состоянию на 1882 год.
- ↑ В определенной степени это было обосновано: адмиралы той эпохи считали, что свобода маневра, которую дает паровой двигатель, полностью ломает все тактические концепции парусной эпохи. Считалось, что из-за примитивности средств сигнализации и использования обеими сторонами дымного пороха, какое-либо эффективное централизованное управление в бою флотом быстроходных паровых кораблей будет невозможно, и каждый корабль будет сражаться независимо.
- ↑ Неясность. В некоторых источниках упоминаются 355-миллиметровые орудия.
- Robert Gardiner (1992). Steam, steel & shellfire: the steam warship, 1815—1905. Conway Maritime Press. p. 161. ISBN 978-0-85177-564-7.
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Кайо Дуилио»
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
