Бурмаков, Иван Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Дмитриевич Бурмаков
Дата рождения

11 ноября 1899(1899-11-11)

Место рождения

с. Погорельцы, Семёновский район , Черниговская область, Украина

Дата смерти

16 июня 1973(1973-06-16) (73 года)

Место смерти

Одесса

Принадлежность

СССР СССР

Годы службы

19181955

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Советско-польская война
Великая Отечественная война

Награды и премии

Иван Дмитриевич Бурмаков (18991973) — генерал-лейтенант Советской Армии, участник Гражданской и Великой Отечественной войн, Герой Советского Союза (1945).



Биография

Иван Бурмаков родился 11 ноября 1899 года в селе Погорельцы (ныне — Семёновский район Черниговской области Украины) в семье крестьянина. В 1918 году добровольно пошёл на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Участвовал в Гражданской войне в России. В 1920 году вступил в РКП(б). В 1924 году Бурмаков окончил школу червоных старшин. В 1941году стал начальником Кемеровского военно-пехотного училища. С августа 1942 года — на фронтах Великой Отечественной войны, был командиром 38-й мотострелковой бригады. Участвовал в боях на Сталинградском и 3-м Белорусском фронтах. Принимал участие в Сталинградской битве, бойцы его бригады взяли в плен фельдмаршала Паулюса в подвале городского универмага. В марте 1943 года бригада Бурмакова была преобразована в 7-ю гвардейскую бригаду. В 1944 году Бурмаков окончил Военную академию Генерального Штаба, после чего стал командиром 31-й гвардейской стрелковой дивизии 11-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта. Дивизия под его командованием особо отличился во время боёв в Восточной Пруссии[1].

6 апреля 1945 года в ходе штурма Кёнигсберга (ныне — Калининград) дивизия прорвала немецкую оборону в юго-западном районе города. К исходу второго дня операции дивизия вышла к реке Прегель (Преголя), переправилась через неё и захватила плацдарм. Во время боёв дивизия уничтожила 96 орудий, 18 танков и самоходных орудий, большое количество живой силы, складов и военного имущества противника[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года за «успешное проведение операции на Инстербургском плацдарме, форсирование реки Прегель и штурм города Кенигсберга» гвардии генерал-майор Иван Бурмаков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 5034[1].

После окончания войны Бурмаков продолжил службу в Советской Армии. В 1955 году он был уволен в запас в звании генерал-лейтенанта. Проживал и работал в Одессе. Умер 16 июня 1973 года, похоронен на 2-м христианском кладбище в Одессе[1].

Был награждён тремя орденами Ленина и тремя орденами Красного Знамени, а также рядом медалей[1][2][3].

Напишите отзыв о статье "Бурмаков, Иван Дмитриевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=6713 Бурмаков, Иван Дмитриевич]. Сайт «Герои Страны».
  2. [www.podvignaroda.ru/filter/filterimage?path=Z/001/033-0682525-0024/00000154.jpg&id=12084033&id1=af4496baeeb79273317fc45e2bed81ca Наградной лист]. Подвиг народа. Проверено 28 декабря 2013.
  3. [www.podvignaroda.ru/filter/filterimage?path=VS/279/033-0690155-4018%2B011-4015/00000228.jpg&id=34030093&id1=add97fe3bdf538a9ab2cfbfb7e415386 Наградной лист]. Подвиг народа. Проверено 28 декабря 2013.

Литература

Отрывок, характеризующий Бурмаков, Иван Дмитриевич

– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.