Быстрых, Николай Михайлович

Николай Михайлович Быстрых<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Рождение:	14 (26) января 1893(1893-01-26) Мотовилиха, Пермская губерния, Российская империя
Смерть:	22 февраля 1939(1939-02-22) (46 лет) Москва, СССР
Партия:	ВКП(б)
Военная служба
Годы службы:	1914—1938
Принадлежность:	СССР СССР
Род войск:	ВЧК-ОГПУ-НКВД
Звание:
Награды:

Николай Михайлович Быстрых (14 (26) января 1893, Мотовилиха, Пермская губерния, — 22 февраля 1939, Москва) — деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (1935).

Биография

Родился в семье токаря Мотовилихинского пушечного завода. В 1907 году из-за травмы отца вынужден был бросить двухклассное училище и пойти работать на завод. Под влиянием работающих на заводе большевиков начал участвовать в подпольной деятельности. В 1912 году был арестован за распространение «Правды», впоследствии арестовывался ещё дважды.

После начала Первой мировой войны призван в армию, где стал пулеметчиком, дослужился до старшего унтер-офицера и был направлен в школу прапорщиков, но в июне 1917 года, как специалист, был откомандирован обратно на завод. В октябре вступил в РСДРП(б). После Октябрьской революции был назначен начальником пулеметной команды красногвардейского отряда, затем сотрудником бюро контрразведки при Центральном штабе Красной гвардии Перми.

В мае 1918 года начал работать в Оханской уездной ЧК Пермской губернии, затем переведен в Вятскую губернскую ЧК. В мае 1919 года стал начальником активной части особого отдела 3-й армии Восточного фронта. 3 апреля 1920 года назначен начальником особого отдела Екатеринбургской губернской ЧК. В мае возглавил особый отдел 16-й армии Западного фронта, а затем — особый отдел 6-й армии Крымского фронта.

По свидетельствам очевидцев Н. М. Быстрых был человеком весёлого нрава, острословом, любящим петь украинские песни и фотографироваться в надуманных и горделивых позах (глаза устремлены вдаль, а лицо всегда одухотворено). В анкете, заполненной Быстрых 22 сентября 1920 года, на вопрос: «Ближайшие задачи по переживаемому моменту» он дал ответ: «Укрепить тыл, разбить Врангеля и польскую шляхту и зажечь пожар мировой революции».

В ноябре 1920 года назначен начальником особого отдела Крымской ЧК. Принимал особо активное участие в проведении красного террора в Крыму в качестве председателя чрезвычайной «тройки». Подписал сотни расстрельных приговоров — «тройка» под председательством Н. М. Быстрых выносила постановления о расстреле:

• в Джанкое: 4 декабря 1920 года — 134 человека и 20 декабря — 41 человек;
• в Симферополе: 22 ноября 1920 года — 27 человек, 24 ноября — 69 человек;
• в Евпатории — 8 декабря 1920 года — 122 человека.

В том же месяце провел операцию по аресту штаба Махно. Был награждён орденом Красного Знамени, золотыми часами с надписью «Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и серебряной шашкой с надписью «Николаю Михайловичу Быстрых за храбрость в борьбе с врагами Советской республики от Феликса Дзержинского».

В январе 1921 года руководил особым отделом Харьковского военного округа. Со следующего года служил в центральном аппарате ГПУ Украины, и 21 февраля 1923 года возглавил его Особый отдел. Одновременно с ноября 1926 года командовал пограничными войсками ГПУ УССР. Был награждён «Почетным знаком ВЧК-ГПУ». В 1931 году назначен начальником Главного управления пограничной охраны, и по совместительству — начальником Главной инспекции ОГПУ по милиции. В июне 1932 года представил проект по увеличению численности пограничной охраны до 100 тыс. человек к 1935 году (реально этот показатель был достигнут позже).

В мае 1933 года направлен в Ташкент в качестве заместителя полномочного представителя ОГПУ по Средней Азии. Был награждён вторым орденом Красного Знамени и вторым «Почетным знаком ВЧК-ГПУ».

В следующем году вернулся в Москву на должность главного инспектора пограничной и внутренней охраны НКВД. В 1935 году получил звание комиссара государственной безопасности 3-го ранга и был награждён орденом Красной Звезды.

После того, как наркомом внутренних дел стал Н. И. Ежов, должность главного инспектора была сокращена как дублирующая деятельность других структурных подразделений наркомата, и Быстрых был назначен заместителем начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции НКВД.

22 октября 1938 года был арестован. 22 февраля 1939 года был приговорён к смертной казни и расстрелян в тот же день. Посмертно реабилитирован 22 сентября 1956 года.

Литература

• [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb64.htm Быстрых Н. М.] // Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.
• Марченко А. Т. Николай Быстрых. / Пограничники. — М.: Молодая гвардия, 1977. — (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр. Вып. 15 (532)).
• Комиссар госбезопасности с «низшим образованием». // Сысоев Н. Г. Жандармы и чекисты: От Бенкендорфа до Ягоды. — М.: Вече, 2002. — («Особый архив»). — 384 с. — ISBN 5-94538-136-5.

Отрывок, характеризующий Быстрых, Николай Михайлович

Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.